Нападение на них расценивается международным правом как военное преступление. Но если попробовать применить этот принцип здесь, то может быть хуже: медпункты превратятся в открытые мишени для правительственных сил. Одним преступлением больше, одним меньше — какая разница!
Нам рассказывают еще одну историю. Раньше носить бороду уже считалось криминалом: «Ах, вот как? Значит, ты — из банды Бен Ладена?» Теперь текст немного скорректировали. Хватают студента: «И что ты изучаешь?» — «Французскую литературу». — «А, так ты, значит, из банды Саркози, djamaat Sarkozy?» И это реальный факт: «Мы можем познакомить тебя с этим студентом». Три месяца назад его взяли и продержали в тюрьме три недели. Аль-Мутханна объясняет, что запрещены даже обыкновенные шарики, потому что они могут служить оружием против правительственных войск как заряды для катапульты. Если военные вламываются в дом и находят там шарики, они арестовывают главу семьи. Поэтому родители запрещают детям играть с шарами. Не далее как три дня назад в Баба-Амре за это опять кого-то арестовали.
Абу Салим утверждает, что госбезопасность следит даже за детьми. У его сына, например, поинтересовались, какие каналы смотрят его родители по телевизору; мальчик уже приучен к осторожности и ответил правильно. А родителей, чьи дети отвечали: «Аль-Джазира», «Аль-Араби», «Франс-24», Би-Би-Си, «Эль-Вираль», «Аднан аль-Арауи» (проповедник из Саудовской Аравии, выступающий против сирийского режима), вызывают в полицию. В некоторых школах какой-то вооруженный тип из госбезопасности раздавал ученикам 9-го класса (двенадцать лет) подробные анкеты о привычках их родителей. Школьники были вынуждены их брать.
Там были такие вопросы: какие телеканалы смотрят твои родители? (далее следует список). Смотрят ли твои родители канал «Dunya»? Как они реагируют на выступления президента? Участвуют ли твои родственники в манифестациях? Есть ли в вашем доме оружие?
Истории с похищениями. Месяц назад агенты shabbiha схватили в Инттта’ат женщину, продержали у себя четыре дня и отпустили вместе с двумя другими девушками в обмен на своих, похищенных САС. Там же, в Инша’ат, живет семья С., у которой похитили дочь X. С. и держали ее у себя пять дней. Военврач Абу Абдаллах ее знает.
Еще раньше Абу Абдаллах подарил мне очень красивые misbaha[57] из стеклянных шариков, окрашенных в цвета свободной Сирии: их смастерил, сидя за решеткой, его брат.
Другой врач — его зовут Али — показывает мне спину, иссеченную рубцами. Это множественные ранения, полученные 28 октября. Одна из пуль прошла в сантиметре от сердца, а другая — в полутора сантиметрах от позвоночника. Дело было так: агенты shabbiha, четверо мужчин, вооруженных калашами и пулеметом, вошли в квартал, дружески поздоровались с людьми из САС, а потом расстреляли мирную демонстрацию. Им удалось сбежать через Кфар-Айя и укрыться на своем КПП. Было убито шесть человек, среди которых одна женщина. Райед помнит этот случай, он фотографировал трупы. Раненого Али успели провозгласить шахидом, и ему уже начали рыть могилу. «Теперь я — живой мученик».
Мы уже вернулись домой, когда на улице началась перестрелка: стреляли совсем близко, видимо, была попытка атаки. Дальше последовал большой обмен любезностями. Потом вроде бы затихло, однако прогрохотал миномет, перестрелка возобновилась и продолжалась довольно долго.
22.45. Одеваемся и выходим на улицу в компании Алаа, у которого на плече АК-74. Идем в штаб к Хасану, там, в полной темноте, при свете мобильника, его ребята пытаются вставить ленту в пулемет, который, похоже, заклинило. Идем дальше, с нами — еще один боец. Стараясь держаться поближе к стенам полуразрушенных домов, двигаемся туда, где были вчера. На перекрестке выходим на ту улицу, которая ведет к позициям регулярных сил. Алаа объясняет, что надо ее пересечь, причем как можно быстрее. Перебегаем на другую сторону. В этот момент с КПП открывают огонь, сначала одиночными выстрелами, потом очередями. Идем дальше, надо найти Хасана. Второй боец звонит ему, и выясняется, что он уехал в Инша'ат — на главное направление атаки. А кто же ее начал? Выходит, что повстанцы? «Нет, мы никогда не атакуем первыми, — объясняет Алаа. — Наступает армия, а мы — защищаемся». Разворачиваемся, снова перебегаем улицу и без происшествий возвращаемся домой.
Удивительно, как беспечны мы были, когда пытались связаться с Хасаном, стоя в полной темноте на углу улицы, расположенной на линии огня. Со всех сторон пальба, а мы как ни в чем не бывало стоим себе в этой холодной тьме.
Имад предлагает нам еще одну версию истории о двух заключенных, которых мы видели во второй клинике. Вооруженные подразделения повстанцев напали на одно из армейских зданий, и эти двое ударились бежать: они были ранены. Их поймали, и только тогда они сказали: «Мы — с вами». Однако в САС их считают пленными[58]. Перед армейскими снайперами ставятся две задачи: стрелять в прохожих и в тех солдат, которые пытаются перебежать к противнику. Что и произошло с этими двумя.
Фади, Абу Язан и Хасан возвращаются после боя. Фади пытался стрелять из РПГ, который Абу Язан разбирает у нас на глазах. Похоже, гранатомет приказал долго жить.
Мы подкалываем ребят за то, что они не принесли ничего поесть.
Абу Язан рассказывает, как шел бой. У Свободной армии в Инша’ат есть укрепленный пункт, он расположен в школе. Правительственные силы пошли в атаку, и бойцы САС стали просить у своих подмоги. Они знали, что в строящейся высотке возле голубой башни засел снайпер, и, чтобы его снять, им подвезли РПГ. Ну, они из него и шарахнули. Даже если попасть в снайпера не удастся — ведь они стреляют наугад, поскольку не знают, на каком этаже находится гнездо, — такой обстрел его испугает и вынудит спуститься.
00.45. Наконец-то принесли поесть. Имад радостно вопит, выхватывает пистолет и стреляет в открытое окно, хохоча от возбуждения. Я хриплю в ответ: «Если вы пришли в гости, то дырявить стены и бить стекла невежливо — это дурной тон».
Воскресенье 22 января. Баба-Амр
Неторопливое пробуждение ото сна. Zaatar, labneh, сыр.
Сны накатывают один за другим, очень личные и тревожные.
Выходим на улицу. Холод, туман. Покрытый мутной пеленой квартал безлюден. К штабу стекаются бойцы. Подъехал на мотоцикле Мухаммед 3., член Военного совета. За ним подтягивается Абу Язан. Завязывается разговор о том, какой калаш лучше — русский или китайский. Ребята шутят, смеются, постреливают вверх. Говорят по-английски, ухитряясь обходиться тремя словами.
Вооружение Свободной армии собиралось с бору по сосенке: есть российского производства, попадается китайское, чешское, бельгийское, американское, испанское, итальянское…
Мухаммед 3. везет нас на своем мотоцикле в самый центр Баба-Амра — в маленький переулок. Из дома выходят две женщины и мужчина: они — сестры, их отец погиб здесь, перед дверью собственного дома, сраженный осколком минометного снаряда. Это произошло в конце декабря. На месте остались следы: железная дверь пробита, повален электрический столб.
В одной из квартир, под установкой для переливания крови, покрытый одеялами лежит худой, изможденный человек. Он улыбается. Это — 3. Он потерял левую ногу до самого колена. Культя покрыта толстым слоем бинтов.
В комнате много народу, какая-то старуха, еще женщины, дети, несколько мужчин, брат раненого. Все участвуют в разговоре[59]. Али, сын его брата, тоже пострадал — у него оказалась надорвана рука. Кроме того, была ранена соседка. Всех троих пострадавших отвезли на «скорой помощи» в больницу «Аль-Хикма», частную клинику Инша'ат. Персонал клиники был измотан вконец: в этот день поступило много раненых, они не успевали оперировать. Созвонились с другой частной больницей — «Аль-Амин» — в том же квартале, метрах в шестистах от первой. Но между ними располагался КПП. Из больницы «Аль-Амин» прислали «скорую» с санитарами в «Аль-Хикма», чтобы вывезти раненых. По дороге туда машина прошла КПП беспрепятственно, но на обратном пути ее остановили, военные и агенты безопасности заставили обоих мужчин выйти, а женщине позволили следовать дальше. Раненых мужчин на бронемашине отвезли в военный госпиталь в квартале Аль-Ваар, рядом с военной академией.
Все это мы слышим в изложении самого 3., который обильно приправляет свой рассказ мимикой и жестами, несмотря на то что одна из его рук опутана трубками. Раненые просидели в госпитале минут тридцать-сорок, не получив никакой помощи, кроме успокоительных капель. Руку его племяннику оторвало не полностью, в отличие от ноги 3., которую его соседи кое-как замотали шарфом. В военном госпитале, по-прежнему не оказав им никакой помощи, раненых сдали на руки тюремщикам, которые привязали их к кроватям и, на тех же кроватях, истязали более восьми часов. Подносами для еды били по телу и голове. Али, племянник 3., умер. Через час после его смерти 3. отвезли в операционный блок и наконец прооперировали, попытавшись пришить отрезанную ногу. Затем отвезли в камеру.
В камере, без должного ухода, его рана воспалилась; через шесть дней после ареста военврач решает ногу все-таки отнять.
На другой ноге у него три глубоких шрама, следы несчастного случая двадцатилетней давности. С тех пор 3. - инвалид: правая нога у него была на семнадцать сантиметров короче левой. Теперь осталась только одна — короткая.
Мухаммед 3. говорит: «Это единственный человек в нашем квартале, кто вышел живым из военного госпиталя».
Я снова завожу разговор о пытках. 3. рассказывает: пытавшие ни о чем не спрашивали, а только оскорбляли истязаемых: «Значит, свободы захотелось? Так вот тебе свобода!» Доставалось и женщинам. Во время пыток им закрывали лицо одеялом, чтобы они не могли видеть тех, кто над ними издевается.