– Она не для тебя, – сказал Габриэль.
– Неужели? – отозвался Шэд. – Для кого же тогда? Скажите мне, как его зовут.
Вот он и вернулся к тому же вопросу, звучавшему как крик совы. И не мог ничего поделать, кроме как твердить: кто, кто, кто, блядь, кто.
– Он не проявит к тебе милосердия. – В голосе Габриэля появились жалобные нотки.
– Кто не проявит?
– Он утащит тебя в ущелье вместе с другими обреченными.
– Довольно злобные речи для божьего человека.
– Ты ждал чего-то большего от змеиного проповедника?
– Да.
Что бы ни происходило в этом доме, началось все давным-давно. Шэд знал, что стал катализатором, вынудил кого-то другого действовать, а заплатила за это Джерилин. Он хотел спросить Габриэля, почему тот не плачет. Почему этот ублюдок не выказывает ни сожаления, ни настоящего гнева. Чего он действительно боится. И кого, кого, кого, блядь, кого!
Но выводить Габриэля из оцепенения Шэд не собирался. Он повернулся к Реби, надеясь, что та скажет что-нибудь успокаивающее и ободряющее, снимет напряжение, но девчонка лишь медленно расплылась в улыбке. Иезавель провинциальная. В другое время это заставило бы его замурлыкать, но сейчас Шэд мог только стонать.
Габриэль сделал еще шаг, повернувшись боком, чтобы продемонстрировать рукоятку пистолета. Он согнул пальцы, медленно поднес руку ближе к оружию.
– Не делайте этого, – сказал Шэд. – Я не чувствую запаха масла. Вы уже много лет не чистили револьвер. Он оторвет вам руку. Или вашу чертову голову.
– Зачем ты здесь?
– Я же вам говорил.
– Ты не сказал ничего важного! Что ты делаешь в моем доме? Ты мне не друг. Ты не слышишь Слово.
Словно все это было в шутку, Габриэль действительно положил руку на пистолет и начал его вытаскивать.
Как будто ты должен просто стоять и ждать, пока оружие освободится от кобуры.
– Не надо!
Если собеседник болтлив, позволь ему болтать. Пока он выделывается, ты сможешь вклиниться. Но когда он молчалив и медлителен, ты знаешь, что он уже отключился.
Шэд выбил револьвер левой рукой, размахнулся правой и врезал Габриэлю в лицо. Мужчина опрокинулся на дверь, створка сорвалась с верхней петли. Изо рта Габриэля брызнула слюна, а по стене потекла струйка крови.
Реби обвилась вокруг Шэда, обхватила его руками и произнесла:
– Убей его. Убей моего папу.
В глазах их Иисуса горело адское пламя. Этого было не забыть.
В коридоре раздался крик. Должно быть, миссис Габриэль. Шэд не помнил ее лица и не мог разглядеть женщину в темных закоулках дома. Некоторые люди присутствуют в твоей истории, но не становятся ее частью.
– Я был прав, – сказал Габриэль. – Ты пришел сюда не с открытым сердцем в поисках Господа.
– Ты просто упрямый ублюдок – знаешь об этом? Почему бы тебе не заняться собственным домом?
– В конце концов он тебя найдет.
– Найдет? – Шэд решил спросить в последний раз, прежде чем забыть обо всем этом. – Кто тот змей, что ползает по твоему саду, Габриэль?
Он заметил среди деревьев размытые темные фигуры, приближавшиеся к дому от соседней лачуги. Шэд понял, что это идут вооруженные до зубов братья Вегг. Он протиснулся мимо Габриэля, но Реби потянулась к нему и обняла за спину.
– Не нужно суетиться из-за ерунды. У тебя нет причин бояться обычных дураков.
Шэд оттолкнул ее и снова направился к двери, но встревоженные криком Харт и Хауэлл были уже в доме. Харт держал винтовку. Хауэлл тащил один из плексигласовых контейнеров, наполненных змеями.
Принесли с собой змей, словно посыпанный крошкой пирог.
На лицах братьев не было ни малейшей неприязни. Ничего от Маленького Пепе, когда тот неуклюже приблизился, собираясь исполнить задуманное.
Контейнер из оргстекла открылся, гремучие змеи кучей посыпались на пол, переплетаясь, проскальзывая друг под другом и расползаясь во все стороны. Затем развернулись, и несколько из них метнулись прямо к Шэду, точно всегда его ненавидели.
Харт поднял винтовку и шагнул вперед.
– Нет! – крикнул Габриэль.
«Ну вот, снова», – подумал Шэд.
В тюрьме его называли Ионой, поскольку насилие окружало его, но даже плеча не касалось. Пролетало мимо и попадало в кого-нибудь другого.
Пуля пробила грудь Реби с левой стороны. Короткий крик, похожий на имя Шэда, сорвался с ее губ. Кровь и кусочки плоти обдали его шею теплой волной. Влажные волосы Реби хлестнули Шэда по лицу, когда девушка боком упала в его объятия, выскользнула и замертво рухнула на кровать.
Каждому мужчине хочется стать для женщины героем, даже если уже слишком поздно. Поэтому он выпрямился во весь рост. Ярость заставила его взреветь. Змеи зашипели и бросились вперед. Две вцепились в сапоги и повисли на них. Харт и Хауэлл продолжали пялиться, их лица по-прежнему ничего не выражали. В доме снова закричала женщина.
Шэд поймал взгляд Лукаса Габриэля, мгновение длилось дольше, чем должно было. Проповедник с огромным сожалением поморщился и начал поднимать пистолет. Шэд, подавив приступ боли, фыркнул, что было не совсем вздохом. Гремучие змеи приближались, скользили по телу Джерилин, стирая улыбку с ее губ.
Винтовка дернулась. Шэд заслонил лицо руками и вылетел в приоткрытое окно, откуда ему махала Мег.
Глава пятнадцатая
В федеральной тюрьме у старых бандитов было, по слухам, восемьсот двенадцать каналов кабельного, по которым они круглые сутки смотрели порнуху и «Крестного отца».
Но в блоке «С» начальник разрешал смотреть телевизор только два часа в день. Ничего такого, что могло бы спровоцировать насилие, самоубийство, депрессию или сексуальное возбуждение – ни боевиков, ни Джерри Спрингера, ни MTV, ни Арни Шварценеггера или даже Опру. Арийцы обычно слетали с катушек, когда включалась миссис О: начинали швырять стулья, гоняться за парнями в душевых кабинах. Нет, никакой миссис О.
Но время от времени настройки сбивались, и можно было поймать последние тридцать минут какой-нибудь киношки. Из тех, где обычного парня доводят до края и ему приходится мстить злодеям: шерифу-садисту, террористам, мерзкому брату-близнецу, жене-изменнице, которая инсценировала собственную смерть и подставила его. И он давал себе волю, засовывал гранату в рот ублюдку и отпускал остроты, пока мозги разлетались во все стороны. К финалу он был избит ко всем чертям, но, даже хромая, продолжал нести забавную чушь, а если слышал выстрел из пистолета или жужжание ракетницы, всегда уворачивался в самую последнюю секунду.
В фильмах это выглядело легко. Парень пролетал сквозь окно бара, и стекло просто взрывалось дождем крошечных, похожих на леденцы осколков. Он лихо кувыркался, вскакивал на ноги и зигзагами проносился между деревьями. Вслед раздавались один-два выстрела наугад, ветер уносил маленькие облачка дыма. Глядя на все это, нельзя было слишком громко смеяться, иначе «быки» сообразили бы, что кто-то облажался и в камере показывают что-то интересное.
Однажды они с Джеффи О’Рурком увидели пять минут из какого-то кино о южном садизме семидесятых, где невиновный парень пытался сбежать с каторги. Джеффи тогда взглянул на Шэда и сказал: «Из фильмов, в которых герой умирает или попадает в тюрьму до конца жизни, этот единственный, где он все равно умудряется что-то выиграть».
«Выиграть что?» – спросил Шэд.
Вот так, как хор в греческой трагедии, разъясняющий мораль, или помощник режиссера в «Нашем городке» [12], который появляется, чтобы рассказать финал и навести немного глянца. Возможно, Джеффи и ответил, но Шэд не мог вспомнить.
Из носа у него текла кровь, каждую мышцу, казалось, проткнули шилом. Предплечья покрывали глубокие рваные раны, колючие кустарники раздирали кожу, пока он пробирался сквозь заросли. Лицо изрезали ветки чертополоха, шипы торчали изо лба и щек.
Шэд бежал.
Прошла всего минута, прежде чем он настолько заблудился, что уже не понимал, в каком направлении движется. В небе висели тяжелые серые тучи, солнце было не разглядеть. Шэд видел лишь размытую алую дымку за вздымающимися клубами цвета пепла.
Он старался не накладывать на все это звуковую дорожку, но ничего не мог с собой поделать. Слышал дурацкое банджо и губную гармошку, а когда скатился с насыпи, зашуршала и застучала стиральная доска. С каждой секундой шипы акации впивались все глубже.
Если он направлялся обратно к гребню, то нужно было лишь пересечь эстакаду и вернуться к своей машине. А если двигался дальше на юг, то придется спуститься с этой чертовой горы, прежде чем он доберется до реки. Возможно, получится найти одну из старых лесовозных дорог или горную тропу, которая ведет в город. В противном случае он наткнется либо на скалы, либо на заросли ежевики. Ни то ни другое не преодолеть.
Кровь Реби медленно высыхала на нем, обжигала язык.
Лес продолжал густеть. Шэда обступали дубы, ясени, ели и сосны. Он изо всех сил старался удержаться на ногах, оставляя широкие вмятины в ковре из кедровой коры, листьев, иголок и мха. Было чертовски скользко, но он продолжал спускаться, спотыкаясь о корни и поваленные стволы. Пару раз растягивался и полз на животе мимо изрезанных деревьев и широкоголовых сцинков.
Шэд не знал, насколько близко братья Вегг, но понимал, что они догонят.
Его окружали заросли, ветви качались на ветру и трепали за волосы. Шэд услышал неподалеку журчание воды и пошел на звук.
Он посмотрел вниз и увидел, что подобрал где-то наполненную грязью пивную бутылку и почему-то продолжал ее сжимать. Сохранить эту бутылку казалось важным делом. В такое время не до вопросов к своим рукам.
Он соскользнул с грязной насыпи и приблизился к ручью, который сильно разлился из-за дождя. Шэд понятия не имел, то ли это место, где он впервые встретил Джерилин и наблюдал, как она бросала в воду листы папиросной бумаги, но уставился на стремительный ручей и тут же его возненавидел.
Ладно, теперь, возможно, ясно, зачем нужна бутылка. Потертая этикетка оторвалась почти без усилий. Шэд написал грязным пальцем на обратной стороне: