А Саня академию закончил, ума не занимать. Мундир все, проклятый…
Так, в полном молчании и спокойствии, до городка и доехали. А у Сани горели уши (наверное, выкинутый мужик вспоминал незлым, тихим словом). Стыд-то какой! Надо было глаза прикрывать на задней-то площадке…
А все мундир… А кому объяснишь? Эх, мундир, самостоятельная вещица!
Он сейчас оброс жирком и спокойствием, Саня. И давно носит гражданку.
Но если кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь закричит: «Мужчины, сделайте что-нибудь!» – знайте, Саня рядом. В мундире.
Но не исключено, что и в этот раз выбросит не того. А не бузи! Ох, уж этот мундир!
А вы говорите «яхты»…
Охота
На Балтике народ очень любил вступать в военно-охотничьи общества, и с сезоном охоты шли по флоту приказы: там КУНГ с охотниками перевернулся, люди погибли, там подстрелили кого. И резюме: снять, объявить НСС, утолщить, углубить, усилить… В общем, одна головная боль от этого нездорового увлечения. Охота для пропитания и выживания предназначена, а не для развлечения.
Не любил я этих охотников. Так вроде нормальные люди, а как соберутся с ружьями, так на себя не похожи: глаза горят, голоса громкие, как будто уже «на грудь приняли».
А еще женщина из взвода ЖВС, Валентина, метр восемьдесят пять ростом, в охотники записалась. Комбинезон на ней обтягивающий, все немалые выпуклости наружу, сапоги с железными массивными пряжками, ружье. Как глянет кто на нее из неохотников, так и возбуждается. А она вышагивает, патронташ поправляет, молнию на комбезе своем до декольте расстегивает… Безобразничает.
А охотникам пофиг. Они ее за мужика практически держат. Сначала она их тоже смущала, а потом пообвыклись, при ней даже оправляться не стеснялись. Но как Валентина оправляется, никому из любопытствующих не рассказывают. А им интересно: она же в цельном комбинезоне с молнией впереди… И картины рисуют в воображении. И уже в охотники записаться хотят. Извращенцы, что ли?
И вот уезжают они, а мы с командиром дергаемся: все ли нормально? Ничего не произошло? Мобилок-то тогда не было, чтоб уточнить. И пока они развлекаются, мы ждем, когда с должностей сниматься… И так два дня до возвращения охотников. Нервно…
Фу, приехали. Строю, прошу доложить, как прошла охота, сообщаю командиру. Он их тоже не жалует, редко встречать выходит. Утираем пот и стараемся правдами и неправдами задержать следующий выезд.
Правда, один раз насмешили и успокоили.
– Ну, много ли дичи извели?
А все глаза опускают. Оказывается, пошли загонщики цепью, подняли зайца, выгнали на охотников. Пальба началась, как в русско-турецкую войну. Дым, грохот выстрелов, огонь, тарарам полный! Напугали животину, но все промазали. И лишь когда заяц пытался прошмыгнуть мимо Валентины, она инстинктивно ногу в сторону выставила. Ударился заяц о пряжку носом, перекувыркнулся через голову и затих навсегда… Больше зайцев не нашли, один на тридцать человек. Как добычу делить? Старшой охотник закончил доклад. Строй стоял, понурив головы.
А мы с командиром хохотали:
– Все, хоть каждый выходной будете ездить, но без ружей: зачем они вам? Сапог хватит…
Зайца забрала Валентина. Но радость ее была омрачена: старшого и Валентину командир наказал «за браконьерство, выразившееся в недозволенных методах охоты с проявлением особой жестокости по отношению к животному…» Формулировку, понятно, я написал.
Старшой, размазывая слезы по щекам, кричал, что даже Ленин лису прикладом по голове стукнул, чтоб шкуру не попортить, и убил… На что получил резонный ответ:
– Ты не Ленин, как и заяц не лисица…
Нет, рыбаки мне симпатичнее. А грибники – вообще как родня…
Эти глаза напротив…
«Желтушный» Вовчик честно отболел и получил на руки справку, что нуждается в санаторном лечении на 24 дня. И был выписан в часть.
В родной бригаде ПЛ ему популярно объяснили, что путевки в Паратуньку выдаются или индивидуально начальникам, или экипажи едут туда полным составом. А всякие «Красные звезды» в Ялте – это для москвичей. Вовчик не вписывался в схему. Ну никак. Поэтому пришли к консенсусу: провести отпуск дома.
Дома было хорошо первые два часа, потом стало скучно. Напялил «гражданку», прошел по поселку. Никого. В магазине на полках, как всегда, пусто, родная лодка на БС. И даже служить нельзя. Соседка, которая строила глазки, теперь дверь на цепочке держит, разговаривая. Заразиться боится, несмотря на то, что Вова здоров. Хотя ее понять можно. Желтуха была только у Вовы. И не дай бог, что с ней случись. Виновник явно «засветится» вместе с нею. Сволочь начмед, всем уже растрепал о последствиях гепатита. Ну, доберусь я до тебя! Пошел с утра отношения выяснять, а начмед в ординатуру убыл… Короче, везде облом. Скучно. Второй день «отдыха», несмотря на чтение классиков литературы, облегчения не принес. Вечер проходил одиноко и даже где-то страшно: пить-то нельзя! И крики самому себе: «Я мужчина! Пусть мне ничего нельзя, но я еще могу курить!» – облегчения не приносили. Кури, не кури… На третий день Вова пошел к политотдельскому комсомольцу и попросил ружье и патроны. На охоту сходить решил.
Е-мое! А он же раньше только дорогу от пирса в казарму знал! А как вокруг базы интересно, а какая природа! Сопка, наверху которой ПВОшники сидят, отливает голубизной, искрится. Сосенки зеленеют. Воздух чист, как хрусталь. Птички голосят: чайки, бакланы, вороны опять же… Хорошо! Ольховник, который стлаником называют, настолько переплелся ветвями, что идти можно только звериной тропой. А тропа снизу пробита, пригибаться приходится. Медведь ломился, пробил.
А ну-ка, спустимся к берегу. Лес – хорошо, но море нам ближе…
Ободранная тушка нерпы у кромки прибоя, которую клюют бакланы. Понятно, откуда у шофера хлебовозки меховая обмотка на руле. Маленькая нерпа, детеныш… Жалко. Сволочь водитель.
Так, а на кого охотится-то? На медведя страшновато. Надо найти большую нерпу… Машины у Вовчика нет, поэтому шкура пойдет на коврик. На всю однокомнатную квартиру хватит.
Солнце даже пригревает, хотя и начало ноября. Бухта уже покрыта толстым льдом. На льду – черные круглые полыньи. Рыбачил кто? И вдруг в одной из полыней появилась усатая морда лысого боцмана. Не хватало только медной серьги в ухе, а так вылитый дядя Ваня, который Вовчика на о. Русском учил есть вилкой в три мальчишеских года отроду и правильно ее держать. А то Вовка ее зажимал в кулаке, как ложку. Папа с мамой не смогли справиться, а дядя Ваня смог. С серьгой ведь и усами. Научил. Так, стряхнуть наваждение, это нерпа, а не дядя Ваня! В дядю Ваню стрелять нельзя, а в нерпу можно. Но, блин, как же похожа!
Вова замер.
Нерпа огляделась, фыркнула и выбросила свое тело на лед. Боже, что это было за тело! Величиной с шестивесельный ял! Какой коврик, на фиг, ковер 2x3! Коврище! И не надо в очереди в политотделе стоять!
Вовчик тихонько начал подбираться к нерпе. Ползком по льду, делая паузы и замирая, когда она скашивала глаз в его сторону.
Нерпа грелась на солнце. Она наслаждалась этим процессом, как люди на пляже. Она задрала голову и хвост, лежа на брюхе. Точно, как лодка, с поднятыми носом и кормой! Нос – лицо боцмана, дяди Вани, а корма, то бишь хвост – русалки! И на кончиках блестящей серебристой шерсти играло солнце, а черно-коричневые пятна мягко оттеняли этот здоровый блеск…
Вовчик подполз на расстояние выстрела. Хотя он это расстояние и смутно представлял. В одном стволе – жакан, разрывная пуля. Стрелок Вовчик отменный. Сорок метров, только выбирать, куда бить. Иди сюда, коврик! Вовчик прицелился в глаз – ну, чтоб наверняка. Глаз большой, как яблочко на мишени. И на дяди Ванин вовсе не похож. У того глаза голубые были, слегка выцветшие от спирта…
– Так, голова нам ни к чему, нам шкура, на ковер…
Затаить дыхание, слиться с ружьем, дождаться паузы между стуками сердца… На выдохе… Послать пулю этот глаз в место «яблочка»-мишени синекоричневого цвета, похожего на коровий, с золотыми искрами ободка радужки, настолько осмысленный и красивый…
И тут нерпа посмотрела на Вову. То ли льдинка под локтем хрустнула, то ли еще что. Или чутье у нее сработало, интуиция… Глаз нерпы, который мгновение назад лучился золотом, теперь затуманился недоверием, страхом и обреченностью, нега жизни ушла из него куда-то вместе с золотым сиянием… Она уже все поняла. В глазу это отразилось – предстоящее через мгновение прощание с солнцем и морем. И головой, от которой останется только кровавая каша с торчащими костями, перемешанными с шерстью. И никаких глаз не будет. Нерпа напряглась, намереваясь бросить тело к спасительной полынье, но понимала, что от пули уже не уйти…
Палец мягко тянул спусковой крючок… В голову лезли разные мысли: «Нет, в америкосов проще стрелять ядреными торпедами. Глаз не видно и фотографий в нагрудных карманах роб, где они с семьями и любимыми девушками, только шумы какие-то… „Торпедные аппараты номер… Товсь! Залп!“ Ну чего она ТАК смотрит?»
Вовка уже убивал в своей жизни. У соседей деда в кубанском колхозе кролики сбежали, расплодились. Огороды сметали подчистую. С другом Серегой решили поохотиться. Вовка у деда патроны спер, Серега у отца ружье. Патроны были набиты наполовину. Специально выбирались, чтоб звук тише был. А то придут взрослые на выстрел, по шее накостыляют. Ага, сидит, сволочь кроличья. Жует что-то. Серега картинно встал на колено и выстрелил. Звук был негромким, зато струя огня из дула впечатляла. Жует. Не попал. Вовка выстрелил стоя. Жует. Что такое? Это потом стало понятно, что патроны холостые. А кролика они все же спугнули. И били по кустам, куда он убежал, палками. Длинными. И убили. И у беленького симпатичного кролика на носу висела капелька ярко-алой крови. И он подергался, а потом затих… И Вовчик с Серегой долго плакали, им лет по семь было, а потом кролика похоронили. Крестик из веток, перевязанных травинкой, там же, в огороде, поставили над могилкой… И по шее им накостыляли, за ружье.