Толик согласился убрать лишнее.
А надо сказать, службу Толик проходил на Балтике, на торпедных катерах. И этим очень гордился. Он даже в строительные бригады набирал только бывших матросов, солдат не брал. И прозвище в строительных кругах имел Мариман.
А еще, когда выпьет, он пел красивым баритоном про волны, которые «и стонут, и плачут».
Строительная братия разноголосо подпевала. А надо сказать, Толик собирал друзей по окончании каждого этапа строительства. Первый этаж выгнали – сбор. Шашлык, водочка и прочее. Перекрытия положили – будьте любезны повторить. Крышу накрыли – прошу к нашему шалашу.
Строительство близилось к завершению. Первый этаж уже отделывали, второй и третий штукатурили. И вот когда приехали обмывать винтовую лестницу, кто-то спохватился.
– Мужики, а до 50-летия Маримана всего три недели осталось. А какой подарок дарить будем?
Все, кроме дома, у Толика было. И три квартиры на Печерске, и две машины, и золотой «защип» вместо резиночки для пачки денег.
На ум ничего не шло. Варианты безжалостно отвергались, не вызывая ничего, кроме сарказма. Путевка на Багамы? Был. Сафари? Не охотник. Домик в деревне? Дороговато. Обстановка становилась критической.
– Мужики! А подарим ему памятный знак!
– Это как?
– Ну он же Мариман! Моряк из гранита, катер, стихи про волны, якорь! У меня скульптор знакомый есть. Лялю сделает!
Прокричали «ура!» умнику и направились к столу. И подпевали про волны с хитрыми улыбками. Пообнимались с Толиком.
Веселой гурьбой вывалили к машинам.
– Ты… ик, умник, сышишь… Давай, это… археологу звони…
– А эт мы зпрста.
Потыкал толстыми пальцами в клавиши мобилки.
– Але, архетон, как жизнь? Мы тебе работку подвалим, не против? А попробовал бы ты быть против. Это я шучу так. Хорошо, что с чувством юмора у тебя хорошо, а у меня плохо. Короче, братан у нас, Мариман. Эх, хоррроший человек. Полтинник еще не стукнул. Короче, архетон. Сделаешь из гранита. Моряк, якорь, стихи про волны. Тема морская. Большое все. Сроку три недели. Двадцатого привезешь по такому-то адресу. Пацаны платят. Конец связи, – произнес умник и показал всем большой палец. Типа дело сделано.
У всех на душе веселее стало. Разъехались.
Собрали деньги, завезли архитектору. Тысяч двадцать. А то и тридцать, но гривен. Позванивали. Пятерку за срочность добавили. Успели. И вот долгожданный день юбилея. Народу собралось! Все с цветами! Подарки мелкие в машинах.
Толик в доме уже 20 минут галстук завязывает, запонки поправляет.
А посреди двора что-то высокое, метра три, белой тканью задрапировано. Архитектор вокруг бегает, суетится, работой горд.
– Слышь, братан, покажи. Время есть еще, до выхода. Потом скатерть опять сверху набросим.
Светящийся счастьем архитектор сдернул ткань…
– Ох-х-х… – пронеслось по двору.
Памятный знак потрясал грандиозностью. Там был и якорь, и штурвал, и корма торпедного катера, и моряк в тельняшке и бескозырке, гребущий одной рукой, как Чапаев. А сверху над ним нависла грозная волна. А на постаменте были выбиты золотые буквы. Глубоко и навечно выбиты. Буквы складывались в стихи:
И пусть грохочет океан…
Всегда ты с нами, капитан!
Вечная память…
На этом можно было и прервать рассказ, опустив подробности избиения архитектора, стремительного оставления места юбилея многими супружескими парами, разборками «а ты куда смотрел, падла, тебе ж поручали» и «замучается мне кто-то поручать» и массовой драки, но!
Толик вышел из дому… Бедлам в ужасе затих. Глянул Толик на скульптуру, рванул галстук, в кусты бросил, сел на ступеньки и заплакал. Вот оно, ведь подозревал, что все не так будет, как вчера…
Пары продолжали ретироваться, но уже ползком.
А Толик утер слезы и нос рукавом, хмыкнул, засмеялся.
– Куда бежите? Да ладно. Юбилей и должен незабываемым быть. Прошу к столу!
Только это… Закройте памятник чем-то, на грустные мысли наводит…
Вместе с Толиком сели думать, куда произведение искусства пристроить. Ну это наутро уже. Вернее, днем, когда похмелялись. В глаза юбиляру не смотрели. Попробовали подарить в Киево-Могилянскую академию. Она ж территорию КВВМПУ заняла. Память, традиции. Нет, не сработало. Даже безвозмездно. У них там другие традиции насаждаются на деньги канадской диаспоры: Петлюра, Бандера, Шушкевич… Моряки не нужны. Речной порт тоже отказался. У них уже есть памятник морякам Днепровской флотилии. Короче, никто не взял. Ни город, ни область.
Плюнул тогда Толик, вызвал кран, да и перенес памятник на дальний конец участка, бурьяном заросший. Там его и завалили. И не видно даже, когда в бурьянах и лопухах лежит. Лицом вниз. Надпись-то с той же стороны.
Над павшим моряком Толик произнес короткую эпитафию: «Пусть здесь лежит, до лучших времен. Пока не понадобится».
Страдания пожилого Вертера, или Мытарства старшего офицера
Слушателей ВПА им. Ленина, чтоб учеба медом не казалась, регулярно выставляли в патрули по Москве.
Киевский и Белорусский вокзалы, Серебряный Бор, ЦПКиО, Воробьевы горы, Юго-западная, Вернадского и пр. Золотые маршруты. В Серебряном Бору находятся старые дачи актеров, писателей, музыкантов и прочей богемы. Пользуется ими молодежь, золотая, конечно. Я видел, как на газончике одной из дач Гарик Сукачев, Шевчук и их друзья жарили шашлык. А потом мы слушали бесплатный концерт лидеров ДДТ и «Неприкасаемых». Это когда вернулись с патрульными с замечательного песчаного пляжа, все в воспоминаниях о бикини… Нас не пригласили, поэтому мы делали вид, что патрулируем безлюдную улочку. Под песни.
Вокзалы отдавались под присмотр патрулей до утра, другие улицы до 00.00. На Киевском мы записывали за ночь два человека. Иногда писали в комендантский журнал несуществующие номера воинских частей и фамилии служащих там виртуальных военнослужащих. Претензий от коменданта вокзала не было никогда. Было б записано.
Только Косточкину не повезло. Он, капитан-лейтенант, нарвался на генерала, заместителя начальника Московского гарнизона.
– Товарищ начальник патруля, ко мне!
Ну, доклад, то-се, строевой шаг с задиранием ноги в зенит.
– Сколько записали нарушителей?
– Двух, товарищ генерал-майор!
– Плохо несете службу.
– Так нет военнослужащих…
– Как нет? Товарищ полковник, подойдите! Товарищ подполковник… и т. д.
Через три минуты перед генералом стояла шеренга из 30 человек. В строю стояли три полковника, 12 подполковников, майоры, капитаны, один старлей и невесть откуда взявшиеся узбеки – военные строители.
– А вы мне говорите, нет военнослужащих? – громово прорычал генерал. Он забыл, что каплейт может делать замечание только равному в звании.
– Завтра прибыть в комендатуру на строевые занятия, товарищ начальник патруля!
Ну и строй генерал «поимел». Недолго. Затем сел в «Волгу» и уехал, бросив всех в растерянности. И чего приезжал? Может, сказать чего хотел?
Косточкин отбывать наказание прибыл, но, понятно, не шагал. Коменданту нужна была лекция по марксистско-ленинской подготовке офицеров со всеми новыми руководящими документами. Кто ж зарежет курочку, несущую золотые яйца директив и следящую цитатами основоположников? Так что комендатуры мы не боялись.
Кстати, когда я на Белорусском записал по привычке двух человек, комендант тоже меня не понял.
– Да вы, батенька, оказывается, либерал. Вот смотрите, из Жуковки слушатель записал 92 человека. Три часа мне в журнал переписывал. Придется вашему командованию сообщить.
– Виноват, готов исправиться. Как подскажите.
– Да понимаешь, план лекций нужен на полгода. С офицерами. Но чтоб вот там свернулось, а тут завернулось. И чтоб политотдел не придирался, а похвалил.
Через две минуты я пил квас (от чачи отказался), ел какие-то восточные сладости и строчил план. Комендант долго жал мне руку и предлагал теперь патрулировать только у него. Об идиоте-летописце 92 человек мы даже не вспоминали.
Опять я отвлекся. Я ж о Сереге хотел.
В помощь начальникам патруля придавались не только бойцы-срочники, но и слушатели школы прапорщиков. А располагалась она в Горках Ленинских, что ли. Да хоть в Купавне, главное, что далеко.
Серега П. был единственным капдва на курсе, чем очень гордился. Этакий крейсер среди мелкой ОВРовской шелупони – каптри и каплеев. Он нас и замечал редко, весь как-то в себе был и в своей исключительности. Мы же считали, что учиться никогда не поздно, но такому старперу уже вроде и незачем.
Заступаем в патруль. Комендант называет фамилию начальника патруля, а потом оглашает фамилии патрульных, ему приданных.
А надо сказать, что в школе прапорщиков через день должен был состояться выпуск. И курсанты, или как их обозвать, обмыв знаменательного события начали загодя. Тех, кого в части поймали на употреблении, отправили послужить последний раз в патруле. В самом деле, не отчислять же. Хлопцы были в легком подпитии, но на ногах держались твердо. Комендант делал вид, что он только вчера на службе и ничего не замечал, плотоядно поглядывая на туго набитый портфель у ножки стола – коньячную дань от «штрафников». Намеками он объяснил нам ситуацию. Мы все поняли. Впрочем, поняли бы и так, без объяснений.
Все как всегда. Только Сереге П. достался один патрульный. Второй, видно, был сломлен спиртным по пути. Зная, что неявка это всего одно замечание, он просто не явился на службу по наведению и поддержанию порядка.
– Ну, капитан 2 ранга за двоих идет, так что и здесь полный комплект, – шутит комендант.
– Вопросов нет? Тогда приступить к несению службы.
– У меня не вопрос, доклад! – это Серега. – Патрульный пьян!
Комендант был майором, а Серега – целым капдва, вы ж помните. Любил
Серега поправлять младших по званию и здесь не сдерживался. Смотрел честно и открыто коменданту в глаза. Принципы у него были, которыми не поступиться.
Граната рвется менее громко.