– Хватит твердить про остров! Вы можете уйти, когда захотите, я вас тут не удерживаю. Может быть, вас он чем-то не устраивает, но я сделала что могла. Если бы меня он не устраивал, вас бы тут не было и вы бы не жаловались!
Мейтланд поднес к лицу руку, чувствуя, как по нему течет пот.
– Боже мой!.. Послушайте, мне нужен врач.
– Мы вызовем врача. А сейчас вам надо отдохнуть. Вы несколько дней сами себя взвинчивали – я полагаю, намеренно.
– Джейн, я дам вам денег. Помогите мне выбраться на дорогу и остановить машину. Сколько вы хотите?
Джейн перестала ходить по комнате и внимательно посмотрела на Мейтланда.
– А у вас есть деньги?
Мейтланд устало кивнул. Сообщение этой простейшей информации словно вызвало сомнения у этой смышленой, но неискренней женщины. Очевидно, она ко всему относилась с подозрением.
– Да, я довольно богат… Я глава архитектурной фирмы. Вы получите сколько захотите без всяких вопросов. Ну, теперь вы пошлете за помощью?
Джейн пропустила вопрос мимо ушей.
– У вас есть деньги с собой? Скажем, пять фунтов?
– В бумажнике – в моей машине, в багажнике. Около 30 фунтов. Я дам вам десять.
– В багажнике… – Джейн задумалась над этим и проворно схватила ключи. – Я лучше присмотрю за ними.
Не в силах двигаться, Мейтланд смотрел на плакат с Чарлзом Мэнсоном. Он ощутил, что снова теряет волю к жизни. Ему нужно поспать в этой теплой постели с запахом дешевой парфюмерии, в этой комнате без окон глубоко под землей. Он слышал, как далеко наверху на ночном ветерке шумит трава.
По лестнице прогремели тяжелые башмаки и немного вывели его из дремоты. Джейн агрессивно шагнула вперед. Уступая ей, пришелец остановился за дверью и покрытой рубцами рукой прикрыл маленькие глазки от света керосиновой лампы. От спуска своего тучного тела по лестнице он тяжело дышал, и Мейтланд узнал хриплое дыхание человека, который на него напал.
Ему было около 50, и, очевидно, он страдал каким-то умственным расстройством. На низком лбу отражались прожитые в постоянной растерянности годы. Морщинистое лицо выражало детское недоумение, словно ограниченный ум, с которым он родился, так и не развился далее подросткового уровня. Все напасти тяжелой жизни собрались, чтобы произвести этого великовозрастного дебила, которого вечно шпыняли злые равнодушные взрослые, но который так и уцепился за свою невинную веру в простой и бесхитростный мир.
Его щеки и брови, почти сросшиеся над впалой переносицей, были покрыты серебристыми рубцами, а нос – комок аморфного хряща – требовал бесконечного внимания. Мощной рукой этот индивидуум вытер сопли и в свете керосиновой лампы посмотрел на них. При всей своей неуклюжести его тело обладало несомненной силой и атлетической осанкой. Когда он перетаптывался на своих маленьких ножках, Мейтланд заметил в нем искаженную грацию акробата или ошеломленного спарринг-партнера, пропустившего тяжелый удар. Этот человек все время касался своего лица, как боксер, смахивающий боль от полученного резкого удара.
– Ну, Проктор, ты их нашел? – спросила Джейн.
Человек покачал головой. Он перепрыгивал с ноги на ногу, как ребенок, не успевший сходить в туалет.
– Заперто, – объявил он хрипло. – Слишком крепко для Проктора.
– Удивляюсь – я думала, ты можешь сломать что угодно. Завтра при дневном свете пойдем посмотрим снова.
– Да, Проктор найдет их завтра.
Он посмотрел через ее плечо на Мейтланда, и она неохотно отступила.
– Проктор, он почти уснул. Не буди его, или у нас останется труп.
– Не буду, мисс Джейн.
Проктор с преувеличенной осторожностью шагнул вперед. Мейтланд повернул голову и заметил на нем смокинг. Тщательно разглаженные шелковые лацканы блестели.
Джейн тоже заметила его одеяние.
– Какого черта ты это напялил? – резко спросила она. – Собрался на вечеринку или просто переоделся к ужину?
Проктор захихикал и не без достоинства осмотрел себя.
– На вечеринку. Да… Проктор и мисс Джейн!
– Боже всемогущий… Ну-ка, сними.
Проктор недоверчиво посмотрел на нее, и его изувеченное лицо выразило обиду и мольбу. Он вцепился в концы лацканов, словно боясь, что они улетят.
– Проктор! Ты хочешь, чтобы тебя сразу увидели? В этом причудливом наряде тебя заметят за милю!
Проктор потоптался в двери, сознавая логику сказанного, но не желая расставаться со смокингом.
– Только на ночь. – Пошел он на компромисс. – Ночью никто не заметит пиджак Проктора.
– Хорошо, только на ночь. Но не забывай обо всем из-за этого пиджака. – Она указала на Мейтланда, который дремал на сырой подушке. – Я собираюсь уйти, и тебе придется присмотреть за ним. Просто оставь его в покое. Не возись с ним и не вздумай снова колотить. Вообще, не надо торчать в этой комнате – сядь на верху лестницы.
Проктор послушно кивнул. Как ярый конспиратор, он украдкой попятился из двери и поднялся по лестнице. Разбуженный стуком шагов по деревянным ступеням, Мейтланд заметил рабочие сапоги, отпечаток которых видел на откосе. Он попытался подняться, испугавшись, что останется наедине с этим контуженным островитянином. Теперь стало ясно, что этот бродяга поднимался по откосу и поправил щиты, чтобы скрыть следы аварии.
Когда Мейтланд забормотал, молодая женщина села рядом на кровать. Комнату наполнял запах сладкого одурманивающего дыма, длинными слоями висевшего вокруг ее лица. С неожиданной лаской она обняла Мейтланда за голову и стала укачивать.
Пять минут она утешала его, качала и баюкала.
– Все будет хорошо, милый. Постарайся уснуть. Когда проснешься, тебе будет лучше. Я присмотрю за тобой, дорогой. Тебе ведь хочется спать, правда, мой маленький? Бедный малыш, тебе так надо поспать. Спи, малютка, баю-бай…
Когда она ушла, Мейтланд полупроснулся в лихорадке, зная, что бродяга в смокинге следит за ним из дверей. Всю ночь Проктор топтался рядом, его толстые пальцы ощупывали Мейтланда, словно в поисках какого-то талисмана, ускользавшего от него. То и дело Мейтланд просыпался, ощущая горячее дыхание с запахом винного перегара, и видел над собой изуродованное лицо Проктора. В свете керосиновой лампы оно казалось сделанным из полированного камня.
За несколько часов до рассвета вернулась Джейн Шеппард. Мейтланд услышал ее отдаленный крик, когда она шла через остров. Молодая женщина отпустила Проктора, и он беззвучно исчез в шуршащей траве.
Послышался стук высоких каблуков по ступеням. Мейтланд бессмысленно смотрел, как Джейн нетвердой походкой подошла к постели. Слегка пьяная, она посмотрела на Мейтланда, словно не узнавая его.
– Боже! Ты все еще здесь? Я думала, ты ушел. Что за чертов вечер!
Напевая про себя, она скинула туфли. Где она была, он мог лишь догадываться по ее костюму – карикатуре на провинциальную шлюху сороковых годов – открывавшая бедра и края чулок юбка-брюки, выпирающие под люрексной блузкой груди.
Нетвердой походкой Джейн обошла кровать, разделась, свалив одежду в чемодан, и, голая, скользнула под изношенное одеяло. Посмотрев на плакат с Роджерс и Астером, она взяла Мейтланда за руку, отчасти чтобы успокоить его, отчасти просто за компанию. Остаток ночи и начало утра, лежа рядом с ней, Мейтланд чувствовал сквозь лихорадку прикосновение ее сильного тела.
12. Акробат
Утром Джейн Шеппард ушла. Когда Мейтланд проснулся, в подвале было тихо. Убогое ложе, на котором он лежал, освещал солнечный луч с узкой лестницы. На стенах, надзирая, как блюстители кошмара, висели портреты Гевары и Чарлза Мэнсона.
Мейтланд протянул руку и пощупал отпечаток тела молодой женщины. По-прежнему лежа, он осмотрел комнату, в том числе открытый чемодан, безвкусную одежду на вешалках, косметику на ломберном столе. Прежде чем уйти, Джейн все привела в порядок.
Лихорадка отступила. Мейтланд взял с ящика пластиковый стаканчик, приподнялся на локте и выпил тепловатой воды. Стянув одеяло, он осмотрел свою ногу. Какой-то непредсказуемый процесс выздоровления заблокировал бедро в тазобедренном суставе, но опухоль спала и боль утихла. Впервые он мог коснуться посиневшей плоти.
Мейтланд осторожно сел на краю кровати, глядя на плакат с Астером и Роджерс. Он попытался вспомнить, видел ли когда-либо этот фильм, и пустил мысли в годы юности. Несколько лет подряд он проглатывал почти всю голливудскую продукцию, сидя в одиночестве средь пустынных закругленных рядов в просторных пригородных «Одеонах». Мейтланд потер ушибленную грудь, понимая, что его тело все больше и больше напоминает то, каким было в юности – голод и лихорадка отняли, по крайней мере, десять фунтов веса. Широкая грудь и мощные ноги потеряли половину своей мышечной массы.
Мейтланд опустил больную ногу на пол и прислушался к движению на автостраде. Уверенность, что скоро он выберется с острова, оживила его. Проторчав на этом треугольном пустыре почти четыре дня, он заметил, что начал забывать жену и сына, Элен Ферфакс и своих сотрудников и деловых партнеров – все они отошли в тень где-то на задворках сознания, и их место заняли потребность в еде, в убежище, больная нога, а больше всего – потребность господствовать над этим клочком земли, непосредственно его окружавшем. Жизненный горизонт сжался до чуть более 10 футов. Пусть до освобождения оставался лишь час – несмотря на всю неохоту молодой женщины и Проктора помочь ему подняться на откос, – но мысль о господстве над островом наваждением преследовала Мейтланда, как будто он 10 лет искал это место.
– Чертова нога…
В ящике был примус и немытая кастрюля. Мейтланд соскреб присохший к кастрюле рис и жадно сунул в рот жесткие крупинки. На лице чувствовалась густая борода. Мейтланд посмотрел на грязную некогда белую рубашку и почерневшие брюки, разрезанные от правого колена до пояса. И все же эта коллекция лохмотьев все меньше и меньше казалась нелепым нарядом.
Прислонившись к стене, Мейтланд двинулся вокруг комнаты. Плакат с Геварой порвался под его рукой и повис на одной кнопке в углу. Мейтланд добрался до двери, повернулся на здоровой ноге и сел на крышку 50-литровой кадки, служившей баком для воды.