Все анархисты должны вбить себе в голову (те из них, у кого на плечах голова, а не что-то другое) истину, что демократия – это вовсе не анархия, а последняя стадия этатизма. Это последняя стена замка. Это занавес, за которым всё ещё стоит тот, кого следует опасаться.
Надо признать, даже некоторые из классических анархистов думали, что в анархизме есть что-то демократическое. В этом они ошибались. Многие другие анархисты согласны с Джорджем Вудкоком (и я один из них), что анархия и демократия несовместимы.263 Как сказал Альберт Парсонс, один из мучеников Хеймаркета: «Независимо от того, состоит ли правительство из одного человека на миллион или из миллиона на одного, анархист выступает против правления большинства так же, как и меньшинства».264 В прошлом это было не столь очевидно, но очевидно сейчас: невозможно быть одновременно антикапиталистом и продемократом.265 Однако самые шумные анархо-леваки, вроде тех, что издаются AK Press и PM Press, – демократы.
Рудольф Рокер, один из очень немногих анархистов, прочитанных Хомским (тот, что «последний серьёзный мыслитель»), думал, что анархизм – это синтез либерализма и социализма. Но Рокер явно не считал демократию частью этого синтеза. Он считал демократию по своей сути государственнической, антисоциалистической и антилиберальной. Рокер был прав. Хомский неправ. Хомский всегда неправ.
Ноам Хомский, Образцовый Гражданин
Профессор Хомский утверждает: «Если вы действуете в нарушение норм сообщества, у вас должны быть довольно веские причины» (239). Если вы правы, а сообщество ошибается, разве это не серьёзная причина? Что может быть более веской причиной? Генри Торо так думал. Альберт Парсонс так думал. Но весь вопрос здесь в предположении Хомского, что государственный закон воплощает в себе нормы сообщества. Он ясно даёт понять, что под общественными нормами он подразумевает законы государства. Вам даже не нужно быть анархистом, чтобы заметить, что некоторые законы не кодифицируют общественные нормы, а некоторые такие нормы на самом деле незаконны. Он хвастается, что останавливается на красный свет даже в 3 часа ночи, когда поблизости нет пешеходов или других автомобилистов (239). При таких обстоятельствах проехать на красный свет – преступление без потерпевших. Но для Хомского, который уважает закон, не может быть такого понятия, как преступление без потерпевших.
Он не шутит насчёт красного светофора, о чём свидетельствует анекдот, рассказанный одним из его поклонников, Джеем Парини. Они шли по дороге и подошли к перекрёстку:
свет был красным, но – как это часто бывает в Вермонте – машин не было. Я начал беспечно переходить перекресток, но внезапно понял, что Хомский отказался идти на красный. Немного смутившись, я вернулся, чтобы подождать с ним у обочины, пока не загорится зелёный свет. Позже мне пришло в голову, что это был не такой уж незначительный жест с его стороны. Это человек, глубоко приверженный закону, порядку – представлению о мире, в котором человеческая свобода действует в контексте рационально согласованных ограничений.266
Несомненно, это было ещё одно преступление без потерпевших.267
Как Хомский в настоящее время, я когда-то жил в пригороде Бостона, хотя его район (Лексингтон) предназначен для богатых людей, а мой (Уотертаун) – для рабочего класса. Общепринятой нормой в окрестностях Бостона является, что после смены цвета светофора на красный, первые четыре или пять автомобилей едут на красный свет. Как пожизненный пешеход, я не одобряю этот обычай, но он существует. Общественные нормы часто отличаются от законов государства. Чтобы знать это, необязательно быть анархистом, но Хомский этого не знает. Ноам Хомский многого не знает о реальной жизни.
Большинство взрослых американцев не голосуют, что делает их более анархистами, чем Хомский. Он говорит: «по местным вопросам я почти всегда голосую. Обычно местные выборы имеют какое-то значение, а помимо этого…» (241) – предложение обрывается, так как его едва ли можно закончить, не сказав глупости. Правительство США децентрализовано в теории, но централизовано на практике. Выборы в местные органы власти гораздо менее значимы, поэтому явка избирателей там намного ниже, чем на выборах в штатах. Выборы штатов гораздо менее значимы, чем общенациональные выборы, поэтому и там явка избирателей ниже. Но уровень явки низок на всех уровнях, и все эти примеры объединяет то, что ничей индивидуальный голос никогда не определяет результат. Голосование – это всего лишь способ присягнуть на верность демократическому государству. Вот почему анархисты, понимающие анархизм, не голосуют. Вот объяснение современных анархистов, в котором больше мыслей о голосовании, чем во всех высказываниях Хомского на эту тему:
Анархист видит мир шире, чем позволяют мировые политические системы и политики. Мы должны придерживаться этой точки зрения, и это непростая задача; нас постоянно бомбардируют упрощёнными сообщениями и мировоззрением, передаваемыми коммерциализмом и политикой. Чтобы проголосовать эффективно, нужно учитывать динамику и аргументы, по которым проводится голосование, и это обязательно сузит кругозор. Дело не в том, что голосование в вакууме является плохим или разрушительным, на самом деле это просто не имеет значения. Но участие в либеральном или консервативном балагане делает человека несколько несознательным.268
Хомский настолько оторван от реальности, что полагает будто сегодняшние анархисты, желая реформ, «часто поддерживают государственную власть»:
Как известно, анархизм выступает против государства, защищая, по словам [Рудольфа] Рокера, «плановое управление делами в интересах общества»; и помимо этого, обширные федерации самоуправляющихся сообществ и предприятий. В реальном мире сегодня анархисты, приверженные этим целям, часто поддерживают государственную власть для защиты людей, общества и самой планеты от разрушительного воздействия частного капитала.269
Современные анархисты в США и, насколько мне известно, повсюду, не поддерживают государственную власть, даже голосованием (за редким исключением). Голосуют, вероятно, левые фанаты Хомского, но не анархисты. Это достойно презрения – в поддержку своего собственного либерального электорализма и реформизма цитировать Рокера, последнего серьёзного мыслителя. Вот что Рокер на самом деле думал о голосовании. Анархо-синдикалисты приветствуют любые права и реформы, которые буржуазные демократии предоставляют рабочим по тем или иным причинам:
Если они, тем не менее, отвергают любое участие в работе буржуазных парламентов, то не потому, что не сочувствуют политической борьбе в целом, а потому, что они твёрдо убеждены: парламентская деятельность является для рабочих самой слабой и самой безнадёжной формой политической борьбы. <…> Даже самое свободное голосование не может устранить разительный контраст между имущими и неимущими классами в обществе. <…> Но, что важнее всего, практический опыт показал, что участие рабочих в парламентской деятельности подрывает их силу сопротивления и обрекает на тщетность их войну против существующей системы.270
Эррико Малатеста, один из величайших классических анархистов, также писал: «Для нас уклонение от голосования – это вопрос тактики; но такой важный, что, отказываясь от него, приходишь к отказу от своих принципов. Из-за естественной связи между средствами и целями».271
Хомский говорит, что «представительная демократия ограничена политической сферой и никоим образом не посягает на экономическую сферу» (134). Это точно! Он указывает на сговор между «огромными и крупными безотчётными экономическими тиранами» и «могущественными государствами» (188). Он говорит нам, что основные партии в американской двухпартийной системе – это всего лишь два крыла партии бизнеса, капиталистической партии (157). Опять же, он абсолютно прав. Из этого следует, что – в анархо-синдикалистской традиции – Хомский должен отказаться от участия анархистов в выборах. Поскольку государство поддерживает капитализм – или, по крайней мере, государство не может сделать ничего «серьёзным образом» для контроля или регулирования капитализма – казалось бы очевидным, что анархистам и, в этом отношении, антигосударственным коммунистам следует не голосовать и не делать ничего, чтобы придать легитимность демократическому государству. Большинство так и поступает. Но ни одного читателя, дочитавшего до этого места, не удивит, что это не тот вывод, который Хомский делает из своих собственных предпосылок.
Хомский в книге «Хомский об анархизме» уклоняется или, что ещё хуже, обсуждает собственное голосование. Он уклонился от вопроса о том, голосует ли он за Демократическую партию (212—213). Он предлагает анархистам голосовать в «колеблющихся штатах». Это может относиться только к президентским выборам в США, где в рамках идиотской системы, известной как коллегия выборщиков, для избрания кандидат должен получить голоса большинства «выборщиков», что не означает избирателей. Мажоритарный победитель в каждом штате получает все голоса своих выборщиков, а кандидат, набравший абсолютное большинство голосов выборщиков (270 голосов), побеждает на выборах. У нас есть 50 штатов плюс округ Колумбия, где голосуют выборщики. По крайней мере, в 40 из этих штатов (а обычно их даже больше 40), несомненно, что победит либо республиканец, либо кандидат в президенты от демократов. Общеизвестно, например, что Массачусетс всегда будет голосовать за демократа, а Арканзас – за республиканца. Это «надёжные штаты». Поэтому реклама и агитация сосредоточены на 6—10 колеблющихся штатах. Несколько раз случалось, в последний раз в 2016 году, что кандидат выигрывал всенародное голосование, но проигрывал выборы.