Десяток ступеней вели к яркому солнечному свету. По углу лучей Мейтланд догадался, что уже двенадцатый час. На автостраде было спокойное воскресное движение – часа через полтора семейства, в хорошем настроении выехавшие на воскресную прогулку, побеспокоит отощавший человек в изорванном вечернем костюме, шатающийся на проезжей части перед ними. Самое долгое похмелье в мире.
Мейтланд двинулся по ступеням к солнечному свету. Добравшись до верха, он осторожно поднял голову и сквозь окружавшие лестницу заросли травы и крапивы огляделся вокруг.
Он уже собирался шагнуть на остров, когда услышал знакомое хриплое дыхание. Мейтланд встал на четвереньки и пополз по земле к заброшенной кассе. Повернувшись на бок, он протянул руки и раздвинул заросли крапивы.
В 20 футах поодаль, на маленькой прогалине среди травы и крапивы, Проктор выполнял гимнастические упражнения. Тяжело дыша ртом, он стоял, поставив босые ноги вместе, напрягши мощные плечи и вытянув перед собой руки. На вытоптанной земле его тайного гимнастического зала стояли сапоги со стальными подковами и лежала скакалка. На Прокторе были потрепанные остатки гимнастического трико, которое Мейтланд видел на спинке стула в бомбоубежище. Серебристые полоски подчеркивали мощные плечи, а из-за правого уха, вниз по шее к плечу зигзагом молнии бежал лиловый шрам – след какого-то жуткого насилия.
После подготовки – сложного ритуала, состоявшего из пыхтения и крехтанья, словно запускался старый бензиновый двигатель, – Проктор сделал коротенький шажок вперед и исполнил переворот вперед. Его мощное тело перевернулось в воздухе. Он тяжело приземлился и едва удержал равновесие, согнув ноги и размахивая расставленными в стороны руками, но, в восторге от своего триумфа, счастливо затопал босыми ногами.
Мейтланд подождал, когда Проктор приготовится к следующему трюку. По сосредоточенности и по тому, как тщательно он примерялся, было ясно, что следующий акробатический трюк явит собой настоящее испытание. Проктор собрал все свои силы. Он отмерил расстояние и отшвырнул ногой валявшиеся камни, как большой зверь, отыскивающий лучшее место для засады. Когда бродяга наконец снова подпрыгнул в воздух, пытаясь выполнить переворот назад, Мейтланд уже знал, что у него ничего не выйдет, и пригнул голову, увидев, как он шлепнулся, разбросав сапоги.
Ошеломленный, Проктор растянулся на земле, потом встал, удрученно глядя на свое неуклюжее тело. Он несмело приготовился ко второй попытке, но не решился и стряхнул пыль с поцарапанных рук. Его правое запястье было рассечено. Пососав рану, Проктор попытался сделать стойку на руках, но упал на колени. У него явно была нарушена координация, и переворот вперед получился лишь случайно. Даже прыжки на скакалке ему не удавались, и через несколько секунд скакалка обмоталась вокруг шеи.
Тем не менее, как понял Мейтланд, бродяга не упал духом. Он лизнул порез на запястье и счастливо запыхтел, более чем удовлетворенный своими успехами. Встревоженный этим зрелищем, Мейтланд осторожно отполз.
Услышав, как Мейтланд движется мимо кассового аппарата, Проктор подозрительно оглянулся и, прежде чем Мейтланд успел добраться до лестницы, исчез из виду, шмыгнув, как вспугнутый зверь, в густую траву.
В крапиве за спиной возникло легкое шевеление. Мейтланд подождал, уверенный, что Проктор следит за ним и что если шагнуть, бродяга схватит его и скатит вниз по лестнице. Он прислушался к шуму машин на автостраде, думая о явной склонности бродяги к насилию и его врожденной враждебности к миру интеллекта, который так отыгрался на нем самом.
Мейтланд двинулся вниз по лестнице. Спустившись, он посмотрел на небо и колышущуюся траву, потом шагнул обратно в комнату и двинулся вдоль стены. Когда глаза привыкли к сумеркам, он посмотрел на богемные плакаты, линялую постель и кожаный чемодан с дешевыми шмотками. Кто были эти двое островитян? Какой нелегкий союз существовал между старым циркачом и этой неглупой молодой женщиной? Она представлялась классической хиппи, которая покинула зажиточную семью, забив себе голову вздорными идеями, и теперь скрывается от полиции из-за наркотиков или нарушения испытательного срока после условного освобождения.
Мейтланд услышал, как сквозь траву она зовет Проктора. Тот откликнулся своим хриплым придурковатым тоном. Мейтланд двинулся назад к постели и только лег, укрывшись одеялом, как в комнате раздались шаги Джейн.
В одной руке она держала мешок с продуктами из супермаркета. На ней были джинсы и военная куртка. На этот раз Мейтланд, увидев грязь на ее туфлях, заключил, что камуфляжная куртка была не просто юношеской причудой. Вероятно, девушка знала какой-то тайный путь через откос и примыкающую дорогу.
Она посмотрела на Мейтланда, и ее острые глазки в первую же секунду все заметили. Рыжие волосы были гладко зачесаны назад и плотно прилегали к голове, как у ткачихи, открывая высокий костистый лоб.
– Как здоровье? Не слишком, насколько я представляю. Но, во всяком случае, спали вы хорошо.
Мейтланд слабо пошевелил одной рукой. Что-то подсказывало ему, что лучше скрыть свое выздоровление.
– Мне чуть получше.
– Я вижу, что вы вставали, – заметила Джейн без неодобрения и поправила плакат с Геварой, прикнопив оборванный укол. – Наверное, вам не так уж плохо. Кстати, здесь вы ничего не найдете.
Она положила свою сильную руку Мейтланду на лоб и подержала, потом быстро вытащила примус и поставила его на солнце у нижних ступеней лестницы.
– Ваша лихорадка прошла. Мы беспокоились о вас ночью. Вы из тех людей, кто все время себя испытывает. А вам не кажется, что вы намеренно попали в аварию и оказались на этом острове? – Встретив терпеливый взгляд Мейтланда, она продолжила: – Я не шучу. Поверьте, самоубийства – это то, в чем я разбираюсь. Моя мать перед смертью так накачалась барбитуратами, что вся посинела.
Мейтланд сел.
– Какой сегодня день?
– Воскресенье. Индийские рестораны тут работают каждый день. Индийцы эксплуатируют себя и свой персонал сильнее, чем белые. Впрочем, об этом вы сами прекрасно знаете.
– О чем?
– Об эксплуатации. Вы ведь богатый предприниматель, верно? Так вы заявили вчера вечером.
– Джейн, не будьте наивны – я не богат, и я не предприниматель. Я архитектор. – Мейтланд помолчал, прекрасно видя, что этой бесцельной повседневной болтовней она просто заговаривает ему зубы. Но ее расчеты ее подвели.
– Вы вызвали помощь? – твердо спросил он.
Джейн не обратила внимания на вопрос и разложила скромный завтрак. Она аккуратно расстелила на ящике бумажную скатерть и расставила ярко раскрашенные бумажные стаканчики и тарелки; это напоминало миниатюрное детское чаепитие.
– Я… у меня не было времени. Я думала, сначала надо дать вам поесть.
– Да, действительно я проголодался. – Мейтланд развернул пакет с печеньем, который она ему протянула. – Но мне нужно в больницу. Нужно осмотреть ногу. И еще моя работа, моя жена – там не знают, куда я делся.
– Ну, они думают, что вы в командировке, – быстро возразила Джейн. – Полагаю, они вовсе по вам не скучают.
Мейтланд оставил это без комментариев.
– Вчера вечером вы сказали, что позвонили в полицию.
Джейн рассмеялась, увидев, как Мейтланд в своем рванье сгорбился на краю кровати, почерневшими руками разрывая пакет с печеньем.
– Не в полицию – мы здесь не очень любим полицейских. Во всяком случае, Проктор – у него остались о полицейских довольно неприятные воспоминания. Они всегда с ним плохо обращались. Знаете, один сержант из Ноттингхиллского участка помочился на него. Проктор никогда этого не забудет.
Она подождала, что Мейтланд ответит. Сернистый запах треснувших яиц опьянил его. Перекладывая дымящееся яйцо на его бумажную тарелку, Джейн прислонилась к Мейтланду достаточно надолго, чтобы он ощутил вес и упругость ее левой груди.
– Послушайте, вчера вечером вам было совсем плохо. Вы не могли двигаться. Ужасная нога, лихорадка, вы были совершенно измучены и бредили о вашей жене. Представляете, каково было бы нам тащиться в темноте, пытаясь поднять вас по склону? Я просто хотела, чтобы вы остались в живых.
Мейтланд разбил вареное яйцо. От горячей скорлупы защипало забитые машинным маслом порезы на пальцах. Молодая женщина опустилась на корточки у его ног и откинула рыжие волосы. Она так коварно пользовалась своим телом, что он смешался.
– Потом вы поможете мне выбраться отсюда, – сказал он. – Я понимаю, что вы не хотите впутывать полицию. Если Проктор…
– Именно. Он боится полиции и сделает все, чтобы не приводить ее сюда. Дело не в том, что он когда-то что-то натворил, а просто этот пустырь – все, что у него есть. Построив автостраду, они заточили его тут – знаете, он никогда отсюда не выходит. Удивительно, что он выжил.
Мейтланд затолкал в рот расползающееся и капающее на пол яйцо.
– Проктор чуть не убил меня, – заметил он, облизывая пальцы.
– Он подумал, что вы хотите занять его логово. Вам повезло, что я оказалась рядом. Он очень сильный. Когда ему было 16 или 17, он выступал на трапеции в передвижном цирке. Это было до того, как приняли законы об охране труда. Он упал с высоты и повредился в мозгах. С умственно дефективными и ненормальными обращаются ужасно – если они не подготовлены к отправке в приют, то совершенно беззащитны.
Мейтланд кивнул, поглощенный едой.
– И давно вы живете в этом старом кинотеатре?
– На самом деле я здесь не живу, – ответила она с высокомерным жестом. – Я живу с… друзьями неподалеку от Харроу-роуд. В детстве меня воспитывали одну, и я не люблю, когда вокруг много народу – вы, наверное, меня поймете.
– Джейн… – Мейтланд прокашлялся. От твердого печенья и обжигающих яиц дюжины ран во рту открылись. Отвыкшие от еды десны, губы и мягкое нёбо щипало. Он неуверенно посмотрел на молодую женщину, понимая всю свою зависимость от нее. В 70 ярдах поодаль по автостраде ехали машины, везя людей домой, на семейный обед. Сидение у примуса с молодой женщиной в этой убогой комнатенке почему-то напомнило ему первые месяцы брака с Кэтрин и их формальные застолья. Хотя Кэтрин сама обставляла квартиру, по сути, не советуясь с Мейтландом, он чувствовал такую же зависимость от нее и то же удовлетворение от нахождения среди чужой мебели. Даже их нынешний дом был спроектирован так, чтобы избегать риска чрезмерной фамильярности.