Есть вещи посерьезнее.
Вовка держался за поручень, ограждающий рубку катера. В глазах темнело. Иногда сознание возвращалось, и он лихорадочно вспоминал номера директив. Не хухры-мухры ведь, к командующему и ЧВСу на доклад с командиром идут по поводу боевой службы.
В кабинете опять помрачение сознания.
Когда шли назад, командир укорил: «Степаныч, ну зачем ты с ЧВСом поспорил, что польморсос личного состава подводной лодки знаешь гораздо лучше, чем он? И еще командующего просил руки разбить?»
Вовчик этого не помнил. Но промолчал с многозначительным видом, чтоб не терять лица. На самом деле его просто тошнило. Проклятая простуда…
Действительно, когда уже на лодке померил температуру, было +42,5.
А в каюте сидит инспектор из политотдела флотилии. И спрашивает: «А почему у матроса Пупкина в росписи за уголовную ответственность за уклонение от БС хвостик сначала вправо смотрит, а в росписи за другую уголовную статью – влево?»
А Пупкин сбежал. Сутки назад. И хрен с ним. Плохой матрос.
Лечь нельзя, а хочется. И на родной койке 1 м 50 см при Вовкином росте 1 м 85 см, какой-то гестаповец сидит. Тупой к тому же. Пришлось ответить по-простому, по-лодочному: «Я не понял, вы меня в чем-то подозреваете? Так идите на х…, и на БС сами идите…»
Подействовало. Ушел гестаповец. Но нажаловался замначпо.
Только прилег Вова, которому х…во, а тут фигура, живот еле в дверь прошел.
– Владимир Степанович, вы на х… послали офицера вышестоящего политоргана.
– А я сегодня в настроении. Могу и вас…
Но не договорил. К счастью.
Не знаю, что дальше бы было, но командир, услышав, что на зама накинулись, объявляет по «Каштану»: «Подводная лодка выходит на выполнение правительственного задания… Провожающим покинуть ваго… гм, борт!» Суета, беготня, давка. Наконец-то сами. Вышли. Зона ответственности от базы до середины Охотского моря. Потом назад, к базе, потом в Охотское. Петля такая.
– Александр Иваныч, мне б поспать. Простудился…
– Спи!
Шесть суток боевой. Зарядка батарей ночью. Всплыли. Зарядились. Погрузились, пошли.
У Вовы кол в спине, но бегает по отсекам, службу проверяет, обязанности блюдет. И не дай бог, чтоб «Боевой листок» просрочен был. И политинформации, и другая дребедень официальная. А главное, он матросиков поддерживает, особенно молодых. Уже глубины не боятся. И других. Не зря с ЧВСом о польморсосе спорил. А польморсос – это главное. Ничего без него не будет: ни в аварийный реакторный не шагнут, ни в отсеке не останутся. И только дурак возразит. Это по-другому называется военным ДОЛГОМ. Потому Вовке и Член не Член. Авторитет на лодке у Вовки выше. У ЧВСа – в других местах, спорить не будем…
Экипаж принимает витамины, выдаваемые доктором.
Однажды погружались на рассвете. Пошел Вова с кормы море оросить, а моча черная. А от витаминов яркая должна быть, красивая, светящаяся, играющая оранжево-желтым цветом при первых солнечных лучах. Особенно когда ее сильную вверх направляешь. Огорчился.
Вызвал дохтура.
– Паш, кажется, у меня желтуха. Суки, с боевой снимут…
– Да что вы, Степаныч. Вот атлас медицинский. Видите, какие у них хари желтые. А вы огурцом против них!
– Писец, зеленый, что ль, уже?
– Да нет, бодрый! Сча мы вашу простуду залечим!
Дверь в каюту отъезжает в сторону. В проеме – Паша, рыжие усы довольно топорщатся, на губах улыбка. В одной руке кружка со спиртом, на второй ладони – груда таблеток. Штук сорок.
– Пейте, пейте. Я с командиром договорился, можно три смены подряд спать…
– Паш, а ты уверен?
– Утром будете свежим и бодрым! Отвечаю!
Вова таблетки в пасть забросил, хекнул, чистым спиртом запил…
Утро было хмурым. Ну утра, как такового не было – под водой были. Но встать Вова не смог. Сквозь правый бок проходил кол, намертво пригвоздивший его к койке…
«Блин, кто ошибся? Я ж не вурдалак. И осина ли это? А чего я жив тогда? Или не осина, или не вурдалак», – сохранил ясность мысли Вова. Понятно, вурдалаком чувствовать себя не хотелось, но иногда по долгу службы, не призванию души, поверьте, быть им приходилось. Перебрал всех.
Ну, разве что механик. Хотя и он не мог. Он же советский офицер! И хер с ним, с партвзысканием! Ну обиделся, но не так же? Да еще на боевой…
Глянул Вова на себя – а белки желтые. А он на «скорой» до поступления в училище работал, в диагностике разбирался…
– Паша! Павел Иванович! С-с-сука… Зайди, коновал херов! Дай спасибо скажу за лечение простуды…
А на 641-м проекте каюта, где доктор спит, аккурат напротив замовско-старпомовской.
Встать Вова не может, ищет, чем бы Пашу…нуть, когда тот войдет, да побольней. А нет ничего. А кулаком не дотянешься. Взял томик «Истории КПСС». Килограмма три будет. Хвати, чтоб научить диагнозы ставить…
Что-то долго Паша не идет. А помощь нужна.
Постучал Вова ногой в переборку, к командиру в каюту – помните разницу в койке и росте?
– Зам, что хотел?
– Александр Иваныч, желтуха у меня. Дайте радио. Я ж весь экипаж из строя выведу, хуже ЦРУшного диверсанта. Мы ж к базе идем? А Пашу спрячьте – убью… Ишь, певец: запейте таблетки спиртом, я договорился…
Белоснежный катер комбрига пришвартовался к борту. Бесстрашный комбриг пожал руку Вове, ничего не боясь. Тем более докторских забубонов. Сменный зам перешел на лодку. Вову поместили в лазарет, в отдельную палату. По ночам по ней прыгали огромные крысы, несколько веселя унылое житье. Он с ними разговаривал. Даже имена дал. Флагмедик, в отличие от комбрига, от Вовы шарахался. А зам – существо общительное. Для него изоляция – смерть.
Доктор:
– Вы – бактериологическое оружие! Вам ни к чему нельзя прикасаться!
– Тогда забросьте меня в Америку – сколько денег для страны сэкономим!
– Нельзя, вы можете заразить летчиков, которые будут вас сбрасывать!
Так из-за эскулапа страна потеряла пару миллиардов из оборонного бюджета.
Но Вова медика построил. Про крыс рассказал. Про имена. Спросил, давать ли команду «ко мне!» А у Вовы дар к дрессуре. Медик оттаял, даже спросил, не надо ли чего. Дал медику ключи от квартиры, и тот носил ему журнал «Иностранная литература». Наконец-то удалось почитать… После прочтения дохтур журналы лично сжигал.
Через три дня пришла «Авача», транспорт. Вову в отдельной каюте на койке с голой сеткой под присмотром мичмана, на всякий случай, вооруженного пистолетом, отправили в госпиталь. Вова чувствовал себя каторжанином. Ему очень хотелось на мичмана или дыхнуть, или плюнуть, но пистолет сдерживал. Да и мичман был незнакомый. А вдруг, дурак, шутки не поймет?
В госпитале мичман сдал его и удалился. Дежурный врач, покачав головой, огорчился:
– А говорили с сифилисом. Плакала диссертация. Когда еще МОИ больной будет?
– Сифилис пошло, – сказал Вова. – Лучше б вы себе чуму для диссертации выбрали.
Врач задумался.
Инфекционное было веселым. Там лежал СПСовец, поймавший желтуху на любимой девушке. А нечего в критические дни любовью заниматься! В госпитале через простынь ему привилась вошь платяная. И как это девушке объяснить? Ну отсутствие волос на определенном месте? Ему ж не аппендикс удаляли, а от желтухи лечили.
А еще врач сказал, что ни любовью нельзя заниматься месяца четыре, ни пить год, ни курить. Вова огорчился: «Лучше б триппер…»
Палата оказалась менее стойкой, и после слов врача начала вязать веревки из простыней и просить у персонала мыло. Даже здоровенный мичман. Вова спас всех: «Мужики, все, что сказал врач, временно. Повторяю: вре-мен-но! Это я вам говорю!»
А еще он быстро написал порнорассказ. Этакое позитивно жизнеутверждающее произведение. Его вручали тем, кто лежал под капельницей. Капельница – дело долгое. И чтоб человек не в панику впадал, а имел возможность почувствовать, что, несмотря на желтуху, он еще мужчина.
И курить они продолжали, но таясь, за туалетной дверью. Вот не пили, это точно. И зараза отступила. Наверное, из-за чтения занимательного.
Кстати, когда командир после боевой уезжал в академию, он спирт Вове оставил. 75 литров. Знал, что тому пить нельзя. Понадеялся. А Вова – широкой души человек, если самому нельзя, то это не значит, что праздник отменяется. Друзья почти все выжрали. А он сам не пил. Считал дни и недели, как заключенный. И не потому, что алкоголик. Его перестали приглашать на проводы в академии, обмывания званий, юбилеи и просто посиделки. И уже коситься начали, ведь тот, кто с нами не пьет, тот нас закладывает… И начпо наказывать начал. Да, дело шло почти к снятию.
И когда мы однажды собрались через полгода уже после Вовкиной выписки, он держался. А потом дрогнул, попросил налить себе чайную ложку вина сухого. И все время бегал в ванную, посмотреть, пожелтели белки или нет.
А на следующую встречу был уже полноценным гостем.
Врут все эскулапы-коновалы. Не желтеют глаза у офицеров, как бы им, медикам, ни хотелось. И служба со всеми ее атрибутами и издержками от всех болезней нам полезней!
О деньгах
– А вот деньги существительное или прилагательное?
Черт его разберет. Они то так, то этак оборачиваются. Каждый сам решает, когда они что.
Вот мы хорошо на Камчатке получали. Идешь, бывало, по Ялте, жена просит мельхиоровые рюмки купить, с блюдом – в витрине увидела. 130 рублей. Покупаешь. Мне, правда, расческа в виде отбойного молотка больше понравилась, но чего ради женщины не сделаешь? Так себе и отказал в удовольствии, 3 рубля стоила. Жена сказала, экономить надо.
Пью с этих рюмок, а расчесываюсь чем попало. До сих пор жалею, что не купил. Правда, скоро расчесывание умыванием заменю, но все равно обидно – не реализовал мечту. А мог.
Ах, Ялта!
Ужин в ресторане. Денег кучу с собой берешь, рублей 25. Прилагательное. Один раз, правда, прокололся. Вечером только рублей двадцать взял. И стали деньги существительным. Как?
Сидим с женой. Ужинаем. «Мускат красного камня», «Мускат белого камня».