Мейтланд сознавал, что Джейн сказала правду насчет спасения его жизни, и вдруг ощутил свой долг перед ней. Его запутала смесь теплоты и агрессивности в этой девушке, ее переходы от прямоты к явной уклончивости. Он все чаще и чаще ловил себя на том, что смотрит на ее тело, и его раздражала собственная сексуальная реакция на ту бесцеремонность, с которой эта женщина выставляла себя.
– Джейн, я бы хотел, чтобы вы сейчас позвали Проктора. Вы и он можете поднять меня по откосу и оставить у дороги. Я сумею кого-нибудь остановить.
– Конечно. – Она прямо посмотрела ему в глаза и, чуть улыбнувшись, рукой отвела с шеи волосы. – Проктор вам помогать не станет, но я попытаюсь – а вы страшно тяжелый, даже несмотря на истощение. Слишком много дорогих обедов, возмутительное уклонение от налогов продолжается. А от переедания вы, наверное, получаете какую-то эмоциональную защищенность…
– Джейн! – В раздражении Мейтланд стукнул почерневшими кулаками по ящику, разбросав бумажные тарелки по полу. – Я не собираюсь звонить в полицию. Я никому не сообщу про вас и Проктора. Я благодарен вам – если бы вы меня не нашли, я бы, наверное, сдох здесь. Никто ничего не узнает.
Джейн пожала плечами, уже потеряв всякий интерес к словам Мейтланда.
– Придут люди…
– Не придут! Рабочему, который отбуксирует мою машину отсюда, наплевать на все, что здесь делается. Последние три дня 100 раз мне это доказали.
– Ваша машина стоит кучу денег?
– Нет – она теперь никуда не годится. Я сжег ее.
– Знаю. Мы видели. Почему же не оставить ее здесь?
– В страховой компании захотят на нее посмотреть. – Мейтланд резко взглянул на нее. – Вы видели огонь? Боже милостивый, почему же вы не помогли мне тогда?
– Мы не знали, кто вы такой. Сколько стоила машина?
Мейтланд посмотрел на ее открытое детское лицо с этим выражением наивной испорченности.
– И в этом все дело? Потому вы и не хотите, чтобы я ушел? – Он утешительно положил руку ей на плечо и продолжал держать, когда девушка попыталась убрать ее. – Джейн, послушайте меня. Если вам нужны деньги, я вам дам. Ну, сколько вам нужно?
Ее вопрос прозвучал по-деловому, как у усталого кассира.
– А у вас есть деньги?
– Да, есть – в банке. В машине мой бумажник с 30 фунтами. Ключи у вас – откройте багажник, пока туда не забрался Проктор. Вы выглядите довольно быстроногой.
Не обращая внимания на его враждебность, Джейн полезла в сумочку, достала оттуда заляпанный маслом бумажник и положила на постель рядом с Мейтландом.
– Все здесь – пересчитайте. Давайте! Пересчитайте!
Мейтланд открыл бумажник и посмотрел на пачку отсыревших банкнот. Сдержав себя, он начал заново:
– Джейн, я могу вам помочь. Чего вы хотите?
– От вас ничего. – Она достала кусок жевательной резинки и стала свирепо жевать. – Это вам нужна помощь. Вы слишком много напортачили самостоятельно. Давайте взглянем правде в глаза – вы несчастны с вашей женой. А здесь, в этом диком окружении, вам нравится.
Мейтланд ждал, когда она закончит.
– Хорошо, возможно. Только помогите мне выбраться отсюда.
Она встала перед ним, заслонив путь к двери; в глазах ее горела злоба.
– Вы все время так высокомерны! Никто вам ничего не должен, так что прекратите все эти «нужно, нужно, нужно»! Вы разбили свою машину, потому что слишком быстро ехали, а теперь жалуетесь, как ребенок. Только мы нашли вас вчера ночью…
Мейтланд отвел глаза от ее свирепого взгляда и вдоль стены направился к двери. Этой ненормальной молодой женщине был нужен кто-то, на ком вымещать злобу – старый бродяга слишком туп, но сам он, истощенный и с покалеченной ногой, представлял идеальную мишень. Первого же проявления благодарности хватило, чтобы завести ее…
Когда он проходил мимо, Джейн схватила его за локоть, положила его руку на свои узкие плечи и, как учитель танцев, ведущий беспомощного новичка, повела к лестнице.
Мейтланд ступил на яркое солнце. Высокая трава зашуршала вокруг его ног, ласкаясь, как обрадованная собака. Напитанная весенним дождем трава выросла на четыре фута и доставала Мейтланду до груди. Он неуверенно оперся на молодую женщину. В сотне ярдов на востоке протянулся высокий пролет виадука, и Мейтланд увидел бетонный кессон, на котором писал свои послания. Остров казался больше и с более четкими очертаниями – лабиринт низин и ям. На нем дико и буйно разрослись трава и кусты, словно остров двигался назад во времени к более ранним, первобытным временам.
– Мои надписи – это вы их стирали?
– Проктор. Он так и не научился читать и писать. Он ненавидит всякие слова.
– А деревянные щиты? – Мейтланд чувствовал обиду на обоих – и на Проктора, и на эту молодую женщину.
– Это он поправил их – сразу же после аварии, пока вы еще сидели в машине оглушенный.
Она поддерживала его, подпирая под плечи и прижав руку к его животу. Запах ее теплого тела контрастировал с запахом травы и выхлопных газов. Мейтланд сел на лежавшую на земле грузовую покрышку и посмотрел на высокую стену откоса. Недавно посеянная трава уже погуще покрывала склон. Скоро она скроет все следы происшествия, глубокую колею, оставленную колесами «Ягуара», и запутанные отпечатки его первых попыток влезть на откос. На краткий миг Мейтланд ощутил сожаление, что расстается с этим островом. Хотелось сохранить его навсегда, чтобы можно было привезти сюда Кэтрин и друзей, показать им место своих испытаний.
– Джейн…
Молодой женщины рядом не было. В 20 ярдах от него над травой виднелись ее голова и сильные плечи, она быстро шагала к бомбоубежищу.
13. Огненный сигнал
– Джейн! Идите сюда… Джейн!
Его слабый голос с чуть не сорвавшимся с губ проклятием затерялся в шуме травы. Мейтланд встал и на левой ноге поскакал за Джейн. Задыхаясь от гнева, он прислонился к разбитой кассе и, чуть успокоившись, потер живот, чувствуя выпирающий край ребер. Что ж, по крайней мере, девушка дала ему чего-то поесть.
В 15 футах перед ним на крыше какого-то рухнувшего флигеля лежала ржавая железная труба, один конец которой изогнулся грубой рукоятью. Костыль! Мейтланд пополз по каменистой земле, волоча за собой больную ногу. Его длинные руки перетащили тело через разбитую кладку флигеля, он потянулся и схватил выхлопную трубу.
Сев с ней в руках, Мейтланд перевел дыхание. Он махал костылем проезжавшим машинам, довольный, что снова чувствует гладкий ржавый металл знакомой опоры – средства выживания. Этот обломок трубы был его первым инструментом – и оружием, осознал он, подумав о Прокторе. Бродяга еще не появлялся, но Мейтланд осматривал траву и заросли крапивы, уверенный, что тот затаился где-то там.
Со вновь обретенной уверенностью в себе Мейтланд стал слезать с крыши флигеля. Опершись на костыль, он снова встал прямо. Брюки лохмотьями свисали с пояса, но он чувствовал в себе достаточно сил и решимости. От ощупывания черепа затянувшиеся раны на голове заболели. Сотрясение и лихорадка прошли, оставив после себя не более чем постоянную легкую головную боль.
Мейтланд посмотрел на откос автострады. Возможно, ему хватит сил влезть наверх, но он знал, что Проктор следит за ним, выжидая, что он предпримет. Еще одно физическое столкновение с бродягой выведет его из строя на несколько дней. Как-то нужно убедить девушку помочь. Только она имеет какую-то власть над Проктором.
Мейтланд направился обратно в разрушенный кинотеатр. Пробираясь через траву, он добрался до лестницы и протащил свою больную ногу по ступеням в подвал.
Сев на кровать, он в сумерках стал ломать руками печенье. Эта детская еда ранила ему рот, и он тщательно разжевывал острые сладкие кусочки. Протянув костыль, Мейтланд подтянул к себе девушкин чемодан и стал рыться в одежде и белье с мыслью, что у нее, возможно, есть какое-то небольшое оружие.
На дне чемодана, в остатках тюбиков косметики, шпилек и салфеток, оказалась пачка выцветших фотографий. Любопытствуя о прошлом этой странной женщины, Мейтланд разложил фотографии на кровати. На одной была изображена девочка-подросток с волевым лицом, без сомнения, Джейн, стоящая в напряженной позе на вытоптанной лужайке небольшого санатория рядом с выцветшей женщиной средних лет с затуманенным взглядом. На другой она посещала ярмарку под руку с коренастым мужчиной лет на 20 старше ее. Мейтланд решил, что это ее отец, но свадебная фотография изображала гордую Джейн на седьмом месяце беременности. Она стояла в церкви рядом с этим мужчиной, а на заднем плане, как безумный призрак, с обреченным видом маячила ее мать.
То и дело на фотографиях мелькал второй мужчина – щеголеватая фигура лет 50 в старом, но хорошо пошитом костюме, позирующий рядом с белым «Бентли» у подъезда к большому викторианскому дому. Ее отец, решил Мейтланд или, возможно, еще один пожилой любовник. Что же случилось с ребенком?
Мейтланд собрал фотографии и положил обратно в чемодан. Из пустой коробки из-под салфеток он достал коричневый бумажный мешок. Внутри оказались принадлежности из набора курильщика гашиша – обрывки закопченной фольги, обломки фильтров, табак из сломанных сигарет, маленький блок гашиша, папиросная бумага с приспособлением для скрутки и коробок спичек.
Вытащив бумажный мешок, Мейтланд взвесил на руке коробок спичек. Его глаза быстро обежали комнату. Он достал из ящика примус и в полумраке потряс его, прислушиваясь к плеску жидкости.
Через 10 минут Мейтланд, опираясь на костыль, ковылял к разрушенному флигелю. Плечи он обмотал красным одеялом, а в свободной руке нес керосиновый примус. Забравшись на крышу, он уселся на пологий черепичный склон и приготовил рядом примус и одеяло. Убедившись, что ни Проктор, ни молодая женщина не приближаются, Мейтланд привязал один край одеяла к костылю, а свободный край шерстяной ткани намочил керосином из примуса.
Движение на воскресной автостраде было непостоянным. Мейтланд с коробком в руке наблюдал, сдерживая нетерпение. Наконец появилась вереница автомобилей, ее замыкали автобус и бензовоз, они один за другим выехали из туннеля на виадуке.