Свет вырубило почти везде.
Экипаж не кричал: «Давай фильму!», а помчался занимать места по тревоге.
Зам прикрывал Пупкина собой от множества взглядов. И делал искусственное дыхание. Дохтура вызвали, он спал. Народ начал действовать по расписанию…
Док был не дурак, только заму кивнул. Смерть зафиксировал и подтвердил. Глядя на отвисшую челюсть доктора, зам сориентировался быстро. Соединился по «Каштану» с центральным, доложил о поражении электротоком и коротком замыкании и чтобы вызвать боевых санитаров в седьмой отсек.
Ну начали менять плавкие вставки…
Пока звенело, бегалось и выполнялось, труп Пупкина был перемещен в «провизионку». А куда еще? Там холодильник. Что, похороны в море? Насмешили. Ведь впереди еще месяц БС, а на берегу штаб, политотдел, прокуратура и особый отдел… Зам рассказал о виденном командиру. Командир запечалился. Тревоги следовали одна за одной.
Зам «работал» с санитарами:
– Если хоть одно слово экипажу – порву, загрызу, уничтожу…
Мальчишки тряслись. Не от слов. От увиденного и сделанного – транспортировки своего товарища в холодильник.
Объявлял о смерти Пупкина командир после отбоя тревог. Фильм больше никто не просил…
Лодка – замкнутое пространство с весьма ограниченной квадратурой. Когда загружаются продукты на БС, даже хлеб в сетках к подволоку подвешивается. Ну нет места…
Три дня экипаж ел мясо. Много. Оно медленно оттаивало, к счастью.
А в холодильнике 2x2 метра лежал Пупкин… С кристаллами льда на лице и в волосах, особенно много его, льда, собралось в глазницах…
И так почти месяц до прихода в базу.
Есть нужно по уставу три раза в день. Плюс вечерний чай. Камбузный наряд сначала пугался продукты получать – ведь за переборкой тоненькой мертвый Пупкин, а потом привык. И почти забыл…
А потом холодильник сломался. Спасибо механику: за шесть часов
отремонтировали…
А на пирсе встречали вышеозначенные лица. Потом «груз 200» нужно было везти на родину и рассказывать родителям. Нет, уж легче всем экипажем… Хотя в идеале – чтоб живы все были. Или лучше по боевому уставу, «организация похорон в море».
Только кому «легче» и «лучше»?
Да никто и не задумывался…
Камбузный наряд
И не было для курсанта страшнее слова «неувольнение». И не было хуже наряда, чем камбузный, хотя на первом курсе камбузный наряд позволял наесться от пуза. Перед тем как помыть котел, в котором варились макароны по-флотски, соскрести все со стенок и с донышка. На полтора бачка набиралось. Ели все.
Но другие ужасы сводили на нет это слабое и теплое торжество живота.
Кто из нас не вздрагивал, слыша на разводе простые слова: «Петров, Иванов, Сидоров и т. д. – камбузный наряд!» Лучше стоять караул сутки через сутки или дневальным… О, этот наряд по КПП! Но не повезло. И кому-то стоять надо? А почему мне? Поздно пить «Боржоми». Ты проиграл этой жизни и в этой жизни…
Половина класса в караул, половина – на камбуз.
Флот любит сильных. А сильные любят пожрать. И когда не сталкиваешься с побочными явлениями, эту аксиому воспринимаешь «на ура!», когда и ты среди сильных проглотов. Но! Сильные жрут три раза в день. Флотские сильные – четыре! Они, сволочи, еще и вечерний чай пьют! Не нажрутся-не напьются… Нужно подготовить продукты. Накрыть столы. Помыть посуду. И только помыл – они опять жрать идут! Тысяча человек! Начинаешь ненавидеть не только собратьев по оружию, но и все человечество…
Приняли камбуз у предыдущих «терпил» перед ужином. Вроде все чисто. Готовимся к ужину училища. Училище пришло, поело. Моем. В небольшом помещении – три бака. Два для мытья посуды, третий для ополаскивания, «Фери» или «Галу» еще не изобрели. Моем то горчицей, то мукой, то содой, то каким-то раствором мыльным. Пар как в преисподней или бане, жарко. Объедки – в бак для пищевых отходов, тарелку – в бак и мыть. Замечаешь, что твой напарник по второму баку замер, и уже минуты три держит одну и ту же тарелку. А ты влево высыпал, вправо помыл, бросил ополаскивать. Даешь ему… дюлину. Он тоже начинает мыть. Пар ест глаза.
Появляется главный черт – Андреич по прозвищу Одноглазый Сокол, завкамбузом и по совместительству шеф-повар.
Берем на плечи две палки с металлической сеткой, в которую предварительно загрузили тарелки. Опускаем в кипящее нутро котлов. Дезинфицируем.
Бачки проверяет Андреич. И заставляет перемывать – жирные.
А вот и время вечернего чая…
Моем…
Драим камбуз до блеска. Наш дежурный, падла незабвенная со старшего курса, заставляет перемывать. Ложимся спать в три ночи. В четыре подъем. Картошку чистить.
Это позже картошку на дежурный взвод «повесили». До этого камбуз чистил.
Два лентяя тут же режут себе пальцы. А мы чистим. Картофелечистка сломалась уже на втором ведре. Две тонны вручную.
В пять приходит Андреич. Всех, кто чистил «квадратиком», наказывают.
А вот и завтрак. Моем, убираем, готовимся к главному блюду – обеду.
А сильные и любящие пожрать уже извещают о своем прибытии на обед строевой песней и барабанами. Носимся между раздаточной и столами на десять человек. Мечем бачки с пищей. Двое ленивых раскладывают вилки-ложки. Хлеб, ложки-вилки-ножи, тарелки, бачки.
Епть! Кружек и стаканов (для дежурных офицеров) нет. Кружки моют официантки.
В страшном поиске натыкаюсь на старшую, Катю. Ее имеет на столе зеленого пластика наш дежурный по камбузу, третьекурсник. Царь и Бог… в белоснежной куртке!
Вмешаться не могу. Жду, когда закончат. Отвернувшись (я тогда стыдлив был и интеллигентен).
Судя по стонам, все.
«Катя, кружки!»
Бегом! Успели!
Сильные вваливаются на камбуз и начинают рушить красивую сервировку столов. Как же я их ненавижу! На столах, только что сиявших чистотой и симметрией, можно сказать, совершенством – мамаево побоище, объедки, капли борща, не донесенного до рта, крошки… Часть наряда набрасывается на столы, другая часть – мыть.
Старший с Катей опять удаляются…
Все на нас!
Хорошо, кружки мыть не заставил…
Нужно успеть отдраить все: столы, полы, посуду… Опять звездюлина напарнику! Опять сачкует!
Пар, жар, шум, крик, преисподняя!
Ведь скоро придут еще одни неудачники, которым в жизни не повезло. И во лбу которых несмываемым клеймом горят два слова, прописанные у старшины в книжке, – «камбузный наряд».
Какое счастье, что не было у нас белоснежных салфеток, вставленных в серебряные держатели! А то бы я точно в университет им. Шевченко перевелся, устав вставлять этим гнидам салфетки в кольца.
А они только и знают, что жрать. И салфетки пачкать.
Ну что, по пиву?
Первую кружку пива я попробовал из полиэтиленового пакета с дырочкой во Владике, лет в 14…
Пиво называлось «Таежное». Это был квас с забродившей карамелью. После второго пол-литра наступало стойкое алкогольное отравление, сопровождавшееся изобильной пеной изо рта. Писать не хотелось. Все выходило «верхом».
Был бит отцом по пришествии домой. После этого только и пописал. От страха. Суррогат пивной… «Таежное» больше не пил никогда – попа болела при одном воспоминании.
А настоящее пиво характеризуется другими позывами и признаками. Ну типа энурез, но временный. Кто там о вкусе заговорил? Да, пена… Да, играет… Да, цвет… Да, солод и хмель в послевкусии… Да, это вкусно.
Но! И кто скажет, какое высшее наслаждение в жизни? Женщина-вамп, реализующая все ваши даже юношеские, желания и фантазии, и даже больше? Миллион долларов, свалившийся нежданно, в лотерею? «Ламборджини Диябло», доставшаяся в наследство? Квартира в Москве, на Тверской? Нет… Высшее наслаждение в жизни – это когда идешь пританцовывая по той же Тверской (Елисейским полям, Бродвею), Крещатику после трех литров пива уже второй час. И видишь туалет… И врываешься… И разбиваешь струей писсуар… И чувствуешь вожделенное облегчение. И смеешься над недостижимым некоторыми оргазмом, в писсуар глядя и струю нескончаемую извергая, забыв о первопричине… А потом, застегнув «зиппер», выходишь на Крещатик и видишь «разливальщика», заказываешь кружечку и боишься удалиться. И не хочешь отрываться. И продолжаешь наслаждаться напитком…
Ведь на Крещатике есть туалет! (Как я люблю свой город!)
Любые отклонения от маршрута влекут за собой испытания.
Однажды, выпив пива с начальником управления стратегических исследований при президенте, мент в метро, несмотря на предъявленное удостоверение, пописать нас не пустил, сука… У них все в метро на замке. Пришлось выйти, найти гаражный кооператив и его осчастливить. Друг меня прикрывал ну, струю. Потом я его. А сколько у друга недоброжелателей? Вот то-то… Потом, правда, друг тот гаражный кооператив приватизировать помог. У них проблемы были, а он вспомнил…и совладельцем стал. Теперь мы там писаем, когда прижмет, но уже без боязни, что «заметут».
И если кто думает, что пиво – это просто хмель с солодом, разуверю: это волшебный напиток. Он – это все.
И не зря мафиози говорят: «Ну, что. Встретимся, вопросы перетрем, пивка выпьем…»
Я знаю, туалета там не будет, если перетереть не удастся.
И знаменитый перевод трагедии в переводе Маршака о вересковом меде совсем не о меде. Я так подозреваю. О пиве…
О! Пиво…
Песнь о «Москвиче»
Вот слышим мы об автопробегах, участии президентов, премьера… «Победы», «Волги». «Лады Премьера» желтенькие («Приорами» они до посадки в них ВВП были. Множественное число – потому что ломались через 200 км), «Нивы»…
Ну неужели у них советчики-консультанты так плохи? Почему нет настоящего АВТОМОБИЛЯ под державными задницами?
Он родился где-нибудь между Лесозаводском и Красноярском в качестве выкидыша одной из женских особей «Урала», ЗИЛА или ГАЗА, занятых перевозкой леса. Мамка уехала, не заметив потери и натужно ревя двигателем… А он покачался на тонких колесиках с нитяным диаметральным кордом, жалобно крякнул клаксоном, а потом весело понесся по колдобинам российских дорог со скоростью 120 км/час, мамку догонять, искать бензиновое вымя…