льтеты, но и колледжи для врачей и хирургов. Конечно, немало в этом плане процессу поспособствовала и новая эпидемия чумы. Трупов стало много, и вопросов к ним тоже.
Наверное, в основе снятия религиозного и морального табу лежит решение, принятое в 1340 году папой Климентом VI, он предпринял революционную для того времени меру: санкционировал публичные вскрытия трупов жертв чумы в Монпелье, чтобы попытаться установить причину их болезни. Эта мера знаменует начало массовых официальных вскрытий тел умерших в медицинских целях. Кстати, в первых вскрытиях принимает участие и Ги де Шолиак, проливая свет в основном на анатомию, чем на причины возникновения чумы.
Чума уже была в Европе в раннем Средневековье (между 400 и 900 годами), она не уходила совсем, всегда оставаясь где-то поблизости, периодически терзая окраины и гуляя по империям, она терроризировала население, прочно войдя в списки средневековых фобий, и внезапно исчезла без объяснения причин в VIII веке. И вот после четырёхвекового отсутствия всю планету накрывает второй раунд – почти 400 лет новых эпидемий чумы, которые будут повторяться с 1348 по 1721 год с более или менее постоянной скоростью 3–4 эпидемии за столетие. Вновь появившись в Средней Азии в 1337 году, чума унесла жизни тринадцати миллионов человек, а после перенеслась в Китай. В 1347 году следуя по основным торговым путям, она уничтожила армию Золотой Орды, которая осадила генуэзцев в Каффе в Крыму. Оттуда эпидемия распространяется на Сицилию и в 1348 году достигла Франции и Испании; в 1349 году перекинулась на Германию, Центральную Европу, Англию, затем в Шотландию и Скандинавские страны в 1350 году.
Любопытные патологоанатомы
Мондино де Луцци «Mundinus» жил между 1275 и 1326 гг. Он одним из первых стал проводить систематические вскрытия человека со времен Герофила Халкидонского и Эрасистрата Кеосского. И ведь с тех пор прошло почти полторы тысячи лет медицины, основанной на анатомии шимпанзе и том что могли рассказать раненые солдаты. Интерес к медицине у Мондино был буквально на роду написан. Сын фармацевта Нерино Фразоли де Луцци и внук профессора медицины Люццо де Луцци, Мондино окончил медицинский факультет Болонского университета около 1292 года. В 1321 году он стал лектором в Болонском университете, где преподавал медицину и прежде всего читал курсы анатомии, где, собственно, для лучшей наглядности он и возобновил практику вскрытий человеческого тела. Условно для этого уже всё было. Разрешение папы. Публичные амфитеатры-операционные. И обилие смертельных, но неизвестных болезней. Идея была передовой и, мягко говоря, назрела давно. К примеру, Медицинская школа в Салерно проводила изучение анатомии, практикуя вскрытие животных, за неимением других вариантов.
Пример Мондино вскоре поддержали анатомы Монпелье, а затем и других крупных европейских университетов. Ги де Шолиак, который считается основателем французской хирургии и, как и многие другие, бывший учеником Болонского университета, упомянет его в своей Chirurgia Magna, называя его магистром анатомии.
Цель анатомических вскрытий, проводимых Мондино и его последователями, была гораздо более дидактической, чем исследовательской, и это объясняет ту медлительность, с которой в последующие столетия были преодолены некоторые ошибочные анатомические концепции Галена, на которые сам Мондино продолжал часто ссылаться, даже имея под рукой вполне настоящий материал, способный опровергнуть все ложные концепции. Проще говоря, вскрытия проводились, чтобы подтвердить, а не опровергнуть имевшиеся знания. Вот насколько был велик авторитет греков. В 1316 году Мондино написал свою Anothomia: текст, который будет использоваться целыми поколениями студентов, к которым он обращается, объясняя время и методы вскрытия. В дополнение к этому руководству по анатомии Мондино также будет писать о клинических предметах и комментировать работы великих врачей классического мира и арабской школы, к которым он всегда выказывал большое уважение.
Вместе с препарированием мертвых, эпидемией чумы и алхимическими опытами, возникает ещё несколько интересных идей. Роджер Фругарди из Пармы написал свой трактат по хирургии около 1180 года, а между 1250 и 1265 годами Теодорик Боргоньони выпустил четырехтомный сборник – Cyrurgia. Вместе с ними мы видим важные инновации, а также первые формы антисептической практики в лечении травм и всё большее распространение хирургической анестезии в виде смеси опиатов и трав.
Средневековые хирурги, такие как Мондино де Льюцци, впервые после античного периода изобретали анатомию заново. В европейских университетах они проводили систематические вскрытия, и теперь, в отличие от языческого Рима, в Европе высокого Средневековья не было запрета на рассечения человека. Однако влияние Галена все еще было настолько абсолютным, что даже новые открытия притягивали за уши к старым открытиям.
Во все глаза
Чего же нам не хватало? Возможно, нужно было посмотреть чуть пристальнее? Ну мы пытались. В 1300 г. в Италии наконец были изобретены очки с вогнутыми линзами для лечения миопии, разработанные в Италии.
Как так вышло, что «Оптика», труд Птолемея, написанный аж во II веке – в отличие от работ Галена и Гиппократа до Европы никак не мог добраться? Во-первых, сначала до Европы дошла буквально единичная копия в латинском переводе неполной арабской версии. Однако книга была принята средневековыми учеными исламского мира и переиздана с комментариями Ибн Саломом в X веке, которого затем переписал Ибн аль-Хазан в своей «Оптике» XI века, и наконец в XII веке полный арабский перевод «Оптики Птолемея» вышел в латинском переводе от Евгения Палермского, если точно – это было в 1154 г. Ну и говорить, что вот совсем ничего не было, тоже несправедливо. Между XI и XIII веками были доступны камни для чтения. Это были примитивные плоско-выпуклые линзы, первоначально сделанные путем разрезания стеклянной сферы пополам. Прозрачный выпуклый камушек из хрусталя или стекла можно было положить на текст и водить по нему, буквы становились больше, делая возможным чтение для людей с дальнозоркостью. Полноценные очки были изобретены как усовершенствование «камней для чтения» периода высокого Средневековья в Северной Италии во второй половине XIII века.
Ну а уж рынок слабовидящих встретил новинку бурной радостью и спросом. Это было началом оптической революции и зарей индустрии шлифовки и полировки оптических линз для самых разных целей. Ведь если есть из чего смотреть, то куда смотреть это уже вопрос воображения. А у нас, гордых потомков гоминидов, его всегда хватало. Сначала массовое производство в Венеции и Флоренции в конце XIII века, а затем и в Нидерландах и Германии. Первые создатели очков придумывали улучшенные типы линз для коррекции зрения, основываясь больше на эмпирических знаниях, полученных при наблюдении за эффектами линз и, вероятно, без знания элементарной оптической теории того времени, просто подстраиваясь под рынок и создавая диоптрии на глаз и для глаз.
И вот, с одной стороны, движемся мы, значит, вперед семимильными шагами, и впоследствии практические разработки и эксперименты с линзами приведут к изобретению составного оптического микроскопа около 1595 года и рефракторного телескопа в 1608 году, оба из которых появились в центрах изготовления очков в Нидерландах. А с другой – продолжаем наступать на пятки собственных суеверий.
Посмотрите на пример Пьетро д’Абано, он же Петрус де Апоно, – астролог, философ, профессор медицины, итальянец. Родом из Падуи, жил с 1257 г. по приблизительно 1316 г. Пьетро написал множество работ, где излагает и анализирует медицинские и философские темы из сочинений Ибн Рушда и Ибн Сины. И с одной стороны, он занимался действительно важным, пытался разобраться в противоречиях между греческим взглядом на медицину и тем, что излагали арабские доктора-материалисты. Его Conciliator differentiarum quae inter philosophos et medicos versantur («Врачи и философы и те, кто занимается разрешением разногласий») и De venenis eorumque remediis («Яды и средства от них») стали значимыми учебниками в последующей системе медицины. А с другой, он также написал гримуар под названием «Гептамерон», где излагает огромное количество заклинаний, обрядов и ритуалов, которые, по его мнению, могут работать не хуже средств, описанных Ибн Синой. Посредник между философией и медициной, поднявший первые вопросы этики и токсикологии, талантливый итальянец, он закончил свою жизнь под давлением инквизиции, ожидая религиозного суда, в тюрьме. Даже обретя новое, улучшенное зрение, мы всё ещё бывали близоруки.
Обвиняя современников Пьетро в чрезмерной религиозности, не стоит забывать, что всё это время по Европе продолжала свое шествие бесконечная эпидемия чумы. За пару десятилетий она получила новое жуткое название – чёрная смерть. В целом чёрная смерть, по самым скромным подсчетам сократила население на планете с примерно 475 миллионов до 350–375 миллионов в XIV веке.
С учетом всех вспышек и постоянных возобновлений болезни, мы можем сказать, что восстановление численности заняло не меньше двухсот лет. А новые вспышки чумы повторялись в разных местах по всему миру вплоть до начала XIX века. Но каждая эпидемия привносила нам и что-то новенькое. Например, в Италии не только могли отправить под суд ученого и философа, увлекшегося «неправильно» магией, но и придумали карантин.
40 дней чистоты
Венеция – город, состоящий из десятков островов, но не все из них были обитаемы и заселены в Средние века. Сегодня эти массивы суши представляют собой полудикие ландшафты с травами, деревьями и старыми каменными зданиями. Но когда-то они были одними из важнейших ворот этого легендарного торгового города и воротами в Европу. Они имели ключевое, континентальное значение.
Это острова, известные как Лаццаретто Веккьо и Лаццаретто Нуово, и теперь, когда по всему миру для многих путешественников введен 14-дневный карантин, они служат нам любопытным напоминанием о нашей истории. Венеция, как крупный торговый центр, была особенно уязвима. Даже тогда все прекрасно понимали, что, если чума появится в Венеции, скорей всего она распространится по всей Европе быстрее, чем что-либо можно будет предпринять. Очевидное решение было в изоляции – говорит Франческа Малагнини из Университета для иностранцев в Перудже, венецианка, лингвист и член междисциплинарной команды исследователей Lazzaretto Nuovo. «Это был единственный способ защитить здоровье каждого и позволить экономике функционировать».