– Вы поймите, народ темный. Ничего я не приказывал. Мнение свое не скрывал. Это правда. А кого же я могу поддерживать, если я – коммунист. Но чтобы приказывать…
– Я тоже – коммунист, – сухо напомнил Анатолий Николаевич.
– Ну… вы против партии пошли. А партия – сила. Некоторые в прежние времена тоже против партии шли.
– Кого вы имеете в виду? – живо осведомился Анатолий Николаевич.
Директор смутился, но выговорил:
– Бухарина… Зиновьева, Каменева. Сами знаете, чем это кончилось.
Анатолий Николаевич опешил.
– Так вы что, за репрессии?! Хотите, чтобы опять расстреливали невинных людей?
– Я!? Упаси Боже…
– Вот что в голове у нынешних членов КПРФ!
– Я так… напомнил.
Руку ему Анатолий Николаевич жать не стал. Кивнул на прощанье и пошел к выходу. Валентина была рядом.
Анатолий Николаевич постарался аккуратно избавиться от тех, кто приставал с вопросами. Едва они с Валентиной остались вдвоем, он воспроизвел сокровенные слова:
– Послушай, как нам быть? Мне хочется. Но где? В штабе нельзя, там теперь все время люди. На работе мы уединиться не сможем. Ночью туда не пойдешь. У тебя нельзя, у меня – тоже. Где?
– Не знаю. Мне тоже хочется… Не знаю.
Ситуация складывалась безвыходная. Это рождало невеселые мысли.
Игорь уже разогрел машину. Анатолий Николаевич, против обыкновения, сел на заднее сиденье, рядом с Валентиной. В темноте кабины он взял ее за руку и держал всю дорогу, ощущая родное прикосновение. Когда встречные фары пронзали быстрым светом пространство кабины, он бросал взгляд на ее лицо. Сколь прекрасным оно казалось.
32
Она была красивой. Григорий с удовольствием смотрел на женщину, с которой свела его судьба, и странное спокойствие наполняло его.
– Что привело вас, Григорий Матвеевич?
– Хотел тебя увидеть.
Чуткое лицо Натальи Михайловны отразило сомнение.
– Разве мы не виделись вчера? Вы, Григорий Матвеевич не угомонились?
– Нет. Я не угомонился. И навряд ли угомонюсь. Мне надо тебя видеть.
– Зачем?
– Хочется. Какая еще нужна причина? – Кураж завертелся в нем. – Сегодня ты не ждешь подругу?
– Нет.
– А друга?
– И друга не жду.
– Поехали к тебе. А хочешь – ко мне. Поехали. Хватит работать. Уже девятый час.
Она смотрела на него долгим, изучающим взглядом. Потом прозвучало:
– К тебе мы не поедем.
Куртка из дубленки заняла место на ее плечах. Ей шло это одеяние. Григорий прилежно ждал, пока она включит сигнализацию, запрет комнаты, выходную дверь.
– Зачем тебе машина? Здесь рядом.
– Отпускать? – поинтересовался Григорий.
– Отпускай.
– До утра?
– Как хочешь.
Водитель услышал нужные слова. Средство передвижения мягко заурчало мощным мотором и укатило. Они двинулись по тротуару, окруженные не самой плохой погодой. Проплывавшие мимо здания, погруженные в темноту, снисходительно взирали на них светящимися окнами.
– И вот здесь, в этом городе, ты прожила всю жизнь? – зачем-то вылетел из него вопрос.
– Нет. Всю жизнь я здесь не прожила. Во-первых, я рассчитываю пожить еще. Во-вторых, я родилась и окончила школу в другом городе.
– Каком?
– В Шауляе. Теперь это независимая Литва.
– Твой отец был военным?
– Нет.
– Как же он попал в Прибалтику?
– Он там жил. Мой дед, белый офицер, уехал туда после гражданской войны.
Услышанное заинтриговало Григория. Вопросу помешал мобильный, принявшийся наигрывать мелодию. Звонили из штаба. Возникли проблемы с буклетами – как распределять дополнительный тираж, отпечатанный тайком?
– Сами не можете решить? – Оторопелая тишина в трубке. – Подготовьте предложения. Утром посмотрю. – Он спрятал телефон, глянул на спутницу. – Что же произошло с твоим дедом после ввода советских войск в Литву?
– Его арестовали и потом расстреляли. А семью сослали в Сибирь.
– Невеселая история.
– Как говорится, нет худа без добра. В Сибири мой отец встретил мою мать. Ее семью тоже сослали.
– Еще один белогвардеец?
– Нет. Мой дед по матери был хозяином небольшого завода. По этой причине и поплатился. Но совсем не озлобился. Он был веселым, неунывающим человеком. Я его любила.
– Он уже умер?
– Давно. В семьдесят девятом. Мечтал о независимости Литвы. Верил, что это произойдет. В девяносто первом произошло.
– Он что, литовцем был?
– Литовцем. Давай зайдем в магазин. Надо купить еды.
Универсам выпустил их с пакетом, наполненным продуктами. Григорий прямо-таки силой отнял его у Натальи Михайловны – мужчина он, в конце концов, или нет?
Едва они оказались в ее квартире, он обнял ее, принялся целовать.
– Пусти. – Она освободилась от его объятий.
– В чем дело?
– Надо приготовить ужин.
– Брось. Это не к спеху.
Он раздел ее, утащил в спальню. Покрывало отлетело в сторону вместе с одеялом. Расстеленная простыня подставила свою прохладную поверхность.
Все было прекрасно. Самое главное – он почувствовал отклик. Потом, когда все закончилось, он спросил:
– Тебе было приятно?
– Да.
– А вчера?
– Тоже.
– Почему ты вела себя… чересчур сдержанно?
Наталья Михайловна ответила не сразу.
– Я понимала, что ты от меня просто так не отстанешь. Мне хотелось, чтобы ты получил желаемое и оставил меня в покое.
– Почему?
Еще одна пауза предварила ее слова.
– Для тебя это всего лишь очередной командировочный роман.
– Какая разница между командировочным и некомандировочным романом?
– Не люблю мимолетных отношений. Такая уродилась.
Григорий смотрел на нее спокойными, задумчивыми глазами.
– Ты уродилась хорошая.
– Спасибо за высокую столичную оценку. – Она поднялась, накинула халат. – Я все-таки займусь ужином.
То, что было приобретено в магазине, оказалось на столе. Достойная еда для достойных людей.
– Не люблю готовить. – Она скорее ставила в известность, чем оправдывалась.
– Всё нормально, – поспешил заверить он.
Бутылка доброго сухого красного вина поделилась с ними своим содержимым. Это было хорошее приложение к еде.
Потом они еще занимались любовью.
Утром, проснувшись, Григорий не увидел ее рядом. Отправившись на поиски, он обнаружил ее в мастерской. Она сидела на высоком табурете перед мольбертом, положив руки на колени.
– Что ты делаешь?
– Думаю. – Она даже не повернулась.
– Я займу душ.
– Ради Бога.
– Мне бы полотенце.
– Возьми синее. Оно чистое.
– Позавтракаем?
– Бери все, что есть в холодильнике.
– Лучше, если ты что-нибудь приготовишь.
Ничего не сказав, она поднялась, пошла в кухню.
А его приняла ванная. Душ весьма щедро делился водой. В той квартире, которую снимал Григорий, горячая вода текла не слишком энергично, и трудно было соединить гигиеническую процедуру с удовольствием.
Потом они завтракали. Наталья Михайловна приготовила яичницу с помидорами – красочное блюдо в желтых и красных тонах. Вареный кофе наполнял кухню густым, приятным запахом. На работу Григорий поехал на полчаса позже, чем обычно. «Что-то я расслабился, – думал он, добродушно поглядывая на окружающий городской пейзаж. – Ну и пусть».
Появившись ненадолго в штабе, он поехал на телевидение. Предстояла встреча с руководителем популярного в здешних местах телеканала.
Стильный кабинет проглотил его, усадил за стол напротив модно одетого телевизионного человека.
– Последние проплаты сделаны, – сообщил Григорий. – В тех объемах, о которых мы договорились.
– Я в курсе, – спокойный кивок идеально подстриженной головы.
Телевизионный человек полез куда-то под стол, появилась стопка зеленых американских рублей. Откат – двигатель прогресса. Григорий отсчитал некоторую сумму, положил ее на идеально ровную темную поверхность, остальное спрятал во внутренний карман пиджака.
– Это зачем? – вяло поинтересовался телевизионный человек.
– Вы Кузьмина продолжайте показывать в новостных блоках. Нам это выгодно. Он – прямо-таки подарок. Отнимает голоса у нашего главного конкурента. Если бы его не было, его следовало бы придумать.
Лукавая улыбка засветилась по другую сторону стола.
– Ходят слухи, что он и есть ваше порождение.
– Злобный навет.
Едва Григорий вернулся в штаб, явился руководитель социологической службы. Данные нового соцопроса перекочевали из рук в руки. Григорий побежал глазами по таблицам.
– Надо же, – вырвалось у него. – Вышел на третье место. Молодец, Кузьмин. Молодец.
– У него самая высокая динамика, – пояснил социолог.
– Прекрасно. Есть вероятность, что он потеснит Квасова. Это будет сенсация… Что у нас по сельским районам?
– Там Квасов опережает Мельниченко.
– Вижу. Но там у Кузьмина реальный шанс…
Веселая мелодия мобильного прервала его. Нажав зеленую кнопку, Григорий позволил телефону выпустить наружу слова. И услышал:
– Что это, черт возьми?! – кричал голос подопечного. – Чем ты занимаешься?! Е… твою мать! О чем ты думаешь?! Зачем я тебе деньги плачу?
Подопечный был, судя по всему, взбешен. Григорий хотел вставить слово, разобраться, что произошло, но в трубке зазвучали торопливые гудки. Оставалось одно – расспросить сопровождающих. Григорий спешно принялся набирать номер на телефоне.
– Что там стряслось? – потребовал Григорий объяснений от скэдьюлера, человека, отвечавшего за личный график Мельниченко, постоянно сопровождавшего кандидата.
– Да приставал тут к нему на встрече один тип, – объяснил ему приглушенный голос Вадима. – Наглый такой.
Всё стало понятно. Обычные нападки на подопечного. Кто-то грамотно подготовил провокатора, выбрал многолюдную встречу. Коммунисты? Деминские? Надо бы выяснить. В любом случае ответные меры давно предприняты. Подготовленные люди регулярно задают Квасову неприятные для него вопросы: о чересчур высоких для коммуниста заработках, о большом коттедже с прудом, о прежней работе с дилерами, о несчастном заводе, который разграбили. Вопрошающие регулярно меняются, дабы не примелькаться. Другие люди задают неприятные вопросы Демину. Это была важная составляющая предвыборной работы. Постоянная ложка дегтя. Психологическая атака.