Квартиры на часть 20 лет не дают. Офицеры-мичманы в основном углы снимают. Другие живут в немецких домах, в поселке, 53 года без ремонта…
В железнодорожном взводе матросы курят коноплю. Не заняты. А что, ни одного рабочего мотовоза, железная дорога еще немецкая, 1933 года постройки. 20 километров (!) ЗИПа, шпал с рельсами, шпалы тоже металлические, прежний командир школьникам отдал. Пионеры металлолом собирали и сдавали, среди них и дите командирское…
Коноплю изъял. Спалил за штабом, два полных целлофановых кулька. Ох, и воняло, ох, и дымило! Жаль, шпалы не вернешь…
На клубы дыма – видать, запах донесло, иначе не объяснишь, прибыл особист. Познакомились. Тоже каптри, но заносчивый.
Ого, резкий. Сразу быка за рога.
– Почему не доложили?
– О чем?
– О наркотиках.
– Каких наркотиках? Моряки сказали, добавка в чай. Типа мелиссы или мяты. А я не люблю «типа». Попьют, а потом гастрит, лечи давай. Вот и спалил.
Бросаю «догадку»:
– Может, бойцы гербарий собирали?
Упорен. На губах, в уголках, уже пена.
– Вы нам операцию сорвали.
– Какую? Грыжа, аппендицит? Мне вот тоже как-то операцию делали. Гланды! Ох, как вспомню! Знаете, моей тетке, ей пятьдесят два было, что-то по женской части оперировать хотели, а она ни в какую. И что мы ни делали, и ее двоюродная сестра просила, и муж, и дети…
И семь минут про родственницу.
Блеснул особист острым глазом, губы шевельнулись, про себя матерится, вижу, кулаки сжимаются непроизвольно…
– Другую операцию…
Хорошая наука – вазомоторика, не зря учил я ее. А теперь додавить, и на честном, до яркой голубизны, глазу:
– Так это не для чая?
(Руки на столе, по отдельности, пальцы ровно, не дрожат, к столу прижал, смотреть в глаза. Честно. Тоже ведь о вазомоторных, непроизвольных, реакциях организма знает. Моргать реже! Он мне рассказать хотел про травку! Да я в Майкопе у бабушек отдыхал, ее с детства нанюхался, с четвертого класса. Все друзья курили, когда в СССР наркомании вообще не было! По парку городскому не пройти, стойкий запах плана! Мне не понравилось, жрать потом сильно хочется. И мир неадекватный, цвета больно яркие
Ж/д, с-сук, задавлю! Да и тетка у меня есть, но моложе, и не было у нее ничего… Блин, о другом думать! Вдруг, телепат? Уголовщину развести все равно не дам, Шерлок Холмс ты наш!)
– Довольно!
Вскочил, ушел. Выскакиваю в коридор, за ним. В спину:
– Извините, я же про тетю хотел рассказать, очень поучительная история!
Фу, уехал. Жди беды. Ухи торчком, появляться в нужных местах.
Матросы техтерриторию щупами проверяют. Коронки золотые, кольца обручальные, оружие. Эхо войны… Пять шмайсеров, один почти новый, половина трехлитровой банки золота, пистолет в промасленной тряпке. Обойма запасная. Хоть сейчас стреляй! Вова П., каптри, обнаружил у матросов и себе забрал. Что делать? Вопрос «кто виноват?» меня не интересует еще с нежных лейтенантских времен. Ответ на него всегда уныло однообразен – я.
Так, шмайсеры. На одном дуло распилить, и в музей части. Это первое. Второе.
Вову П. ко мне. Что с золотом делать? Сдавать? Докладывать? Нельзя. А, вот оно, решение!
– Пистолет и золото – в гальюн. Выполнять. Я с вами.
А гальюн у нас большой, на пятнадцать очков! Или «очок»? Неважно, зато глубокий.
– Бросайте!
– Не могу, рука не поднимается!
– А ты ее не поднимай, опусти, точнее будет!
Ух ты! Выбросил. А я бы смог?
А золото по говну россыпью желтой медленно так тонет. Смотрим оба, над «очками» наклоняясь.
А неплохой офицер. Приглядеться…
Утром прибыл особист. Выкачиваем дерьмо гражданской «говновозкой». Три пистолета, а не один! Золота не нашли. Правильный золотарь, этот дядька в ватнике! Кстати, а почему они «золотарями» называются? И спросить не у кого. Интернета еще нет.
Вова сказал особисту, что пьян был, пистолет в кармане лежал. Присел, а он и выпал. Хотел доложить по команде, потом стыдно стало. Офицер и оружие в гальюне потерял. Про золото не знает. Способный офицер, все запомнил. Час вчера инструктировал.
А пьянство – это для замполита, не для особиста. Неинтересно.
Каптри уехал с пистолетами. А жаль, про тетку-то я так и недорассказал.
Дядька, видимо, уехал с золотом. Золотарь! Ухарь! Специалист! Спасибо и на добро!
Опять особист. У матроса Пенькова в записной книжке шифрованные записи. Вот! «3 лв, две п.с., д. по в., 3 яг. из., н. ж… И к-да пер. вст. – Х-ль Г-р, т-да г-во!» А у вас режимный объект!
Читаю:
«3 яг. из.». Мало, изюма надо 15, хорошо бы и горсть риса добавить, да и воды маловато.
Пришлось объяснять: три литра воды, две пачки сахара, дрожжи по вкусу, неделю ждать! А когда перчатка резиновая на горлышке банки сделает «Хайль Гитлер», то есть поднимется и опустится, брага готова! Нашел шифр! А рецепт хреновый, Пенькова выдрать и узнать, кто его обманул! Не брага, соус какой-то! Воды-то долей, и дрожжей 2 ложки, а не «по вкусу»!
Особист уехал. Оказалось, навсегда. Жаль, весело с ним было.
Неделька в Питере
Ну что сказать… Вовчик знакомился с Питером. Снова. Кронштадтский мальчик, вывезенный отсюда в неразумном возрасте. Питер… Город забытого детства. Смутно – Летний сад, Петродворец, мосты…
Он успел. И в Эрмитаж, и в Летний, и на Невский, и к родственникам. Но… Неделя перед незнакомым Севером. Перед практикой на ПЛ. Город – подарок. А что вспоминать забытое, посмотрим, увидим.
Слушателей ВПА разместили в общежитии то ли академии Гречко, то ли курсов. Башня такая, этажей 16. Вход до 23.00. Вовчик сразу отказался. Неофициально. Для себя. Внутренне. Это что ж, только душа в разгул, а тут: «До 23 часов…» Нет, не ночевать нам здеся… И точно, за неделю так и не узнал, как выглядит его комната и насколько провисли пружины у закрепленной за ним койки. Он слышал в отдаленнейшем гарнизоне Камчатки легенды о питерских девушках. И сучил ногами, чтоб сравнить слышанное с реальностью. И время все только этому посвящал. Только вот занятия отвлекали. В УКОПП имени Кирова, где подводников готовят и мучают всякими башнями, торпедными аппаратами, болезнями подводными и героической историей отряда.
Нет, разгул Вовчика не привлекал. Только девушки. Питерские, интеллигентные. Ведь город накладывает клеймо избранности и тонкости чувств. И сразу вспоминается «Чистое дыхание» какого-то автора, и «Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать…» кого-то, и Пушкин А.С., и… ну, сами помните и понимаете…
Недалеко общежитие университета им. П. Лумумбы и проспект его же имени. Вдоль проспекта – рестораны, может, и не Лумумбы. Может, Че Гевары или Мориса Тореза. Неважно это.
Руководство курса предупреждало: для избежание эксцессов не ходить в рестораны в форме. А лучше вообще не ходить. И учиться. Настоящим образом. Хитро… А кто ж гражданку с собой брал? А учиться – это дело знакомое и ничему не мешает.
Посему в первый же вечер в Питере три группы ВПАшников встретились за соседними столами в первом же ресторане. Вечер был хорош. Правда, в его середине гражданский народ начал биться за блондинку и брюнетку. У брюнетки был бюст четвертого размера. Это и послужило поводом для драки. Блондинка была просто блондинкой. Ее Вовчик не запомнил.
Зря она говорила, что не танцует. Станцевала бы, все было б спокойней. А ресторан думал, это с ним не танцует. А вот со мной… А тот, кому отказали, думал: не со мной, так ни с кем…
Нет, не провинциальный Петропавловск со своим банальным: синяк под глаз, губа разбитая… Столица! Пальмира Северная!
Бились в Питере классно. Со сдергиванием скатерти со стола для причинения максимального материального ущерба противнику, до выбитых зубов. И все под музыку невозмутимого ансамбля на сцене… Что? Да, была милиция. Терпеливо ждала окончания драки. Когда официанты смели зубы в совочек, перенакрыли столы и оказалось, что материальных претензий нет, тихо ушла…
Вот она, цивилизация.
Курить разрешалось в подвале, в туалето-курилке. Там стоял стол школьный. Оказалось, для армрестлинга. Не намахавшиеся руками выпускали пар на входящих именно там. И Вовчик поборолся. Победил. И поэтому, по праву победителя, брюнетку с бюстом увел… Когда он закрывал за собой дверь, пропустив девушку вперед (не только в силу воспитания, но и чтоб фигуру лучше рассмотреть), в зале опять вспыхнула драка. Однокурсники сидели ближе к дверям, так что погоня просто исключалась.
С Юли все и началось безумие белых ночей…
Когда по утрам только четыре вопроса в гудящей башке: «Где я? О, опять обои новенькие! Как зовут хозяйку? Как быстрее добраться в Гавань, до УКОПП им. Кирова, до начала построения?»
«Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать, у меня еще есть адреса, по которым найду голоса…» Впрочем, вместо Ленинграда Вовчик мог подставить любой город от Калининграда до Владика. Не исключая Сибирь, Урал, Краснодарский край и Поволжье…
Подарок юбиляру (автор сюжета Е Мартынович)
Толик, назовем его, скажем, Прончук, приближался к трепетной для каждого мужчины дате 50-летия. Мысли всякие одолевали, полвека ведь стукнет. Не шутка. А что там, за полувековым рубежом? А вдруг все не так, как сегодня?
– Надо что-то сделать… А построю-ка я себе дом. И память, и нужно.
Толик знал, что мужчина должен сделать несколько вещей в жизни. Помнились заветы смутно, как и 10 заповедей. Но про тещу, которую нужно построить, живот, который нужно вырастить, дерево, которое необходимо оплодотворить, помнилось твердо. И про дом вот невзначай вспомнилось.
Идея вдохновила. Сколько можно другим строить?
Толик руководил строительной фирмой и имел не только обширные связи, но и друзей в этой сфере бизнеса.
Сказано-сделано. Особняк на 450 квадратов (меньше для пятидесятилетия и закладывать стыдно) рос не по дням, а по минутам. Толик хотел на 500 м размахнуться, но жена отговорила: «А вот приедут все родственники, твои и мои. И останутся у нас жить…»