– Я никогда не ездил этой дорогой, – признался Шэд.
– Даже когда блокировал патрули для Луппи Джо Энсона?
– Я был в деле только одно лето, а у него нет поблизости покупателей.
– Здесь никто не ездит, но иногда, пытаясь ускользнуть от дорожного патруля, вихляют, поворачивают и выскакивают сюда, а потом прячутся в зарослях или у ручьев. Мчат по грунтовкам, обдавая пылью полицейских.
– Это не срабатывает. Я держался ближе к городу.
– Вот почему тебя так и не поймали.
Для некоторых перевозчиков все это было игрой. И если полиция не вмешивалась, не наседала со всех сторон, не размещала на дорогах блокпосты, им становилось просто неинтересно.
– А что в той стороне? – спросил Шэд, глядя вверх на тропу. Он не знал, как тут обстояли дела, и это раздражало. Словно от него что-то скрывали. – Только эстакада через ущелье?
– В общем, да. Дорога ведет в горы, тянется на север до моста. А на другой стороне хребта Ионы превращается в тропу, которая утыкается в заросли ежевики. Когда-то, лет сто сорок назад, до войны и вспышки желтой лихорадки, там было что-то вроде аллеи влюбленных. Сюда приходили на свидания, а то и целыми семьями. Летом тут красиво – луга зеленеют, повсюду полевые цветы. Лошади и коляски направлялись к ущелью, а пары устраивали после церковной службы пикники, цитировали Священное Писание и пели гимны.
Мама сказала: «Там, наверху, умирают».
У Шэда снова возникло ощущение, что на нем кто-то фокусируется, напрягая силы и диктуя свою волю. Он покачнулся и покрылся потом. Никого вокруг не было, но он по-прежнему чувствовал движение – какое-то порхание или даже танец. В затылке стало тепло, уши вспыхнули. Шэд попытался сосредоточиться, но не смог.
– Ты в порядке? – спросил его Дейв.
– Да.
Помощник шерифа привалился спиной к машине и продолжил:
– Наверное, репутация этого места берет начало со времен битвы при Чикамауге. Южане загнали туда несколько отрядов Союза и сбросили их в ущелье.
Шэд давно не задумывался об этом, но теперь внезапно вспомнил историю.
– А я и забыл.
– Не тот момент Гражданской войны, в честь которого устанавливают мемориальные доски. Потом в Лощине случались эпидемии. Желтая лихорадка в восемьсот восемьдесят пятом. Холера в девятьсот пятнадцатом. Когда дела шли совсем плохо, больных целыми фургонами свозили в горы и оставляли там.
– Господи.
Дейв говорил откровенно и совершенно без эмоций.
– Этой же дорогой поднимаются самоубийцы.
– Ну, конечно.
– Одинокие люди, старики бросаются с обрыва.
Шэд уловил рядом смутный, мимолетный образ Мег и вновь увидел ее бледную руку. Она тянулась, пыталась дотронуться. Пришло время услышать главное.
– Что ее убило? – спросил он.
– Вскрытие не показало причину смерти, – ответил Дейв.
Это сбило Шэда с толку, он обернулся и вскинул голову:
– И что, черт возьми, это значит?
– Именно то, что я сказал.
– Мой отец подозревает, что Мег убили.
– Знаю. Он сеет свои подозрения повсюду в городе. Но официально ее смерть записана как несчастный случай.
В ожидании Шэд отсчитал десять ударов сердца, пока Дейв спокойно подминал под себя мир.
– Чего?
– Смерть от несчастного случая.
Такое могло случиться в самые странные времена. Шэд пожалел, что у него нет сигареты – обстоятельства были самыми подходящими, чтобы затянуться, позволяя секундам улетать, пока легкие заняты, а затем выпустить дым тонкой струйкой. Круто, четко и эффектно.
Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал небрежно. Никогда не показывай замешательство, особенно тем, кто крупнее тебя.
– Дейв, ты весь день будешь вынуждать меня спрашивать «какого черта» или просто все выложишь?
– У нас ответов нет.
– В это я уже въехал.
– Несчастный случай означает происшествие, которое мы не можем объяснить.
– И это официальное заключение?
– Да.
– Умеете вы, ребята, прикрыть свои задницы. – Как ни старайся, никогда не разгадаешь ловкое надувательство правосудия. – Раз ее смерти нет объяснения, то ты не знаешь, была ли она на самом деле убита.
– Совершенно верно.
– Ее сердце просто остановилось.
– Совершенно верно.
– Без всякой причины.
– Это мы можем утверждать.
– Тогда почему мой отец говорит, что ее убили?
Не меняя выражения лица, Дейв выпрямился, и это движение дало Шэду понять, что помощнику шерифа слегка неловко. Не за себя, а за па. Надо провести рядом с Дейвом Фоксом бо́льшую часть жизни, чтобы улавливать подобные мелочи, но даже тогда не поймешь, что они означают на самом деле.
– У нее на щеке была царапина, – сказал Дейв. – Вот старик и считает, что на нее напали.
Шэд вгляделся в лицо помощника шерифа и ничего не увидел:
– И ты тоже?
– Я этого не говорил.
– Нет, не говорил. – Дейв ни одного слова не отдавал без боя, но порой молчание все равно его выдавало. Один из способов оставаться верным себе и все же позволять людям знать, что у тебя на уме. – Док никогда не увлекался самогоном, он больше любит «Джек Дэниелс». Я натыкался на него на нижних отмелях, когда перевозил виски. Док был в отключке, а ноги его лежали прямо в воде.
– У него мозоли.
– Я останавливался, подбирал дока, пока его течением не унесло, и отвозил домой. Его жена всякий раз пыталась всучить мне сорок баксов. Не знаю, как она пришла к такой цене.
Шэд высказал Дейву почти все, что думал о старом доке, без необходимости говорить об этом прямо.
Но Дейв Фокс не стал бы выступать против влиятельных людей, даже против шерифа, который, как все знали, был нечист на руку. Дейв словно провел на песке линию – из тех, кто был по одну сторону, вышибал дерьмо, а тем, кто оказался по другую, позволял ускользнуть.
– Кто ее нашел? – спросил Шэд.
– Я. Она лежала там и, как я уже говорил, словно спала.
– А что заставило тебя сюда заглянуть?
– Так я везде искал. Начал около десяти утра, когда позвонил твой отец, а обнаружил ее в четыре пятнадцать ночи.
– Ты что, никогда не спишь?
– Нет.
Шэд задумался о сестре. Она была так далеко от города, ночью, одна, окруженная мраком. Насколько иначе все сложилось бы, будь он дома? Возможно, точно так же, за исключением того, что именно он нашел бы Мег.
Шэд мог представить себя рядом с ней. Слышал собственный стон, видел, как стоит на коленях в грязи и баюкает тело сестры. Его дыхание сбилось, он едва не захрипел. Руки сжались в кулаки, словно он хотел схватить сестру и прижать к себе.
Шэд пошел вверх по дороге, а Дейв пристроился рядом. Они направились к вершине, поросшей дубами и густым кустарником. Ближе к гребню виднелись ивы, раскачивавшиеся на ветру.
За два года отсутствия он слишком многое пропустил, и это ему мешало. Парни, работа на полставки, прочие дела. Он больше не знал Меган так хорошо, как раньше, и никто не торопился заполнить пустоты.
– Ей было семнадцать, – произнес Шэд. – Она не поднялась бы сюда одна.
– Я поговорил с ее друзьями, одноклассниками и ближайшими соседями. Все они сказали, что она ни с кем не встречалась. Не было у нее кавалера. Или она писала тебе другое?
– Нет. Она никогда мне не писала. Я ей не велел.
– Почему?
– От этого стало бы только тяжелее.
До ближайших соседей нужно было добираться через поля. Больше мили в любую сторону. Они ничего не могли знать. А с кем из девчонок Меган дружила? Шэд не мог вспомнить.
– Может, новый парень? – предположил он.
– Если и так, никто никогда их вместе не видел.
– Вечеринка?
– Я опросил всех родителей. Никто не уходил на ночь. Никаких вечеринок не было. Кто-нибудь из ребят упомянул бы об этом.
– А костры в полях той ночью?
– Вообще никаких признаков. Ни свежих следов шин, ни пепла, ни мусора. Кто-нибудь заметил бы.
– Даже если ее смерть пытались скрыть?
Дейв задышал медленно и тяжело, пытаясь собрать все свои силы и терпение, чтобы успокоить Шэда.
– Какие подростки смогут так крепко держать рот на замке?
Никакие. Шэд это понимал, но хватался за любой шанс. Запертый в тюрьме с ублюдками и убийцами, он никогда не терял уверенности. А теперь, стоя здесь, чувствовал, как внутри у него все трясется. Этого почти хватало, чтобы испугаться. Почти, но не совсем.
– Ее изнасиловали?
– Нет. Не было никаких следов борьбы.
– А ты?..
– Хватит изображать из себя частного детектива, Шэд Дженкинс. У тебя плохо получается. Перестань задавать столько вопросов.
– Ты прав, – признал Шэд, – но я не перестану. Ты говорил с Зиком Хестером?
– Он был в закусочной Добера, как и каждую ночь. Пил и куролесил, в своем репертуаре. Поругался с барменом, швырнул бильярдный кий через весь зал.
– Он любит швыряться. В тот день, когда я сломал ему руку, Зик снял ботинок и запустил им мне в лицо.
– Он слюнтяй, но двадцать свидетелей видели его там до самого закрытия в два ночи. А мать говорит, что сынуля вернулся домой уже через четверть часа. Споткнулся о ее ткацкий станок и разбил картину по номерам. Ту, где Элвис и Иисус улыбаются на облаке.
– Не Конвей Твитти?
– Я способен узнать Элвиса, когда вижу его. Так что старушка Хестер ударила Зика чугунной сковородой, и тот отрубился на ковре в гостиной. И она его не покрывает. Собственная мать ненавидит Зика сильнее, чем ты.
– Возможно.
Краем глаза он заметил, что Мег машет рукой, стараясь привлечь его внимание. Если повернуть голову, она исчезнет, поэтому Шэд замер, удерживая ее в поле зрения. Дейв прошел еще ярд, остановился и обернулся. А Шэд пытался разглядеть ногти сестры: не сломаны ли они, нет ли под ними грязи или, возможно, чьей-то кожи.
Потребовались несколько секунд, чтобы погрузиться в себя, в то укромное тихое место, где ему удавалось справиться со всем, что подбрасывала жизнь. Шэд не мог добраться до самого дна, но попытка облегчала боль, даже когда пальцы Меган мелькали совсем рядом. Они выглядели чистыми. Сестра отдернула руку.