Но не тут-то было. Далеко не все сотрудники, особенно из начальствующих, радовались забрезжившей свободе. На всех площадках Института, вплоть до Ученого совета, начались словесные драчки, которых так называемая академическая среда в СССР сроду не знала. В этих схватках участвовал и я.
Именно в те дни и месяцы надежд мы по-настоящему сблизились и подружились с Зиновием Самойловичем. Встречались часто, поэтому знаю, что обновленческая лихорадка захватила и его. Только, в отличие от меня, он не произносил громких слов, не кипятился. Разобравшись в ситуации, он поступил мудро: не тратя сил на словесные баталии, составил программу мероприятий по изучению творческого наследия О. Э. Мандельштама. Сколотил институтскую инициативную группу, куда вошли, кроме самого З. С., я и, от мандельштамовской Комиссии при Союзе писателей, Павел Нерлер. В результате 24–26 января 1988 года в ИМЛИ прошли первые Мандельштамовские чтения. За три дня было заслушано около пятидесяти докладов. В конференции участвовали русские и зарубежные филологи.
Более того, на основе материалов конференции мы тут же приступили к работе над сборником публикаций и исследований о поэте. В 1991 году труд «Слово и судьба. Осип Мандельштам» вышел в свет. В нем представлены статьи более трех десятков исследователей. Среди них: В. Швейцер, А. Немировский, Ю. Фрейдин, Е. Эткинд, С. Аверинцев, В. Микушевич, Е. Завадская, В. Мусатов, Ю. Левин, Т. Сурганова, С. Марголина, М. Гаспаров, Д. Магомедова, Г. Померанц, А. Жолковский, О. Ронен, Л. Кацис, Э. Рейнольдс, П. Нерлер и др.
Благодаря нашим усилиям в ИМЛИ в центр научных исследований постепенно выдвинулась фигура Мандельштама. Не все были довольны этим обстоятельством. Сталинисты, которых мы сегодня называем патриотами, всячески противопоставляли писателям-«инородцам», «космополитам», западникам писателей-народников (Шолохова, Алексеева, Закруткина, Иванова, Распутина, Белова и т. д.).
И все-таки почему Мандельштам?
Потому что в сознании мыслящих людей крупнейший поэт ХХ столетия стал символом трагической судьбы миллионов и миллионов жертв сталинских репрессий. Мандельштам – это гигантское увеличительное стекло, через которое, если обладать историческим зрением, можно увидеть корни российских бед и злоключений – со времен царя Гороха до нынешних дней.
Вообще, заниматься с З. С. одним делом, находиться рядом было для меня настоящим удовольствием. Переживший многое (нездоровье, неприятности в отношениях с властью), он тем не менее, встречаясь, не жаловался, был всегда любезен, добр и часто весел. И, казалось, только слегка неровная походка выдавала в нем человека, испытывающего какой-то дискомфорт.
Между тем наши Первые Мандельштамовские чтения основательно поддержали за рубежом. 27–29 июня 1988 года, к 50-летию со дня смерти поэта, состоялся Первый международный симпозиум «Осип Мандельштам (1891–1938)», организованный факультетом иностранных языков и литератур Университета города Бари (Италия). Участвовали ученые из Италии, США, Англии, ФРГ, Франции, Западного Берлина, Израиля и других стран. В советскую делегацию вошли Г. Белая, М. Дудин, Вяч. Вс. Иванов, А. Кушнер, Е. Невзглядова, З. Паперный, О. Смола. М. Гаспаров приехать не смог и прислал доклад.
Зиновий Паперный на Мандельштамовскиx чтенияx. Бари (Италия), 1988. Архив семьи Паперных
Многим нынешним читателям этого, кажется, не понять, но я пережил настоящий шок, и Зиновий Самойлович, вероятно, испытал нечто подобное. Потому поделюсь своими впечатлениями тех дней.
Такое счастливое стечение обстоятельств выпало на мою долю впервые. Впервые выехал в свободную европейскую страну, о чем страстно мечтал с тех пор, как стал понимать, в какой стране живу. Очутился не где-нибудь, а в Италии, представлявшейся мне сплошным праздником искусства. Приехал не по заурядному поводу, а благодаря поэту, о котором неотвязно думал с аспирантских лет. Тосковал по нему. Хотел для него что-нибудь сделать. Ловил каждую возможность говорить о нем со студентами. (В 1967 году впервые после многих лет замалчивания отдельной брошюрой вышел «Разговор о Данте». Мы, члены НСО, тут же на своем заседании вывесили плакат:
Осмейте
разговор о смерти!
О Данте –
промандельштамьте!
Нам хотелось открыто заявить о своей солидарности с поэтом.)
Я поехал не один, а в компании людей, думающих и чувствующих примерно так же, как я. В течение пяти дней на неподцензурной территории тесно общался с З. Паперным, Е. Эткиндом, А. Жолковским, А. Кушнером, В. Швейцер и др. В свободные от заседаний часы гуляли по улицам города. Смотрели во все глаза – на дома, экзотические деревья и цветы, на лица итальянцев, наблюдали за поведением молодых людей, чем-то напоминавших грузинских кацо на проспекте Руставели в Тбилиси. Все до мелочей было интересно. Наверное, потому, что мы, пришельцы из СССР, кожей ощущали, что там, у себя, связаны по рукам и ногам, а здесь, как казалось, дышим полной грудью. Даже разноцветное мороженое в судочках, которым нас угощали, воспринималось как знак многоцветной жизни.
(Сходные чувства когда-то испытал Корней Чуковский. З. С. вспоминает: «В 1962 году Корней Иванович совершил поездку в Оксфорд – он получил почетное звание доктора наук. Вернувшись, он рассказывал:
– Дорогой мой, какая сказочная была поездка! Вы знаете, когда я только еще сел в самолет, я вдруг впервые в жизни понял, что я ни в чем не виноват».)
С необычайной остротой это же ощущение владело мной, когда мы, Зиновий Самойлович и я, перед возвращением в Москву гуляли по Риму (из Бари в Москву возвращались через Рим), а вечером на площади Республики слушали неаполитанские песни в исполнении певцов из разных провинций Италии. Сменяя друг друга, они соревновались, а мы, стоя рядом, наслаждались атмосферой происходящего. И опять же, в какие-то мгновения, признаюсь вам, от избытка чувств к моим глазам подступали слезы. Украдкой я посматривал на З. С. и понимал: то же самое сейчас испытывает и он. Вольный воздух Италии рождал иллюзию, будто все мы, а вместе с нами и Осип Эмильевич Мандельштам перенеслись вдруг в чудесную страну, которая не раз снилась и которая, как оказалось, действительно существует. Даже случай, произошедший с нами во время прогулки по Бари, не перебил радужного настроения. Пробегая мимо, молодой итальянец вырвал из рук одной из наших женщин сумочку, но споткнулся, упал и не успел подняться, как не растерявшийся 70-летний Ефим Григорьевич (Эткинд) подскочил к нему, дал под зад пинком, и тот, бросив сумку, дал дёру. Кстати, организаторы нас предупреждали о такого рода «пиратстве» в Италии. Нас оберегали от неприятностей, а я подумал: но, может быть, это все еще дает знать о себе корсарский дух жителей Средиземноморья? Страна южная, кровь горячая, ветер вольный, гуляющий от Адриатики до Средиземного моря.
Возвращались в Москву с подарками. В Риме З. С., Галя Белая и я отправились в магазин русской книги и увидели там то, что советскому филологу могло только присниться, – развалы, если не сказать залежи, запрещенной в СССР литературы. Владелец магазина, заметив, с какой жадностью мы перебираем и рассматриваем книги, предложил нам бесплатно взять что кому хочется. Вероятно, годами, не раскупаясь, книги лежали на полках, и хозяин решил избавиться от них. Так или не так, но в любом случае это был жест доброй воли. Спасибо свободной Итальянской Республике за ее готовность просвещать русский народ. Как тут не вспомнить: «Доктор Живаго» впервые на русском языке был издан в Милане. Кто-то из итальянских студентов (я был тогда на четвертом курсе филфака) привез один экземпляр романа, и мы выстроились в очередь, чтобы прочесть его. Каждому отводились на это одни сутки.
Домой я привез Библию, карманного формата «Архипелаг ГУЛАГ» и 21-й выпуск журнала «Синтаксис» (1988).
Часть материалов итальянского симпозиума мы включили в труд «Слово и судьба. Осип Мандельштам».
Если Маяковский познакомил меня с З. С., то Мандельштам, можно сказать, сблизил нас окончательно. Рукопись книги «Слово и судьба…» мы сдали в набор в июле 1990 года и тут же совместно с Комиссией по литературному наследию поэта стали готовить Вторые Мандельштамовские чтения, посвященные теперь уже столетию со дня рождения поэта. Трудилась в основном та же рабочая троица – Паперный, Нерлер, Смола. 16–18 января 1991 года Чтения состоялись (с докладами выступили более сорока человек). Таким образом, на осуществление обширной программы, разработанной некогда Паперным, у нас ушло в общей сложности три года.
Мандельштам хоть и оттеснил на второй план наши занятия и заботы, тем не менее З. С. как-то успевал делать еще что-то. Это «еще что-то» для него увенчалось выходом в свет двух книжек фельетонов, пародий, мемуаров: «Музыка играет так весело…» (1990) и «Птичка голосиста» (1990). Кроме того, тогда же или чуть позже у него возник замысел составить сборник, в который вошли бы смешные истории, рассказанные поэтами и писателями или случившиеся с ними. Свой замысел он успел осуществить, но книга под названием «Несмотря ни на что» была издана уже после его смерти (2001). Кстати, название взято из его знаменитого афоризма «Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что». (Забавно, что уже в наши дни этот афоризм пытался присвоить себе расторопный М. Задорнов.)
Как-то я подсчитал количество написанных З. С. книг. Получилось тринадцать. Двенадцать хранится в нашей домашней библиотеке. Некоторые с дарственными надписями. Они мне дороги еще и тем, что по сути это художественные произведения малой формы. Книгу «Музыка играет так весело…» З. С. подарил нам с такими словами: «Да здравствует мой дорогой друг Олег Смола! Es lebe ganzes liebes Smol-Haus! Просьба оказывать Олегу Петровичу всяческое содействие. Привет Ольге Григорьевне, Наташе и Клаве, чьи голоса по телефону я все более уверенно различаю. 14/V-90 г. З. Паперный».
Надпись на «Записных книжках Чехова»: