{55}. Даже О'Рейли очень далек от представления полной картины положительного экономического эффекта интернета. Проведенное McKinsey в 2011 г. исследование показало, что глобально интернет создает 2,6 нового рабочего места на каждое потерянное место и что именно он обеспечивал 21 % роста ВВП на протяжении пяти предыдущих лет в развитых странах{56}. Другим аргументом в споре Kodak и Instagram является то, что Kodak пострадала от перехода на цифровые технологии, а ее главный конкурент FujiFilm – нет{57}.
Причины упадка Kodak сложнее таких объяснений, как «они проглядели цифру» или «они не купили (или не создали) Instagram». К числу проблем относились масштаб, возраст и быстрота развития событий. У компании было значительное количество пенсионеров, а ее внутренняя культура допустила потерю старых талантов и не обеспечила привлечение новых. Это обернулось катастрофой. Kodak безуспешно пыталась войти в фармацевтическую отрасль, провалились и попытки переключиться на технологии медицинской визуализации.
Новые опасения в отношении автоматизации с использованием искусственного интеллекта и связанного с ней сокращения числа рабочих мест могут в конечном итоге оказаться небеспочвенными, однако не исключено, что те, кто бьет тревогу, просто зациклились на прошлых представлениях. Если рассматривать ситуацию с точки зрения противостояния «искусственный интеллект – технологии усиления интеллекта», то есть надежда, что люди по-прежнему сохраняют неограниченную способность и развлекаться, и работать над чем-то востребованным и полезным.
Но если люди не правы, то 2045 г. может стать для человечества началом трудных времен.
Или технологического рая.
Или и того и другого.
В 2045 г., по предсказанию Рэя Курцвейла, люди выйдут за биологические рамки и, возможно, изменят свою судьбу{58}.
Курцвейл – предприниматель в области искусственного интеллекта и футуролог. В 2012 г. он стал техническим директором Google для развития идей по созданию искусственного «разума». Курцвейл – яркий представитель сообщества лучших специалистов Кремниевой долины, которых вдохновляли идеи специалиста по информатике и автора научно-популярных книг Вернора Винджа о неизбежности достижения «технологической сингулярности», т. е. точки, когда машинный интеллект превзойдет человеческий. Когда Виндж в 1993 г. впервые написал об идее сингулярности, он отвел довольно широкий интервал времени (2005–2030 гг.), в котором компьютеры могут стать «сознательными» и превзойти человека{59}.
Сторонники сингулярности исходят из неизбежности взаимодополняющего экспоненциального развития различных информационных технологий – от вычислительной мощности до накопителей информации. В определенном смысле это религиозная вера в силу экспоненциального развития технологий, идея, которая была исследована Робертом Герачи в книге «Апокалипсис: Рай для роботов, искусственного интеллекта и виртуальной реальности» (Apocalyptic AI: Visions of Heaven in Robotics, Artificial Intelligence, and Virtual Reality). Он находит интересные социологические параллели между размышлениями о сингулярности и мессианскими традициями{60}.
Гипотеза сингулярности строится также на новейших исследованиях в сфере искусственного интеллекта, начало которым положил Родни Брукс, предложивший создавать сложные робототехнические системы путем группирования более простых элементов. И Курцвейл в книге «Эволюция разума»[6] и Джефф Хокинс в своей ранней работе «Об интеллекте»[7] проводят мысль, что после открытия простых биологических «алгоритмов», лежащих в основе человеческого интеллекта, создание обладающих интеллектом машин – вопрос простого «масштабирования». Эти идеи очень противоречивы, их резко критикуют нейробиологи, но о них все же стоит упомянуть, поскольку они используются как аргументы в новых дебатах об автоматизации. Что больше всего сегодня бросается в глаза, так это огромный разброс мнений относительно будущего живого труда в зависимости от интерпретации одних и тех же данных.
Моше Варди – ученый-компьютерщик из Университета Райса, работавший главным редактором журнала Communications of the ACM. В 2012 г. он публично заявил, что ускорение развития искусственного интеллекта настолько значительно, что живой труд уйдет в прошлое в течение трех десятилетий. В октябре 2012 г. Варди выступил в журнале Atlantic со статьей «Преемники человеческого интеллекта»{61}, которая в большей мере отражает мнение сообщества разработчиков искусственного интеллекта. Он написал: «Я считаю, что революция, которую несет с собой искусственный интеллект, отличается от промышленной революции. В XIX в. машины конкурировали с мышцами человека. Сейчас они конкурируют с человеческим мозгом. Роботы сочетают интеллект и физическую силу. Перед нами маячит перспектива полного проигрыша своим собственным созданиям»{62}.
Варди считает, что области, в которых наблюдается активный рост занятости, например в экономике на основе поиска в сети, где новые рабочие места связаны с такими задачами, как оптимизация поисковых систем, по определению уязвимы в ближайшей перспективе. «Если взять оптимизацию поисковых систем, то сейчас там действительно создаются рабочие места, – говорит он. – Но с чем они связаны? С изучением того, как реально работают поисковые системы, и применением полученных знаний при создании веб-страниц. Можно сказать, что это проблема обучения машин. Возможно, в текущий момент там и нужны люди, но эти парни [разработчики программных средств автоматизации] не сидят сложа руки»{63}.
Многие, подобно Варди, полагают, что рыночная экономика не защитит людей от последствий автоматизации. Как и другие «сингулярианцы», он очерчивает возможности по их смягчению. Бринолфссон и Макафи во «Второй эпохе машин», например, приводят широкий набор условий в стиле Нового курса[8]: «хорошая программа обучения детей», «поддержка наших ученых», «совершенствование инфраструктуры». Другие вместе с профессором Гарвардской школы бизнеса Клейтоном Кристенсеном высказываются за направление усилий на технологии, которые создают, а не уничтожают рабочие места (совершенно очевидная позиция в пользу усиления интеллекта).
Но если те, кто верят в ускорение изменений, бьют тревогу по поводу их потенциальных последствий, то другие более оптимистично смотрят на перспективы. Основанная в 1987 г. Международная федерация робототехники со штаб-квартирой в Гамбурге, Германия, в отчетах, выпущенных в 2013 г. и позже, не без своекорыстия доказывает, что производственные роботы реально стимулируют экономическую активность и вместо повышения безработицы прямо и косвенно увеличивают общее количество рабочих мест. В исследовании, обнародованном в феврале 2013 г., подчеркивается, что робототехническая промышленность прямо и косвенно создаст в мире к 2020 г. от 1,9 до 3,5 млн рабочих мест{64}. В уточненном на следующий год отчете отмечено, что внедрение каждого робота привело к созданию 3,6 рабочего места.
Ну а если сторонники сингулярности не правы? Весной 2012 г. называющий себя «ворчуном» экономист из Северо-Западного университета Роберт Гордон бросил камень в сторону Кремниевой долины за бравирование тем, что она несет «инновации, создающие рабочие места и способствующие прогрессу», заметив, что заявления о достижениях не проявляются в общепринятых показателях производительности. В часто цитируемой Белой книге 2012 г. Национального бюро экономических исследований он подчеркнул, что всплеск производительности в XX в. был разовым событием. Гордон также отметил, что технологии автоматизации, расхваливаемые теми, кого он позже назвал «технооптимистами», не дали такого же эффекта, как промышленные инновации XIX в. «Связанная с компьютерами и интернетом революция началась примерно в 1960 г. и достигла кульминации в эру доткомов в конце 1990-х гг., но ее влияние на производительность сошло на нет в последние восемь лет, – пишет он. – Многие из изобретений, связанных с компьютеризацией скучного и однообразного труда офисных работников, были сделаны еще в 1970-х и 1980-х гг. Изобретения с 2000 г. касаются главным образом миниатюризации, расширения возможностей и быстродействия средств развлечения и связи и не меняют фундаментально производительность труда или уровень жизни так, как это сделали электричество, автомобили, водопровод и канализация»{65}.
В каком-то смысле это была разгромная критика веры Кремниевой долины в «просачивание благ сверху вниз» от экспоненциального развития в области интегральных схем. Если бы технооптимисты были правы, новая информационная технология должна была бы вызвать взрывной рост производительности, особенно после появления интернета. Гордон заметил, что, в отличие от прежних промышленных революций, компьютерная революция не принесла сопоставимого изменения производительности. «Нам напоминают о законе Мура, предсказывающем бесконечный экспоненциальный рост мощности компьютерных чипов, и умалчивают о том, что отношение мощность/цена для информационно-коммуникационного оборудования достигло пика в 1998 г. и с той поры идет вниз», – добавил он в 2014 г.{66}
Гордон был готов к спору со своими противниками, прежде всего с Эриком Бринолфссоном, на конференции TED весной 2013 г. Во время дебатов, модератором которых был Крис Андерсон, они сошлись в поединке по вопросу о последствиях развития робототехники и о том, продолжится ли экспоненциальный рост или мы достигли верхней точки S-образной кривой, за которой нас ждет движение вниз