Следующий вопрос Шэд задал гораздо спокойнее:
– А в тех лесах что-нибудь еще есть?
– Поблизости нет. Несколько заросших лесовозных дорог, которые ведут к старой мельнице Макмюллера. Теперь там одни развалины, даже ручей пересох. Кажется, есть еще какие-то чахлые сады. Я точно не знаю.
– Кто живет в той стороне?
– Несколько семей на другой стороне ущелья. Они держатся особняком, почти никогда не приезжают в город. Таскеры. Йохансены. И Габриэли, насколько я помню. У них своя община, что-то вроде большой деревни недалеко от зарослей терновника. Насколько я слышал, они змеиные проповедники.
– Никого из них не знаю.
– Я знаком с парочкой и время от времени сталкиваюсь с ними, но они держат свои церковные выкрутасы при себе. Телефонов у них нет. Проблем не создают. Тут неподалеку живет Ред Саблетт со своим выводком, но он не из той общины. У Реда девять детей. Неудивительно, что он выглядит полумертвым, когда приезжает за припасами.
Шэд подумал о жене Реда, угрюмой и беззубой Лотти, и его едва не передернуло.
– Черт возьми, когда я сел, детей было только пятеро.
– В прошлом году он обзавелся недоношенной четверней. Все косолапые и коротконогие, у всех не хватает пальцев. Лотти производит их чертовски быстро.
Шэд не произнес вслух то, что они оба знали: Ред и Лотти были братом и сестрой. И обычно отрицали это, хотя и не всегда. Они творили все, что им вздумается, не по любви и даже не из-за физической потребности, а просто потому, что жили рядом. До чего глупая причина навлекать грех на своих детей.
Он подумал о детях Тэнди Мэй – уродливых сводных братьях и сестрах Меган, с которыми и сам был связан извилистыми тропами кровного родства.
– Дед рассказывал мне, что в этих холмах водятся привидения, – сказал ему Дейв.
Лес густел, вокруг их обступали ясени, березы и сосны. Дикая чаща, заросшая сорняками, с поваленными бревнами и расколотыми молниями стволами. Кусты шиповника, олеандра, катальпы, рододендрона и кизила сплетались в безумную, непроходимую массу. Шэд заметил на коре шрамы от пуль и картечи. В зарослях мерцали отблески – свет отражался от пивных банок и разбитых бутылок виски.
– Может, и есть, – отозвался Шэд. По крайней мере, сегодня так и было. Меган хотела с ним пообщаться. Если, конечно, это была Меган, а не кто-то еще.
Пора было переходить к делу. Обстановка слегка изменилась: Дейв без единого чертова усилия снова взял ситуацию под контроль.
– Не хочу, чтобы ты создавал здесь проблемы, Шэд Дженкинс.
– Я и не собираюсь
– Враль из тебя никакой.
– Я должен выяснить, что с ней случилось.
– Это моя работа, – холодно и твердо произнес Дейв. – Оставь ее мне.
Это означало одно: что бы ни было в официальном рапорте, помощник шерифа не откажется от дела и будет над ним работать, пока не докопается до истины.
– Давай поднимемся туда на пару минут.
– Куда?
– На вершину хребта Ионы, – ответил Шэд.
– Чего ради, черт возьми?
– Хочу окинуть взглядом.
Дейв скорчил гримасу, на которую способны лишь копы, – как будто он связался с чересчур умным сопляком и уже готов хорошенько ему наподдать. Однако сделал Шэду небольшую поблажку и не стал возражать.
Они вернулись к патрульной машине и поехали к вершине. От Евангельской тропы разбегалось множество тропок, исчезавших в зарослях по обеим сторонам дороги. Чтобы люди не сорвались с края, тут установили дощатую изгородь.
Изрезанная яростным потоком Чаталахи, расщелина тянулась на сотни миль в обоих направлениях. Крутые склоны ущелья обступали реку почти пятнадцать миль, до самого Поверхое. Другая сторона была обрывистой и неровной, ее покрывал густой лиственный лес.
Дейв и Шэд выбрались из машины. Помощник шерифа не выказывал ни малейшего напряжения, но Шэд чувствовал, что тот начинает нервничать: слишком много времени ушло на разговоры, разъезды, безделье, опеку гражданского. Шэд изо всех сил старался не обращать на это внимания.
Изгородь была хлипкой, на гнилых досках виднелась черная плесень. Чуть надави – и все опрокинется. Когда Шэд прижался к ней животом, ограда поддалась, доски дюйм за дюймом накренялись вперед, едва не сбросив его вниз. Крепкая рука Дейва метнулась и поддержала Шэда.
– Как высоко мы забрались?
– Вдоль края ущелья высота в среднем около трехсот или четырехсот футов над уровнем моря, – ответил Дейв.
– Господи…
– Вода опускается больше чем на две тысячи футов, прежде чем прорваться на открытую местность. Хребет Ионы по другую сторону ущелья. Мой дед там охотился на гризли и пум.
– Хотя и считал, что в холмах живут призраки?
– Он был противоречивым человеком.
Как и все мы. От этого никуда не деться.
– На той стороне кто-нибудь обитает?
Огромные легкие Дейва наполнились холодным воздухом точно кузнечные мехи. Помощник шерифа одарил Шэда все тем же взглядом – печальным и почти нежным, но в нем читалась явная готовность дать парню в нос, если потребуется.
– Ты собираешься охотиться за всеми в радиусе двадцати миль, Шэд Дженкинс?
– Если придется.
– Чтобы сделать себе еще больнее? – Дейв не стал дожидаться ответа. – На Ионе в основном пустоши. Гризли и больших кошек извели. Теперь там найдешь только оленей, куропаток, перепелов и енотов. Они питаются красной аронией и баптизией, так что вырастают не такими крупными, как ты мог бы подумать. А еще там полно гремучников. На случай, если решишь прогуляться. Купи себе настоящие ботинки. Те, что на тебе, змея прокусит, а без лечения ты, скорее всего, помрешь часа через два.
Он преувеличивал. Наверное.
– А как далеко мост через пропасть?
– До моста примерно миля. Сейчас кустарники и сосны закрывают от нас эстакаду. Фарисеев мост. Названия в этих краях – чистое наказание, правда?
– Похоже, их давали по-настоящему упертые люди.
– И кое-кто из их потомков может быть таким же.
– Думаю, да, мы можем.
– Эстакада никогда не была самой надежной конструкцией, но округ пользовался ею лет пятнадцать-двадцать, начиная с конца тридцатых годов. Там, на Ионе, пару раз пытались начать горные работы, но из этого ничего не вышло, и рельсы разобрали. Теперь жители гор используют мост, чтобы вдвое сократить путь в город. Если вообще спускаются. Это теперь происходит все реже и реже. Никто другой не рискует пользоваться мостом, даже охотники. Проще и безопаснее перебраться через Чаталаху ниже по течению и проехать по одной из старых лесовозных дорог.
Шэд отступил к шаткой изгороди и усилием воли остановился. Тому, кто думал о нем, следовало показать: он не собирается смирно лежать или отступать. Нет, он идет.
Шэд окинул взглядом другую сторону ущелья – умирающие фруктовые сады, густо заросшие ежевикой и шиповником.
Царапина на щеке.
Фарисей.
Если никто не отвозил Меган на Евангельскую тропу, то, возможно, кто-то привез ее сюда из глубины гор.
Глава пятая
Девчонкой Лувеллов, о которой говорил отец, оказалась Глайд. Та самая, что бросила школу в пятом классе и большую часть времени помогала перегонять виски из кислой браги. На год моложе Меган – чем Меган была, – Глайд уже обладала грудью третьего размера, природной хитростью и умением разбираться в мужчинах. Как и мать со старшими сестрами, она была создана, чтобы рожать детей и передавать дальше бремя собственного невежества.
Шэд помнил ее неказистой девчонкой, которая вечно надувала губы, рисовалась и пахла стеблями свежей кукурузы. Теперь Глайд превратилась в дерзкую девицу, сознававшую свою сексуальность, но была еще слишком незрелой. Ее хватало лишь на то, чтобы ткнуть грудью тебе в лицо. Глайд научилась принимать выигрышные позы, которые подчеркивали ее усыпанное веснушками декольте.
Лувеллы поднялись со дна только затем, чтобы пристраститься к виски собственного производства. Глава семейства, Пайк Лувелл, сам себя взорвал – напившись, он сунул пять динамитных шашек в сусличью нору. Двое его сыновей пребывали на разных стадиях хронического алкоголизма. И даже не торговали своим самогоном. Частенько, не дождавшись окончания перегонки, они располагались посреди усеянной камнями фермы и поедали сусло.
Отвратительное зрелище. У братьев совсем не осталось зубов. Старший, Венн, совершенно спился и редко покидал сарай. Младший, Хубер, желтый и одутловатый из-за проблем с почками, был всего на пару лет старше Шэда, но уже добрался до последней стадии цирроза печени.
Их владения притулились на Боган-роуд, между лягушачьей запрудой и несколькими акрами поля, поросшего мятликом. Четыре лачуги, покрытые вороньим дерьмом, стояли друг против друга.
У Глайд появился небольшой животик, но Шэд не мог сказать, детская ли это припухлость, или девчонка уже беременна. Он все гадал, а она продолжала напускать на себя тот вид, который мог бы свести с ума парней из закусочной Добера. У Шэда уже два года не было женщины, но все же зрелище почему-то приводило его в уныние.
Шэд снова с тревогой подумал о том, что убийц из блока «С» он теперь понимал лучше, чем соплеменников.
Глайд, оправдывая свое имя,[6] кружась вокруг Шэда, ловко скользила по двору – работала с чанами пузырящейся браги. В углу сарая торчали из-под соломы подошвы ботинок Венна. На земле валялись глиняные черепки и консервные банки, наполовину скрытые пучками сорняков. Металлические бочки, в которых была брага, соединялись скрученными обрезками батарейных труб, такие же обрезки валялись там и сям среди высохшей кукурузной шелухи.
Шэда затошнило при мысли, что Мег, наверное, бывала здесь и созерцала эту унылую картину. Неужели она заглядывала в беззубую пасть Хубера, смотрела на его отвисшую челюсть, слушала невнятное пьяное бормотание? Наблюдала, как Венн ползал тут, глотая брагу? Мог ли Шэд спасти ее хотя бы от этого?
Ему приходилось постоянно крутить головой, чтобы видеть Глайд, пока та кружила вокруг резервуаров, от которых шел пар. Сможет ли он когда-нибудь снова пить виски?