Перед сном старпом открыл дверцу шкафа, постоял, любуясь черным глянцем новехонького сукна, с нежностью погладил шинель и начал что-то там, в шкафу, пересыпать. Под этот мягкий шелест я и уснул. Настоящий подводник спит и при шуме, и при свете.
Утро началось плохо, но не от выпитого. Завтракали мы с аппетитом, хотя вчерашнее вспоминалось с трудом и лишь отдельными эпизодами. Иваныч позавтракал первым и помчался в каюту, одеваться на построение.
Должность у него такая, везде первым быть, все и всех контролировать.
Мы спокойно допивали чай, когда раздался жуткий крик. Кричал старпом.
Его сильный голос нельзя было спутать. Он даже швартовался без мегафона. Скрытность маневра сильно страдала. Команды и маты были прекрасно слышны за два километра от пирса, в поселке, особенно в тихую погоду. Все знали, что «33»-я перешвартовывается. Женщины на маты жаловались в политотдел.
Когда мы высыпали из кают-компании, зрелище, представшее нашим глазам, впечатлило. Старпом стоял посреди отсека в новой шинели, застегнутой на все блестящие пуговицы, и кричал, используя полный словарный запас военно-морского словаря (см. словарь). Раскаты баса Шаляпина чередовалась с фиоритурами тенора Козловского. В правом плече у него была огромная дыра, еще большая зияла на уровне левого кармана и живота. Судя по дырам, в него попал стомиллиметровый, универсального калибра, артиллерийский снаряд. Под углом. Навылет. Хоть крови и не было, но я как близкий товарищ крикнул:
– Доктора!
Доктор подскочил к Иванычу и был отброшен к переборке с криком:
– С-сука ленивая! Сколько раз говорил – потравить крыс! Пока жива хоть одна, никакого отпуска!
Доктор уже два дня как числился в отпуске, но по причине завтрашней даты на авиабилете еще находился на лодке.
Вчера вечером бросающий курить старпом пересыпал купленные в городе семечки в карман новой шинели. Это под их мягкий шелест я засыпал. Вездесущие крысы унюхали аромат и превратили эсклюзивное изделие в жалкую, безобразную, изуродованную тряпку. Они шли на запах, прогрызая на своем пути все: заднюю стенку шкафа, рукав, карман, пока не достигли семечек. Ткань ими пропахла, посему сожрали и ткань.
Откричав, старпом жестом испанского гранда сбросил оскверненную шинель на палубу отсека, процедив сквозь зубы:
– На ветошь.
Потом досталось всем. Свободные от вахты поступили в распоряжение доктора, который возглавил крысиную войну.
Минер был наказан за то, что не оприходовал столь полезный прибор, как «Феликс». Я думаю, наказан правильно. Ведь не зря его менты изъяли, теперь сами будут деньги печатать.
Сход на берег был запрещен, объявлена большая приборка и смотр заведований.
В это время мичман Филонов, владевший секретами алхимии, выводил каким-то волшебным составом пятна со старой шинели старпома.
Разворошив муравейник и оставив за себя помощника, старпом уехал в аэропорт.
Вскоре мы получили отчет о посещении им Большого театра.
Отчет был на фирменном бланке комендатуры и содержал следующее послание (текст сохранен в оригинале):
«Командиру в/ч 00000
Настоящим сообщаю, что военнослужащий вверенной вам части капитан 3 ранга Головчук А. И., тогда-то, находясь в г. Москва проездом и следуя к месту очередного отпуска, посетил балет «Лебединое озеро» в исполнении коллектива Большого театра Союза ССР. Занимая место в первом ряду, вышеупомянутый капитан 3 ранга Головчук А. И. наблюдал за сценой через морской бинокль с многократным увеличением. На неоднократные просьбы администрации Большого театра убрать бинокль, так как балерины стеснялись, не прореагировал. Просмотр сопровождал возгласами:
„Хоть ты и прима, а в кордебалете девочки лучше!“
Подобное поведение привело к неожиданному падению на сцене и закрытому перелому стопы заслуженной артистки Советского Союза такой-то.
Во время вынужденного антракта громко высказывал желание „пощупать вон ту, беленькую, из кордебалета, седьмую справа“, потом вступил в конфликт с неустановленным гражданским лицом мужского пола.
По утверждению капитана 3 ранга Головчука А. И., лицо пообещало устроить ему встречу с беленькой за двести рублей, а он ответил, что, во-первых, офицеры не продаются, а во-вторых, он согласен с ней пойти, но только за триста, уж больно худа. Узнав, что деньги должен заплатить он сам, пытался устроить драку. Военным патрулем, вызванным администрацией Большого театра, был доставлен в комендатуру Московского гарнизона.
В качестве воспитательной меры задействован в шестичасовых занятиях по строевой подготовке под руководством дежурного помощника коменданта. Обращаю внимание на неопрятный внешний вид вашего подчиненного, в частности, поношенную шинель, и слабую политико-воспитательную работу с личным составом вверенной вам воинской части.
О принятых мерах дисциплинарного воздействия относительно капитана 3 ранга Головчука А. И. прошу сообщить в адрес коменданта г. Москва в установленные сроки.
Помощник коменданта г. Москва
Генерал-майор (подпись витиевата и не разборчива)
Печать».
Мы это послание читали вслух каждый вечер, завидуя старпому. Вот это отдохнул!
Я лично для себя еще и почерпнул, что столица нашей Родины по падежам не склоняется.
А наказание… Ишь, размечтались столичные сухопутные ребята, по паркету шаркающие. Ты ж генерал, понимать должен: он же старпом, кто ж его накажет!
Механик, перечитывая документ, тыкал в строчки корявым пальцем и растроганно говорил, обращаясь ко всем сразу:
– Нет, какой человек, не забыл, хоть и по пьяни обещал, все рассмотрел… Приедет – в подробностях расскажет, – и плотоядно сглатывал набегающую слюну.
– Фу, а я-то с ног сбился, бинокль разыскивая, он за мной числится. Нам ни к чему он на заводе, а Иванычу пригодился, – вторил ему минер, но как-то неискренне.
Мы потом эту бумагу в рамочку взяли, под стекло, и на переборке в кают-компании намертво закрепили. Впоследствии гости или прикомандированные заинтересованно читали, а потом просили старпома рассказать о приключении в подробностях. Если Иваныч был в настроении, то рассказывал, причем со все новыми и новыми деталями, якобы упущенными в прошлый раз. Так что и мы слушали с удовольствием. Правда, если спрашивали про комендатуру, он мрачнел, прерывал рассказ, ссылался на неотложные дела и уходил.
Одно удивляет: теперь деньги до получки все офицеры бригады почему-то стараются занять у нашего старпома, а отдавать не торопятся. А когда Иваныч в магазине отоваривается, продавщица каждую купюру на свет проверяет.
Да, и еще: Иваныч теперь канадку предпочитает шинели, телевизор, если там балет или даже аэробика, смотреть не может, убегает, а проведение строевой подготовки полностью переложил на помощника.
Бюст
Если кто думает, что речь пойдет о женском бюсте, дальше может не слушать. Идите жену пощупайте или еще кого…
В те давние времена нас окружали совсем другие бюсты: основоположников и военачальников. Портрет это ладно, а вот бюст в кабинете – это по настоящему круто.
В кабинете заместителя начальника одного из факультетов Военно-политической академии им. В. И. Ленина, как входишь, аккурат слева, на сейфе, такой бюст и стоял. Ленина, конечно.
Факультет занимал последний этаж старинного здания с высоченными потолками: длинный коридор с одинаковыми дверями справа и слева. Дежурный по факультету днем сидел в коридоре, за столом, а ночью свои положенные четыре часа спал в этом кабинете – только там был диван. Хуже всего было дежурить летом: металлическая крыша разогревалась на солнце и жара на этаже стояла страшная.
Если кто думает, что в политической академии учатся политические отморозки, посвящающие каждую свободную минуту изучению трудов классиков марксизма-ленинизма, то спешу вас разочаровать. С большим удовольствием мы изучали стратегию, тактику, оружие и вероятного противника. Классиков мы действительно любили: на их трудах очень удобно спать в классе на самоподготовке, подложив пяток томов под голову. Если бы мы конспектировали все, положенное по учебной программе, то к концу обучения заработали бы горб, спазм пальцев правой руки и потерю зрения. В целях сохранения здоровья, мы не утруждались, а собирали конспекты у добросовестных (были и такие) выпускников, убывающих на флот, убеждая их погрузить в контейнер что-нибудь полезное, а не двести килограммов макулатуры, да еще соблазняя обещанием помощи при загрузке. Последний аргумент всегда решал вопрос в пользу просителя. Время, сэкономленное на бесполезном, но необходимом конспектировании, использовалось для посещения театров, первого в стране «Макдональдса» и знакомства с Москвой.
Витя Бережной заступил на дежурство с воскресенья на понедельник. На факультете никого не было. Сутки, с 8.00 до 8.00, ему предстояло провести в полном одиночестве, борясь со скукой. Витя был хроническим отличником. Ему легко давались все науки, но не за счет усидчивости, а за счет хорошей памяти, недюжинного ума и прекрасного образования. Он школу и училище закончил с золотыми медалями. Был у него, правда, постыдный факт в биографии: он перед училищем целый курс в ГИТИСе учился! Хотел, видите ли, курс истории искусства прослушать. Когда прослушал, бросил это гражданское заведение. Что ж, каждый имеет право на ошибку, так что мы его не корили.
Его стихи и рассказы печатали во всех молодежных изданиях. Иногда по просьбе друзей он выдавал стихотворные экспромты на любую, самую скучную тему.
– Витя, а сможешь про ручку, тетрадку, и чтоб немного эротики? Через пару секунд Витя выдавал:
Взяв тетрадь-сучку
На одну ночку,
Залуплю ручку,
И спущу… строчку.
Да-с, талантливый человечище был. Сейчас, платочек достану, а то на слезу пробило от лирики… А может, это Дима Правиков в училище сочинил? Вот склероз проклятый. Да ладно, не важно, кто сочинил, главное – душевно.