На службу мы ездили на автобусе вместе. И так как было тесно, я часто вблизи и всем телом чувствовал тепло своих подопечных. А они, особенно не выучив тему, прижимались до того крепко, заглядывая в глаза и переходя от вопросов темы к откровенному флирту. Эх, автобус…
На 8 Марта каждая из моих слушательниц видела на столе тюльпан, купленный за свои кровные мной. Не экономил.
И когда прибывший на проверку итоговых политзанятий первый зам ЧВСа по фамилии…аускас лишил меня этим общения с любимыми подчиненными, я ему нагрубил. Я сросся с тем лесом и с тем взводом. И с той частью. Я давно себя зачеркнул и грубил всем проверяющим, кроме начальника минноторпедного отдела флота. Его я уважал, Фатеева. А его зама, от которого дрожал флот, в грош не ставил, чем и бесил… Он много раз спрашивал: «А на что вы надеетесь? Мы вас съедим и сошлем, а может, и разжалуем…»
Он же не знал о моем секретном оружии – взводе ЖВС! Где я черпал силы к сопротивлению!
Через два дня пришел приказ о моем переводе в политуправление. Расставаясь, мы плакали. И я осуществил свою давнюю мечту – поцеловал каждую слушательницу взасос, гладя по спине. Спины были разные, но теплые и родные…
Девчонки, я вас всех до сих пор по именам и фамилиям помню! Поклон и спасибо за то, что были, за то, что помогли выстоять!
Песня
Гриша был «ходок». Все мы знаем, как это здорово. Удается не многим. А почему? А потому, что нет у нас этих сладких пшеничных усов, широких плеч, брюк в обтяжку, голоса сладкого и манящего…
Я так думаю, голос главное. Хотя и брюки не последнюю роль играли, понятно. Джинсы Levi’s отдыхали. Когда Гриша, вдохновленный грудками очередной девушки в шелковом обтягивающем платье, протянул жадные похотливые руки к ее груди и получил по морде лица… Девушка была хрупкой, но с тяжелой рукой. Гриша, падая от удара, думал об одном: только б штаны не лопнули. Сильно ударила…
Ну все знают, что девушки потом. Первым делом – самолеты. У нас их не было, но замена всегда находилась.
Когда Гриша в одиночку запевал на вечерней прогулке «Ты, моряк, красивый сам собою…», а сто двадцать глоток вторили ему вслед «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там», жители Подола высовывались из окон, чтоб посмотреть на хозяина этого необыкновенного баритона…
Гриша умел и любил петь.
И свершилось. Сводно-объединенный ансамбль киевских училищ вызвали во Дворец «Украина». Я не знаю, что там случилось. То ли ансамбль округа в
Израиль уехал петь, то ли еще что. Но остался госпраздник и фонограмма. Заместитель начальника округа по политчасти был парень не промах. И вот мы стоим на сцене главного концертного зала страны. Или Республики. Со строжайшим инструктажем: рты открывать, звуков не издавать. Гриша в морской форме, парень в общевойсковой и танкист изображают трио солистов. За ними – триста ртов. Не поющих, рты раскрывающих. А из динамиков душу рвет «легендарный Севастополь, неприступный для врагов…» Степень открытия наших ртов напоминала «ура!» защитников…
Ну и спели бы себе спокойно.
«Солисты» из общевойскового и танкового честно исполняли свои роли.
А вот Гриша, личность творческая и поющая. Да и ладно, что на вечерней прогулке…
Григорий прижал руку к сердцу и на последних высоких нотах «город русских моряков» отвел ее вверх и в сторону. Люди в зале плакали… Ну что, дважды нас на «бис» вызывали. Занавес закрыл нас, «фанерщиков».
Хор разошелся. Пошел в буфет. Мы с Гришей пили пиво в кафе. И приставали к Аурике Ротару. Была такая певица, родственница Софии, даже безголосая сестра, кажется. Охрана пыталась на помешать, но нас было слишком много. Оттеснили и пригрозили. Охрана скисла – 120 рыл.
И вот когда у Гришки начал с Аурикой складываться вечер, вдруг случилось страшное. В зал кафе ворвался ректор филармонии. Или консерватории, не силен я в этом.
– Где он, где он? – вопрошал мужик с бородкой «котлеткой».
Увидев Гришу, он подбежал к нему и заголосил:
– Без экзаменов, на ведущие арии, самородок, чудо, гений…
Потом он упал и обнял Гришины колени, продолжая бормотать непонятные слова:
– Карузо, Шаляпин, Козловский, Собинов…
Аурика испугалась. У нее была незаметная талия и очень заметное то, что ниже.
Подняли мы дядьку. Сказали:
– Иди себе, дед. Под фонограмму он пел. Как и мы. Артист только больший.
Как «дед» плакал и кричал «сволочи», до сих пор помню. Кажется, его даже стукнуть пришлось, чтоб Аурика не пугалась. А все зря: ее охрана увела-таки…
А Грише так и осталось петь «Ты, моряк, красивый сам собою…» Но мы его меньше любить не стали. Остался верен ВМФ, не дернул в артисты. А то б скакал бы нынче как Газманов, в краску друзей и знакомых вгоняя…
Кстати, на 23 Февраля, будучи замом министра обороны Украины, в нашей бане он спел знаменитое про моряка. Сам. Без фонограмм.
За то и любим. И пусть не сто двадцать глоток подпевали, но по децибелам было также. А может, и громче. Мы ж и «за того парня» пели.
Пой, Гриша. Не стыдись. А твой звездный час во Дворце «Украина» мы помним. Не у каждого был…
Бытовуха. Надводникам не читать. Не поймете…
Ах как многого мы не замечаем и воспринимаем как должное! На минутку не поняв, что это и есть счастье… «Есть радости всеобщие. Никем не замечаемы…» Почти по Антонову.
А знаете ли вы, как пахнет лодка из завода? И подводники? И упаси вас бог знать… Когда при малейшем движении задыхаешься от собственной вони, которую не забить ничем. И даже французские парфюмы бессильны, когда чистое и неодеванное белье в «дипломате» нужно перестирывать, потому что оно смердит лодкой. Душный, тягучий запах…
Когда кэп дает команду:
– Питьевую воду использовать только для приготовления пищи. Для жаждущих снаряжены кружка и бачок в центральном.
Когда в течение двух суток под водой можно только «по-маленькому». За «большое» прибьют. Кому «этим» дышать охота, миазмами? Терпи и жри меньше… Когда из крана холодная забортная морская вода, а мыло не мылится. Когда в обычном воздухе еще 250 вредных примесей, и чистые белые разовые простыни к утру покрыты масляным налетом, как и лицо, и открытые ночью части тела, типа груди. Когда хочется курить. И вроде бы можно в пятом, дизельном. Под водой. И даже разрешено руководящими документами. И вот сейчас пойди и заму об этом расскажи. Или старпому. Они тоже курят. И поймут… А что за визг? Физическое насилие? Оба били по-взрослому? Чтоб пожара не было? Ну, друг, не вовремя спросил, может?
Обед. А что за черненькое в гречке? Нечищеные зерна? Ой, нет! Командир доктора дерет и заставляет съесть все, что в чужих тарелках. А это какашки крысиные с гречкой вперемешку… Хорошо, мы еще не прикасались к еде. И дохтур не брезговал нами, ел…
А вот и всплытие. Все рвутся в ограждение рубки. Не воздухом дышать свежим, как северяне. Там за перегородкой, в ограждении рубки, дырка – в палубе, труба развальцованная – «унитаз». Рядом слева – другая труба, приваренная, чтоб держаться. Очередь. Главное, держать сигарету в вытянутой руке, чтоб «терпящий по маленькому» не намочил и в темноте заметил, что занято. И чтоб волны не было при минус 20, а то, как в биде, подмоет…
Теплая вода тоже не удовольствие. В Индийском старпом сначала от всплывшего дерьма руками отмахивался, по горло сидя. А потом была волна побольше. И старпом вспомнил, что верхний рубочный не задраен, а вроде погружение началось, с головой ведь накрыло. И поплыл, со спущенными трусами, спасать экипаж. И задраил, и упал грудью на него, на люк, когда волна прошла. И отдраить долго трое не могли: сильно закрутил, хоть и не богатырь вроде.
И помощника тогда после клятой волны час из-за подъемных доставали. Он вахтенным стоял. Цепь монтажного пояса, которым в/о прикован, оборвало, той волной, и забросило парня. А у него голова – 65–67. Якут. А там и 55-й не вытащить было. Играли подъемными механизмами: этот поднимем, тот опустим. Спасли.
И не дай бог ветру подняться. Тогда все использованные бумажки ветер поднимет и припечатает к лицам и другим частям тела стоящих на мостике. А если там комбриг? У меня было. Много ласковых слов выслушал от командира о заботе о личном составе и его физиологических способностях:
– Зам! Комбрига почти обосрали! Адмирала!!!
– Спокойней, Александр Иваныч. Это просто физиология. Так адмиралу и объясните…
Но наверх я тогда не поднимался. Делал вид, что по отсекам хожу, вахту проверяю:
– Мостик, замполит. Товарищ командир, прошу добро наверх, покурить.
– Добро.
И лезешь шесть метров вверх со «стингером» в руке, козьей ножкой в полпачки махры весом. Сигареты давно уже закончились. «Козья ножка». Ха! Нога это будет вернее. Типа, «седло дикой козы» из книги о вкусной и здоровой пище. Большое, толстое, необъятное, непонятное. Бумага газетная. «Известия» лучше «Правды», и не спорьте. Я лично на вкус пробовал. Куришь и кашляешь. Кашляешь и куришь…
Вот мне друзья в Евпатории намедни травку покурить предложили. Курнул. Махра лучше, да и «забирает» сильнее. Сказал – обиделись. Типа балдеж, кайф. Какой кайф? Вонь одна маслянистая, тяжелая, и никакого кайфа… Не курили парни махорку. Не знают, что такое кайф! После двух-трех суток под водой да толщиной в руку!
А на мостике – запах «дизелька», которым тоже мгновенно пропитываешься…
Ужин. Свежее закончилось давно. Жареный хлеб «ГУ», в герметичной упаковке. Хранится годами. Пропитан парами спирта, и в нем никогда не заводятся тараканы, чтоб там северяне- турки вам не рассказывали. Там целлофан толстый, как в ДУКовском мешке. Не прогрызть слабыми тараканьими зубами. Вот крыса может. Но дохтур их потравил с нами вместе. Мы выжили.
Картошка «ГУ» хуже. Как дерево, твердая в вареном виде и отдающая елкой – в жареном.
Ну компоты, соки, соленья, сосиски…
И не было у нас, дизелистов, светлее мечты, чем теплый гальюн. На одного… И чтоб час сидеть! С книжкой или газетой, свежей, недельной давности, не больше! Как «Авача» привезла! А романтики говорили: мечта подводника – это когда жена встречает его с подолом в зубах, вилкой с огурчиком в одной руке, а рюмкой водки в другой… Понятно. Галлюцинации, неадекватность поведения, завышенная сексуальная самооценка…