Провожая офицеров и мичманов на сход, я всегда настоятельно советовал им помыться, прежде чем…
Ну, блин, уважаю женщин! И понимаю где-то! В силу мужественности. И заботился всегда. И забочусь…
Зимнее
В Петропавловске-Камчатском есть интересное место. Если ехать из центра, то слева от Красной Горки. Только-только автобус на подъем лезть начинает, ну, знаете, когда водитель скорость со скрежетом переключает на пониженную. Там ложбинка, а в ней даже в июле лежит, притаившись, вечный сугроб. Летом он черен от пыли, скукожен, рыхл и смешон среди буйной зелени. Гора прикрывает его своей тенью и бережет от солнца. А он ждет терпеливо в этаком анабиозе: «Смейтесь-смейтесь, жалкие! Потом я посмеюсь».
Думаю, это отец зимы…
И отцветут за две недели высоченные травы и цветы, и бросят семена на ветер и в землю, и начнут вянуть. И вылезут из земли грибы-гиганты в ожидании ножа и корзины, и будут срезаны. И начнутся ветра, задувая спички над последним в этом году шашлычным костерком. И небо станет свинцовым. И начнут расти волны. И женщины с детьми вернутся с материка. И дизелюхи начнут бегать на «яшку» (место якорной стоянки), а атомоходы и надводные корабли заведут дополнительные швартовы…
И шевельнется тот сугроб, оживая, и замельтешат в октябре снежинки, радостно кружась в хулиганских посвистах ветра, весело срывающего фуражки с голов офицеров. Как они забавно бегают за катящимися на ребре головными уборами!
Мичманам легче, у них на фуражках ремешок. Отпустил, закрепил под подбородком – и пофиг. А у офицеров короткий витой шнур, попробуй опусти, закрепи. Многие фуражки гибнут под колесами машин или в море – смотря где сдуло.
И все воины с нетерпением ждут приказа о переходе на зимнюю форму одежды… А это: шапка зимняя, желательно на пару размеров больше, кальсоны и футболка с начесом голубенькой расцветки, шинель длинная, ботинки на микропоре, носки шерстяные, перчатки или, для тех, кто с блатом, – рукавицы. Черная кожа сверху, белая овчина внутри. Как вариант подходят и тонкие кальсоны, заправленные в те же высокие шерстяные носки темно-синего цвета. Для сугреву груди универсальный в любую погоду тельник, с начесом или рыбацкий. Шарфик желательно теплый, вязанный женой или любовницей (ну кто из них вязать умеет), кому как повезет, потому что уставной живо обеспечит вам ангину.
А сугроб начнет расти, и управлять ветрами. Они мечутся со свистом и воем, шалят, втыкая выходящих из автобусов женщин головой в снег и задирая шубы и юбки…
А чтоб служба медом не казалась, он, сугроб, еще и на начальников воздействует. А что делает начальник, когда ему не спится? Правильно… В ночной тиши противно и пакостно зазвенит телефон. Три часа утра. Тревога! Вскочил, включил чайник, побрился, глотнул бутерброд, кофе запил. Чмокнул жену в теплое плечо, шепнул: «Спи-спи…» Отвел протянувшиеся к тебе и обхватившие за шею руки… Служба! Тревожный чемодан на службе, бежать налегке – легче… За окном бело, метет, посвистывает. Дверь подъезда не открывается. Бегом на площадку между первым и вторым этажом. Там стремянка в пять ступеней и окно, забитое фанерой. Подставляешь стремянку, открываешь окно и прыгаешь на козырек подъезда. Окно закрыть. Ого, намело как! На три четверти двери. Обернуть полы шинели вокруг бедер и придержать их, а то останутся распластанными на снегу, как крылья подбитой из рогатки вороны. Ну с богом! Мягкое приземление и погружение в снег. Всего-то по грудь, мягкий еще…
И пошел, чуть наклонившись вперед. Вот кто объяснит мне, почему ветер всегда имеет направление «вмордувинд»? А никто не знает. Но он дует только так. И практически никогда иначе.
До штаба с политотделом – четыре километра. И идешь, бороздя собой снежную непаханую равнину, один во Вселенной под посвисты ветра, вихри снежные и вспоминая Джека Лондона. Вот ты какое, белое безмолвие! Дороги начинают чистить со стороны Елизово. К нам доберутся во второй половине дня. Если доберутся.
В гору идти труднее. Но желтые размытые огоньки в окнах вселяют силы и уверенность.
Отряхнулся, поприветствовал дежурного матросика, отметился о прибытии. Прошел в кабинет. Там уже горячий «козлик» (обогреватель, черный такой, в дырочках весь, как тапочки подводника)… Мокрое – сушиться, в сухое из шкафа переодеться. Прибыл Леха, сослуживец и старший товарищ. Ему дальше идти было.
Пора на построение. Кто-то из техотдела еще не прибыл и будет бит приказом или в приказе. Мне поручено выпустить тревожный «боевой листок». Выпускаю. Тихо радуясь за механического офицера, что мы служим в ВМФ. У викингов или скифов, а может, спартанцев, не помню, был хороший стимул по тревоге приходить пораньше. Последнего прибывшего никто не ругал – его просто приносили в жертву Богу войны. Об этом и пишу…
«Спасибо… Учитывая, что сегодня суббота, ПХД, можете в 13.00 убыть к семьям».
Ага, счас вот. Пусть сначала дороги расчистят. Мы лучше поработаем. За окном – темень и редкие фонари в туманно-желтом тусклом ореоле. Можно ехать домой. Уже не стыдно. А то кто ж засветло со службы возвращается? Только «забившие» на нее. А мы полны сил, энергии, перспектив и интуитивного чувства карьерного роста… Только немного жаль жену. Опять одна весь день дома просидела. Ох, сбежит…
Проклятый, злобный сугроб, будь ты неладен!
Ну-ну, здравствуй, Дедушка Мороз…
Вот что такое Новый год? Думаете, сходила жена в магазин, продуктов накупила, наготовила. Ну, елка, ну, подарки, ну, прием гостей или сами в гости.
Нет. Новый год – это продуманное до деталей сложное масштабное ответственное мероприятие, требующее изворотливости, смекалки, ответственности, спланированное и проверенное. И проверяемое. И наказуемое по итогам празднеств. Не верите? А вот вам…
Накануне Нового года легче всего, наверное, было штабу 182 обпл. Подумаешь, приказ написать да график дежурств и обеспечений составить…
Остальные при деле.
Комбриг и начпо выбивали лишний рейс для «Авачи» – теплоходика, возившего в поселок продукты. На нем офицерские жены должны сходить в Петропавловск за покупками, на нем же и вернуться, но уже загруженным по клотик разной вкуснятиной, дополнениями к домашнему и матросскому столам, подарками детишкам и товарами для магазина.
Оперативный отслеживал погоду, а то застрянут вторые половинки в Питере, Новый год без жен придется отмечать. А это блудом чревато, хотя блуд в замкнутом пространстве будит такие чудеса изобретательности, которые в столицах, типа Петропавловска и Рыбачьего, и не снились. И даже при половинках возможен. Поэтому пусть они лучше рядом будут. Кто знает, чего в Питере сами отчудят застрявши…
Бербаза наряжала елку, стационарно растущую около памятника подводникам: такой черный земной шар, изборожденный красным пунктиром походов, рядом декоративное ограждение рубки. Были умельцы. Может, даже Церетели у нас служил. Или брат его. Или друг…
Кроме того, бербазовские рубили елки для экипажей и изготавливали крестовины. Ведро с песком – это извращения разума.
Командиры проверяли, контролировали, порыкивали, направляли. Замполиты составляли планы культмассовых мероприятий. И определялись, сколько раз прокрутить фильм «Спортлото-82» в экипаже, как выпросить «Тени исчезают в полдень» на соседнем экипаже (он многосерийный), что вбить в меню, кого назначить Дедом Морозом, кого Снегурочкой, как и о чем написать сценарий, как предотвратить пьянство… Понятно, что всякие «технические викторины» и «тематические вечера», а так же отчетность к ним, будут существовать только на бумаге, разве что лыжная прогулка будет фактической. И с элементами садизма, потому что все равно напьются…
Помощники, проявляя чудеса изобретательности, куда там советским «цеховикам» – жалкие, ничтожные дилетанты, – списывали три бараньих туши («чойбалсанов», бараны-то из Монголии) в один день. И компоты из братской Венгрии, «Хунгари фруут». Они же доставали свинину на бербазе для добавления в фарш. И рыбку солененькую красненькую, и икру на стол экипажа. Они же возглавляли лепку пельменей. Это кажется, подумаешь, пельмени. На одного члена экипажа – сто штук. Плюс гости. Итого: 10 тысяч штук! Налепить! Ночь новогодняя длинная. И лепили.
Старпомы воевали за уборщиков снега и вахту, уменьшали поголовье лепщиков пельменей и ругались с замами за Деда Мороза, которому на вахту нельзя.
Неженатые бычки и групманы готовили козни и запасались спиртным. Женатые думали, как от всего этого, на экипаже происходящего, увильнуть и назначались обеспечивающими и дежурными по кораблю. Чисто в воспитательных целях. Тут у зама и старпома единство сразу возникало.
Матросы ставили брагу и договаривались о привозе водки матросами «Авачи».
Я вот думаю, если б всю эту энергию да на боевую подготовку направить, что бы было? Правильно, абсолютное господство в море, под водой, в воздухе и на суше!
И закончится лихорадка предпраздничная. И сядет экипаж за сдвинутые столы для политзанятий, застеленные ватманом. Стол на сто человек. И скажет командир свое веское слово. И прокричит экипаж «ура!» в честь Нового, не учебного, года. И придут комбриг и начпо, присядут за стол. Поздравят. Адмирал положит свою руку в галунах на плечо матросика, приобнимет. Вручит значки «За дальний поход», грамоты. Апофеоз моряцкого слияния. Перед морем все равны: что матрос, что адмирал. Адмирал просто умнее и опытнее. И морю противостоять может. Попьет соков экипаж. Под тосты. Потом офицеров-мичманов к семьям отправят.
И останется зам с обеспечивающим вахту бдить… И заметит тени, в гальюн стремящиеся. И найдет четыре бутылки водки. И заставит «годков» при нем ее в шпигат гальюна выливать, злорадствуя… И часа в четыре, уложив экипаж, заглянет к соседу-заму. И хряпнет по чуть-чуть. И похвастается предотвращенной пьянкой. А в шесть утра узнает, что вся лодочная вахта на «Б-33» перепилась. Бражку в дупле дерева ставили, на лодке-то зам всенепременно нашел бы. А минер, дежурный по кораблю, не уследил. О жене мечтал, видно…