В последующие месяцы мы с Воэном много часов ездили по скоростным дорогам к северу от аэропорта. В спокойные летние вечера эти скоростные проспекты становились зоной кошмарных столкновений. Слушая полицейские переговоры по радио Воэна, мы двигались от одной катастрофы к другой. Часто мы останавливались в сиянии прожекторов, освещающих место крупной аварии, глядя, как пожарные и полицейские техники орудуют ацетиленовыми горелками и домкратами, чтобы освободить потерявшую сознание жену из-под тела мертвого мужа; или как оказавшийся на месте доктор ощупывает умирающего, придавленного перевернувшимся грузовиком. Иногда Воэна оттесняли другие зрители, иногда медицинский персонал пытался отнять камеру. Воэна особенно интересовали лобовые удары в бетонную опору эстакады.
Однажды мы первыми оказались у разбитой машины с раненой женщиной-водителем. Средних лет кассирша из аэропортовского магазина спиртных напитков сидела, накренившись, в разбитом салоне; осколки тонированного ветрового стекла усыпали ее лоб, словно драгоценные камни. Когда появилась полицейская машина, освещая мигалкой эстакаду, Воэн побежал за камерой и вспышкой. Сняв с себя галстук, я беспомощно пытался найти ранения у женщины. Она молча глядела на меня, лежа на боку на сиденье. Кровь пропитала ее белую блузку. Воэн, сделав последний снимок, опустился в салоне на колени и, аккуратно обхватив лицо женщины ладонями, начал что-то шептать ей на ухо. Вместе мы помогли уложить ее на медицинскую каталку.
По дороге в квартиру Воэна он заметил аэропортовскую шлюху у придорожного ресторана; эта билетерша в кинотеатре постоянно беспокоилась насчет слухового аппарата маленького сына. Сидя с Воэном на заднем сиденье, она непрерывно жаловалась ему на мою нервную манеру вождения, но он только отвлеченно следил за ее движениями, заставляя шевелить руками и коленками. На пустынной крыше многоэтажной автостоянки в Нортхолте я ждал у перил. На заднем сиденье автомобиля Воэн укладывал женщину в позу умирающей кассирши. Его сильное тело в свете фар проезжающих машин периодически застывало в стилизованных позах.
Воэн поделился со мной всеми своими навязчивыми идеями по поводу таинственного эротизма ранений: извращенной логики пропитанных кровью приборных досок, измазанных экскрементами ремней безопасности, мозговой ткани на противосолнечных козырьках. Любая разбитая машина вызывала у Воэна волнительный трепет; его возбуждали неожиданные вариации разбитых решеток радиатора, неестественно нависающие над пахом водителя приборные доски, словно задумавшие размеренный машинный минет. Личные время и пространство отдельного человека застывали навеки в паутине хромированных поверхностей и матового стекла.
Через неделю после похорон кассирши, когда ночью мы ехали вдоль западной границы аэропорта, Воэн отклонился в сторону и сбил большую дворнягу. Удар тела, словно мягкого молота, и дождь осколков, сопровождавший собаку в полете поверх крыши автомобиля, убедили меня, что мы чуть не погибли в катастрофе. Воэн и не подумал остановиться, лишь тупо давил на газ, почти уткнувшись лицом со шрамами в разбитое лобовое стекло. Его акты насилия стали уже так непредсказуемы, что я превратился в заложника-наблюдателя. Тем не менее на следующее утро на крыше аэропортовской автостоянки, где мы оставили машину, Воэн спокойно показывал мне глубокие вмятины на капоте и крыше. Длинные борозды на машине образовались в момент смерти неизвестного существа, чья сущность загадочно исчезла в геометрии транспортного средства. Насколько более загадочной была бы гибель кого-то из нас? Кого-то знаменитого и наделенного властью?
Даже эта первая смерть казалась скромной по сравнению с остальными случаями, в которых принимал участие Воэн, и с теми катастрофами, которые наполняли его мозг. Пытаясь истощить себя, мой приятель создал ужасающий альманах воображаемых автомобильных аварий и безумных ран: легкие старика пронзены дверной ручкой, грудь молодой женщины пробита рулевой колонкой, щека симпатичного юноши разодрана хромированным запором поворотной форточки… Для Воэна эти ранения были ключом к новой сексуальности, возникающей из развращенной технологии. Картинки ранений висели в галерее его мозга, как выставка в музее бойни.
Думая сейчас о Воэне, тонущем в собственной крови под лучами полицейских прожекторов, я вспоминал бесчисленные описания вымышленных катастроф, которые приходилось выслушивать, пока мы неслись с ним по скоростным магистралям вокруг аэропорта. Он мечтал о посольских лимузинах, врезающихся в топливные цистерны, о такси с веселыми детьми, сталкивающихся лоб в лоб перед яркими витринами пустынных супермаркетов. Он мечтал о враждующих брате и сестре, идущих встречным курсом на вспомогательной дороге у нефтехимического завода – их бессознательный инцест совершается в скрежете металла, в истечении мозгов под химическими реакторами и градирнями. Воэн проектировал столкновение заклятых врагов: один догоняет другого, смертельная ненависть вспыхивает бензином в придорожной канаве, и краска пузырится под лучами угасающего солнца в провинциальном городке. Отдельно Воэн представлял катастрофы с участием беглого преступника или взявшей отгул администраторши отеля, зажатой между рулевым колесом и коленями любовника, член которого ласкала. Воэн думал о попавших в катастрофу молодоженах, навечно прижатых друг к другу после удара сбежавшей цистерны с сахаром в заднюю подвеску. Думал об авариях автомобильного дизайнера – самых абстрактных из всех возможных смертей, – истекающего кровью в объятиях распутной лаборантки.
Воэн без устали обдумывал подробности этих столкновений, прежде всего лобовых: вновь и вновь сталкивались и переворачивались машины растлителя малолетних и утомленного врача; проститутка на пенсии врезалась в бетонное ограждение автострады, ее обрюзгшее тело, пробив ветровое стекло, раздирало дряблый живот об эмблему на капоте; по белому бетону насыпи текла кровь и навеки отпечатывалась в памяти полицейского автомеханика, упаковывающего тело по частям в желтый пластиковый саван. А порой Воэн представлял, как сдающий задним ходом грузовик сбивает эту проститутку, нагнувшуюся у дверцы автомобиля, чтобы поправить правую туфлю. Или как она проламывает ограждение эстакады и умирает, пробив крышу аэропортовского автобуса. Или как бешено мчащееся такси сбивает ее, вышедшую из машины, чтобы облегчиться в придорожном туалете, – и тело пролетает сотню футов, крутясь в брызгах мочи и крови.
Теперь я думаю о других придуманных Воэном катастрофах, о нелепой гибели раненых, изувеченных и потерявших голову. Я думаю о катастрофах психопатов, о невероятных авариях под действием яда или отвращения к себе, о бесчисленных столкновениях угнанных машин на вечерних скоростных автострадах с автомобилями усталых офисных работников. Я думаю о попавших в абсурдные аварии неврастеничных домохозяйках, возвращавшихся от венеролога и бьющих машины, припаркованные на центральной улице пригорода. Я думаю о маниакально-депрессивных психах, разбившихся, выполняя бессмысленный полицейский разворот на вспомогательной дороге у магистрали; о несчастных параноиках, на полной скорости влетающих в кирпичную стену в конце знакомого тупичка; о садистке-медсестре, обезглавленной в аварии с переворотом на сложной дорожной развязке; о лесбиянке – продавщице супермаркета, сгоревшей заживо в смятой малолитражке под суровыми взглядами немолодых пожарных; о детях-аутистах, задавленных сдающим назад грузовиком, – их глаза мало изменились после смерти.
Задолго до смерти Воэна я начал задумываться, как умру сам. С кем я умру и в роли кого: психопата, неврастеника, беглого преступника?.. Воэн без устали изобретал катастрофы для знаменитостей, накручивал подробные фантазии вокруг гибели Джеймса Дина и Альбера Камю, Джейн Мэнсфилд и Джона Кеннеди. В его воображении выстроился ряд мишеней – киноактрисы, политики, промышленные магнаты и теледеятели. Воэн без устали наблюдал за ними с камерой с помощью трансфокатора со смотровой площадки Океанского терминала в аэропорту, с балконов отелей и автостоянок телестудии. Для каждой жертвы Воэн разработал оптимальную смертельную катастрофу. Для Онассиса с женой он задумал точную копию убийства в Далласе. Рейгана он представлял в сложной цепочке столкновений; эта смерть выражала одержимость Воэна половыми органами Рейгана, такую же, как и его одержимость лобком киноактрисы, изящно скользящим по виниловым сиденьям арендованных лимузинов.
После недавней попытки убить мою жену Кэтрин он, как я понял, окончательно замкнулся в своей черепушке и в собственном королевстве, где правят жестокость и технология, теперь вечно будет мчать со скоростью 100 миль в час по свободной автостраде мимо пустых бензозаправок, ждущих единственного посетителя. В мыслях Воэн представлял весь мир умирающим в одновременной автокатастрофе: миллионы машин сталкиваются в окончательном совместном извержении семени и охлаждающей жидкости.
Я вспоминаю свою первую небольшую аварию на пустынной стоянке отеля. Опасаясь полицейского патруля, мы торопливо завершили половой акт, но, выезжая со стоянки, я ударил невесть откуда взявшееся дерево. Кэтрин вытошнило на мое сиденье. Эта лужица рвоты, со сгустками крови, похожими на жидкие рубины, вязкая и сдержанная, как и все, что исходило от Кэтрин, до сих пор остается для меня квинтэссенцией эротической бредовости автокатастроф, более возбуждающей, чем слизь влагалища и ануса Кэтрин, чистые, как фекалии королевы фей, или микроскопические капли, образующиеся под контактными линзами. В этом волшебном озере, поднятом из ее горла, словно редкостное мироточение в далекой и таинственной усыпальнице, я видел собственное отражение – в зеркале крови, спермы и рвоты, явленном из губ, всего несколько минут назад крепко сжимавших мой пенис.
Все мы, знавшие Воэна, принимали извращенную эротику автокатастрофы болезненно, как извлечение органа через хирургический разрез. Я видел совокупляющиеся пары, едущие ночью по затемненным автострадам, – мужчины и женщины на грани оргазма, машины скользят по заманчивым траекториям навстречу мигающим фарам встречных автомобилей. Одинокий молодой человек за рулем своей первой машины – развалюхи, подобранной на кладбище автомобилей, – мастурбирует, летя на драных шинах к бессмысленной цели. Он чудом избегает столкновения на транспортной развязке, и сперма забрызгивает треснувший циферблат спидометра. Позже высохшее остатки спермы стираются залакированными волосами его первой девушки, опирающейся на колени молодого человека и обхватившей губами его пенис. Сам молодой человек ведет машину сквозь тьму к многоуровневой развязке, и неверные тормоза вызывают семяизвержение, когда машина касается заднего борта автопоезда, груженного цветными телевизорами. Левой рукой он ласкает ее клитор, приближая оргазм, а в заднем зеркале предупреждающе вспыхивают фары грузовика. Его приятель на заднем сиденье овладевает девочкой-подростком; грязные ладони механика выставляют девичьи ягодицы напоказ пролетающим мимо рекламным щитам. Мокрые магистрали мелькают в сиянии фар под визг тормозных колодок. Длинный член поблескивает над девочкой, стукаясь о пластиковый потолок салона и помечая желтую ткань смермой.