– Что-то не верится.
Похоже, больше всего вопросов задают мне люди, которые сами совершили на редкость нелепые или жестокие поступки. Понятия не имею, как к этому относиться.
– Что ты откопал насчет девочки?
Усталость течет из него, словно кровь из перерезанного горла.
– Что заставляет тебя думать, будто я откопал?
– Ты сказал, что дело близится к концу. Вот конец.
Стил хмурится, словно собирается подвергнуть наказанию и меня, но даже ему все это кажется нелепым.
– Она была проституткой из Лос-Анджелеса. Я могу сказать ее имя, но сейчас это не имеет значения.
– Каким ветром ее занесло в округ Поттс?
– Она приехала, чтобы присоединиться к святому ордену в качестве монашки, если ты можешь в это поверить, но заработала по пути так много денег, что решила продолжать. Торговала своим детским видом.
– Зачем эта комедия?
– Она уже успела поработать в округе. Спроси любого мужчину на твоей фабрике. Была неглупой профессионалкой.
Это не лишено смысла. Я пытаюсь не позволить резкому запаху в этом доме смерти выкурить меня отсюда, пока не узна́ю то, ради чего пришел.
– Да, достаточно неглупа, чтобы не попадать в тюрьму. Ни разу не имела дел с полицией. Лили говорила мне, что Берк взял у нее отпечатки, но совпадений в базе не обнаружил.
– Она не работала на улицах Лос-Анджелеса, и никто из ее посетителей не раскрыл бы рта. Клиентура была очень лояльной.
– Могу себе представить.
– Она пыталась подобраться к тебе. Рассчитав, что тут так или иначе можно добыть много денег. – Его лицо уходит в себя все больше, словно пытаясь соскользнуть с черепа. – Слышала, что ты увлекаешься молоденькими девочками.
– Хм. Как она оказалась на плоском камне?
– Не знаю. Может, просто заблудилась. Или это был способ вызвать твой интерес. Все знают, что у тебя с этим местом что-то связано.
– Почему она не говорила?
Продолжать разговор ему все труднее. Осознание того, что он сделал, нарастает с каждой минутой, и тяжесть преступления крошит беднягу прямо на моих глазах. Он почти задыхается.
– Она не могла, немая. Из-за этого имела такой успех в Лос-Анджелесе. Мужчины могли делать с ней, что хотели, и она ничего бы об этом не сказала. Не жаловалась, не спорила и вообще не издавала никаких звуков.
– Ты сказал, она бормотала во сне.
– Она получила травму, когда была ребенком. Что-то связанное с отцом. После этого она больше не говорила – только во сне.
Тучи налетевших мух начинают громко жужжать, все больше напоминая злое гудение моих братьев.
– Так что она тогда сказала, Стил?
– Господи боже мой, зачем тебе знать?
– А ты знал все это в тот вечер, когда разносил Лидбеттера.
– Частично.
– Так почему не сказал мне? Почему было просто не отправить ее в тюрьму?
– Тогда мне слишком нравилось.
Признание выпускает остаток воздуха из его легких, и ему с трудом удается восстановить дыхание. Стил задыхается и хрипит, и все, что он говорит, – один мучительный стон.
– Не понимаешь? Я пошел с ней в постель прежде, чем все узнал. Ясно, кем меня это делает?
Она старше Доди и, наверное, старше Лотти Мэй. Он себя терзает за то, чем на деле занимался я.
– Стил, послушай – здесь всё по-другому. Это глубокий Юг, где действуют законы, которые не работают.
– Вы – гадкие и отвратительные люди.
– Не отвратительнее чем большинство остальных.
Я считаю это честной оценкой, но Стил воспринимает ее как оскорбление. Он крепко зажмуривается, но там еще отвратительнее, чем здесь, и он снова поднимает веки, чтобы вернуться в реальность из глубин сознания.
– Я спасал детей – вот что я делал. Что должен был делать. В своих мыслях и душе, знаешь, кем я стал? Во что меня превратили? Меня нельзя выпускать на улицу. Больше никогда.
– Стил, не на…
Он сует револьвер в рот и нажимает на курок, вышибая из своего трехфунтового мозга всех визжащих призраков и демонов.
БУРЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, КАК И ПОЛОЖЕНО. Молнии пробивают зловеще нависшие облака, когда начинается очередная атака. Река снова сходит с ума. Дождь бьет в лобовое стекло, хлещет как из порванной артерии. Ветер зашелся в вое, тянет свою долгую жалобу. Кожа у меня горит, словно сами атомы моего тела призывают молнию для нового удара. В лесах то здесь, то там вспыхивает пламя, мерцающее на фоне брызг. Затопленные дороги вынуждают меня двигаться в определенный конец города, и я еду туда, не задаваясь лишними вопросами.
Подъезжаю к дому Вельмы Кутс и слышу сквозь гром и барабанящий дождь ее голос. Доди тоже здесь и визжит:
– Нет, мама, нет!
– Сделай это, детка!
– Я не буду!
– Делай, что я сказала!
Залатанная мною крыша все-таки начала разваливаться. Дождь льет в хижину через сломанные балки и черепицу. Медный котел плюется черным ядом на раскаленные кирпичи.
Вельма Кутс лежит на колоде для рубки дров. У нее не осталось ни одного пальца, а обрубки прижжены и небрежно перевязаны обрывками пожелтевшей простыни. От обгоревшей плоти до сих пор исходит запах хорошо прожаренных стейков. Рядом стоит Доди с темными кругами под глазами. Над шеей матери она держит топор.
По ним льется вода с крыши. Вельма Кутс опять кричит:
– Руби меня! Сделай это, девочка!
– Нет!
Доди швыряет топор к моим ногам, бежит к пикапу, заводит мотор и укатывает, оставляя меня наедине с сумасшедшей ведьмой в ночи, когда из наших голов выкарабкиваются мертвецы.
– Ты пришел – и закончишь дело, – говорит Вельма Кутс.
– Отрублю тебе голову? – спрашиваю я. – И с какой целью?
– С единственной целью! Кого-то надо принести в жертву. Ты не заплатил по долгам.
– Да заткнись уже, женщина! За последние несколько дней я неплохо сравнял счет.
– Но недостаточно, – усмехается она.
Помогаю ей встать на ноги и пересаживаю на стул в углу, где крыша все еще служит укрытием от непогоды.
– Надо думать, слишком поздно, чтобы вспоминать об уксусе.
– Да уж.
– Где мои братья?
– Не их очередь.
– А чья?
Пытаюсь представить их чахлые скрюченные тела на автостопе, как они пытаются остановить машину. Шесть больших пальцев выставлены на ветру и указывают во всех направлениях.
Фыркаю и подхожу с другой стороны.
– Это ты сделала аборт Лукреции Муртин?
– Я не знала другой женщины, которая бы так хотела ребенка.
– Кто это сделал?
– Ты никогда не найдешь.
– Господи Иисусе, не хотелось бы слышать от старых ведьм такое.
– В жизни больше вопросов, чем ответов.
Это поражает меня, и я разражаюсь смехом.
– Эх вы, почетные ведьмы. Так спокойно относитесь к убийцам, но готовы подставить собственную шею под топор. Что, мать твою, с вами не так?
– Это мог быть кто угодно. Может, это сделал аббат Эрл. Он мог лгать о том, что видел и слышал, не думал? Может, кто-то из других монахов. У них там со всей страны собираются люди с вывихнутыми мозгами. Наркотики и спиртное, мучают друг друга во имя Господа. Они до крови истязают себя ради искупления, а потом плюют Богу в глаза. Это не имеет смысла. Никогда не узнаешь.
– Нет, узнаю.
Выхожу из дома. Теперь предстоит долгая прогулка к дому под проливным дождем, но, как только я отправляюсь в путь, ураган начинает стихать.
Доди проезжает мимо не сбавляя скорости, и мне кажется, что я вижу странное движение в кузове пикапа. Тройная чернота и размытые черные движения. За шумом урагана из душ, хлещущего у меня в подкорке, слышен смех, похожий на приглушенную песню хора больных детей.
Когда я добираюсь до дома, дождь уже закончился.
На ветви ивы висит Драбс.
Четырнадцатая глава
ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ ПОСЛЕ похорон Драбса преподобный Клем Бибблер сочетает браком меня и Мэгги. Еще он выполняет роль шафера, и ему приходится несколько раз останавливаться, чтобы вытереть слезы и успокоиться. Голос дрожит, но улыбка на лице выглядит искренней. В шестом часу свадьбы аббат Эрл возносит молитвы и литании. Бо́льшая часть городка собралась на церковной службе – тут щедрые подарки, открытки и сувениры, и сотни домашних блюд. Показывается даже шериф Берк: в хорошем настроении, сапогах из кожи ящерицы и огромной белой шляпе. Мы проводим прием в доме, и он напивается хорошего красного вина, бьет толстуху, из-за которой дрались Сап Даффи и Таб Феррис, и в конце концов укладывается спать в ванной.
Фред и Сара приезжают из Нью-Йорка, трезвые и не употребляющие наркотиков, и Сара демонстрирует обручальное кольцо. Документальная работа Фреда об аддикции выиграла несколько наград на фестивалях, ему предложили выгодный контракт на кабельном телевидении. Я решаю финансировать его следующий проект – независимая криминальная драма о паре киллеров, убегающих от мафии, которые переодеваются в женское платье и присоединяются к вечеринке трансвеститов в Атлантик-Сити. Сценарий, который я прочел Мэгги вечером в кровати, написала Сара. По моему мнению, там не хватает третьего акта. Я сделал красной ручкой пометки на полях. Мы с Сарой обсуждаем поправки в сценарий, а Фред привлекает к проекту двух известных актеров – на них теперь хватит денег. Один из них номинирован на «Оскара», что поможет заинтересовать агентов. Саре досталась главная женская роль, с которой она, судя по виденной мною паре кадров, неплохо справляется. В разговорах со мной она никогда не спрашивает о Джонасе, я тоже не упоминаю о нем.
Клэй, Лотти Мэй и Дарр частенько нас навещают. Им всем тоже нравятся мои кексы. Клэй оказался весьма даровитым плотником, и я хорошо ему плачу за восстановление нескольких пропавших ставень и починку других обветшавших мест в доме. Может, он просто хочет поглазеть тут на закоулки, что меня вполне устраивает. Я так и не понял, зачем они убивали всех этих птиц.
Дарр занялся фехтованием, и я тренируюсь с ним на заднем дворе. Он в маске и разном защитном снаряжении, а на кончик шпаги надевает резиновый наконечник. Он и впрямь неплохо фехтует. Охват у него гораздо больше, но двигается он медленнее, поэтому мы на равных. У меня в доме достаточно спиртных напитков, чтобы он постоянно находился в приятном подпитии.