о чем-то громко говорил.
Да, значит, он рожден поэтом,
коль разговаривает с Фетом,
владеет, стало быть, стихом,
коль с Блоком коротко знаком.
И Маяковский сам, неистов,
сказавши: «Бойтесь
пушкинистов!»,
простив «очки-велосипед»,
шлет свой размашистый привет.
Приглашение на 50-летие Зиновия Паперного, в котором участвовали Аркадий Райкин, Леонид Утесов, Булат Окуджава, Лев Кассиль, Леонид Зорин и многие другие. Услышать сокращенную запись вечера можно здесь: https://soundcloud.com/vladimir-paperny/zinovy-paperny-50th-bd
Дарственная надпись актеру, режиссеру и драматургу Вениамину Борисовичу Смехову (род. 1940) и его жене, театроведу, режиссеру и педагогу Галине Геннадьевне Аксеновой (род. 1959). Архив В.Б. Смехова
Ольге Берггольц, 1970[20]
Это радость для народа,
И приветствия звучат.
Вам сегодня, Ольга Федо –
Ровна, ровно шестьдесят.
Ольга души окрыляет,
Ольга трудится всегда,
И в отличие от птички божьей
Ольга Федоровна хорошо знает
И заботы, и труда.
Тут у меня немножко нарушился
размер, это я разволновался.
Жизнь порою люто кроет,
Жизнь нас жучит не шутя.
То как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя.
Здесь я использовал две
пушкинские строки, но, мне
кажется, в общем потоке стихов
это незаметно.
Я со всеми москвичами
Так желаю Вам писать,
Чтобы годы за плечами
Уменьшались бы опять,
Чтобы строчки – словно порох,
Чтобы годы штурмовать,
Чтобы завтра было сорок
И – опять двадцать пять.
В общем, если одним словом –
так это оптимизм.
Чтобы не было печали,
Чтоб шумел листвою стих,
Чтоб надежными назвали
Вы товарищей своих.
Вознесенский даже замер,
Евтушенке нечем крыть,
Если критики стихами
Начинают говорить.
Дарственная надпись лингвисту, переводчику, семиотику и антропологу Вячеславу Всеволодовичу Иванову (1929 -2017)
Лиле Брик, 1975[21]
Серебряный кораблик
увидел я в порту,
и буквы золотые
горели на борту.
Серебряное судно,
такой красивый бриг,
и ясно было видно:
четыре буквы – «БРИК».
Кораблик-каравелла,
вопрос тебе задам:
и как ты пролетела
по огненным годам?
Тебя трепали штормы,
и лютая гроза
срывала флаги, шторы,
срывала паруса.
А судно отвечает:
– Ну что ж, была игра!
И вьюга ледяная,
И жаркие ветра.
Все это было, было,
чего уж тут скрывать.
Но солнце мне светило,
какого вам не знать.
Такой был виден берег –
нельзя его забыть,
и вам таких Америк
уж больше не открыть.
И я сказал: Кораблик.
и я сказал: Корвет,
и я сказал: Ура, Брик!
и я сказал: Привет!
В квартире Л.Ю. Брик и В.А. Катаняна. Фрагмент стены. Фото В. Паперного, 1970-е
В квартире Л. Ю. Брик и В. А. Катаняна. В кресле друг Маяковского и Бриков Л. А. Гринкруг (1889–1987). Фото В. Паперного, 1970-е
Валентину и Зинаиде Плучекам, 1967[22]
На книге о Михаиле Светлове «Человек, похожий на самого себя»
Мчатся тучки. Много тучек.
Мутно небо. Ночь мутна.
Всяких выволочек, вздрючек –
Это просто до хрена.
Но при этом, милый Плучек,
Невидимкою луна.
Стало быть, при каждой дымке –
Будем знать о невидимке,
Сразу туча не страшна.
Будьте счастливы, мой Плучек,
Зинаида Павловна!
Дарственная надпись Евгении Львовне Усыскиной (1910–1998), другу семьи, литературному критику, работавшему вместе с Паперным и Озеровой в «Литературной газете». Архив семьи Е. Л. Усыскиной
Андрею Вознесенскому, 1966[23]
На сборнике «171/2 фельетонов»
Прими сей томик тихонький,
и тоненький, и махонький –
дозволенные хиханьки,
литованные хаханьки.
Леониду Зорину, 1971[24]
Как земля – землепроходцу,
как канат – канатоходцу,
как Канатчикова дача
психастенику нужна,
как подмостки для артистки,
базис – для матерьялистки,
так вот Зорину бумага
для писания нужна.
Заиграют утром зори,
как к столу садится Зорин,
вечны ручки наполняет
из пузатых пузырьков,
не гитара семиструнная,
а ручка самоструйная,
такая уж природа,
так он создан,
он таков.
Стало быть, эффект блокнота
есть момент круговорота,
равновесия в природе
и гармонии всего,
а бумага есть условье
для покоя и здоровья,
в этой жизни на бумаге
нет смешного ничего.
Так пиши же – вечно, присно,
рукотворно, рукописно,
полноводно, многолистно,
тугоструйно, Леонид,
без уёму – фантазируй,
без иссяку – фонтанируй,
без утиху – звякай лирой,
как сам бог тебе велит!
Павлу Антокольскому, 1971[25]
Простите мне, Павел
Григорьич,
Что с Вами в стихах говорю,
Они мне, увы, не даются,
И трудно мне рифму поймать.
Хочу Вас не просто поздравить,
Не просто приветствие шлю –
Научно хочу разобраться:
За что же я так Вас люблю?
Иного приятеля встретишь, –
Исполненный вялого зла,
Лепечет он сонно-лениво:
– Ну, как, мол, там, дескать,
дела?
А встречусь я с Вами, бывало, –
И сразу – взыграла гроза,
И высоковольтным зарядом
Чуть дымно сверкают глаза.
Вы спросите: «Милый, что
слышно?» –
А сами дрожите уже,
Все глухо и бурно клокочет
В мятущейся Вашей душе.
Да здравствует Ваша держава –
Держава огня и стиха,
Державиным взятого права
Писать, не бояться греха.
Да сгинут хворобы и горечь,
И я досказать тороплюсь:
Да здравствует Павел
Григорьич,
И дар Ваш,
и жар Ваш,
и пульс!
Дарственная надпись на книге «Человек, похожий на самого себя» физику Владимиру Борисовичу Берестецкому (1913-1977) и его жене Олесе
Сергею Образцову, 1976[26]
Есть имена – они солидны,
и представительны, и видны,
внушительны, в конце концов.
Но с Вашим вряд ли что
сравнится,
оно само в стихи ложится –
Сергей Владимыч Образцов.
Оно подобно доброй славе,
как пенье с детства милых
строк,
как – дядя самых честных
правил,
и – лучше выдумать не мог.
Живите щедро и богато,
Сергей Владимыч Образцов,
как поговорка,
как цитата,
как миру – мир,
как – будь здоров,
как – дядя, дядя, ведь недаром,
и как – ни пуха, ни пера,
как – в добрый путь,
как – с легким паром,
как – троекратное ура!
Сергей Владимирович Образцов (1901–1992). Паперный был одним из авторов текстов для спектакля «Необыкновенный концерт».
Борису Слуцкому, 1965[27]
Борис Абрамыч Слуцкий,
письмо мое прочти.
Научный стиль занудский
по-дружески прости.
Я сам еще не знаю,
чего тебе желать,
и я тебе желаю –
всегда того не знать,
всегда не знать заране,
всегда не понимать
эмоций и желаний,
а попросту
желать.
Виктору Ардову, 1970[28]
Я Вам пишу – не так, как Анна
В конце толстовского романа
Спешила Вронскому писать,
Боясь под поезд опоздать.
Я Вам пишу, возможно, сдуру,
Не как писал Гонкур – Гонкуру
Или изысканно весьма
Дюма-папаше – сын Дюма.
Я Вам пишу не панибратски,
Не запросто, без вольных слов,
Не как Стругацкому –
Стругацкий
Или Катаеву – Петров.
И не кружусь в словесном танце,
Не завихряюсь, наконец, –
Но с соблюдением дистанций
Шепчу Вам тихо: молодец.
Чтоб Вы не знали слова