– Неужели ты… – Он сделал заметную драматическую паузу, словно репетировал на театральных подмостках сцену из «Кто боится Вирджинии Вульф?». – Неужели ты…
– Что?
– Ты убил их всех?
– Прекрати нести чушь, док. Почему ты не позвонил Уинтелу, когда меня увидел?
Чувство стыда исказило лицо дока. Он выставил вперед свои клоунские ноги и уставился на них.
– Насколько я смог понять, ты отправился по Евангельской тропе. Случись беда с моей сестрой, я поступил бы так же. После осмотра тела Меган у меня не нашлось ответов для твоего отца. У шерифа их тоже нет. Это терзает меня. Я вырос здесь, в Лощине, так же, как и ты. Я знаю об этих горах.
Док замолчал, будто и без слов все было понятно. Шэд нахмурился, но спустил все на тормозах, ему это было выгодно. Вот к чему привело развитие науки и медицины в этом округе.
Возможно, док давал ему передышку, поскольку чувствовал вину за то, что напортачил с причиной смерти Меган. Или его просто тошнило от Лощины, от Шэда, от больных младенцев, которых он продолжал принимать.
– Теперь, когда ты… закончил свои дела с той дорогой, я обязан доложить обо всем, Шэд Дженкинс.
– Я еще не закончил, док.
– Сынок…
Когда они тебя не слушают, а ты лежишь на спине, напомни о том, что вас связывает.
– Помнишь, я натыкался на тебя на нижних отмелях? Твои ноги лежали прямо в воде. Я останавливался, подбирал тебя, пока течением не унесло, и отвозил домой. Твоя жена всегда пыталась заплатить мне сорок долларов. Не знаю точно, как она дошла до такой цены.
– Это все деньги, что у нее были зараз, – ответил док. – Я ограничивал ее в расходах, поскольку она ездила по всему чертовому округу в поисках гаражных распродаж и притаскивала домой самую уродливую и бесполезную мебель, которую можно себе представить. Плетеную. Эта проклятая плетенка. Люди, которые делают плетеные сиденья, бесчеловечны, их следует сжигать на костре.
У дока были свои заскоки.
– Не могу сказать, что я виню тебя.
– Ты ставишь меня в затруднительное положение.
– Три дня назад ты, возможно, и был в затруднительном положении. А теперь это, в общем, запоздалая отговорка.
Док обдумал его слова:
– Хорошо, я не пойду в полицию. И стану отрицать, что был здесь. У меня в жизни и так достаточно неприятностей.
– Как и у всех нас. Спасибо.
– Ты не мог бы объяснить, почему не хочешь ехать в больницу? Ранение тяжелое. У тебя внутренние повреждения. Даже если выздоровеешь, будешь прикован к постели несколько месяцев. Хромота останется навсегда.
– Я прошел через огонь, док. Бог меня не хочет. Если бы хотел – забрал бы.
– Ты бредишь.
– Думаешь?
Плечи дока Боллара поникли, он отступил, побежденный задолго до того, как пришел в этот дом. Исповедальным шепотом он спросил:
– Что случилось в терновых лесах, Шэд Дженкинс?
Джерилин мертва. Реби мертва.
Харт и Хауэлл Вегги мертвы. Одного Шэд убил собственными руками.
Как описать сокрушительную природу всего этого? Преступления, связанные с его поисками? Громадную пропасть, которую он пересек?
Шэд минуту облизывал губы, пытаясь подобрать верные слова, и выглядел таким же бестолковым и обескураженным, как и старик. Есть вопросы, на которые ты никогда не смог бы ответить вслух. Наконец ему удалось произнести:
– Как там ваши мозоли, док?
Тэнди Мэй Ласк, мать Меган, третья жена Карла Дженкинса, всегда была немного кривоногой. Но за последние двадцать лет она прибавила в весе и родила так много детей, что теперь ее колени были постоянно выгнуты.
Тэнди Мэй вошла в комнату, переваливаясь так, словно у нее трещина в тазу или она когда-то переломала ноги. Несколько больных детей сгрудились вокруг нее, другие тащились позади и оставались в темном коридоре.
Иногда, проезжая мимо фермы Ласк, Шэд останавливался на шоссе – восемнадцать, глядел на дом и гадал: каково было бы дольше двух лет иметь в мачехах Тэнди Мэй? Он стал бы сильнее или просто быстрее слетел бы с катушек? И как Меган пережила бы трудные времена, если бы о ней всегда заботилась мать?
Иные печали могут долгие годы иссушать тебя по миллиметру без твоего ведома, пока однажды не проснешься совершенно опустошенным, не имея ни малейшего представления, как же это произошло.
Именно такое выражение лица было сейчас у Тэнди Мэй Ласк. Она выпроводила детей заниматься домашними делами. Малыши заковыляли, покатились и поскакали прочь, извиваясь и ползая в хаосе незавершенных тел. Ни к кому из них Тэнди Мэй не обращалась по имени.
Рядом остался только тыквоголовый мальчик. Он примостился у самой двери, но время от времени заглядывал в комнату. Шэд помахал ему. Мальчишка в ответ пошевелил пальцами. Их было всего четыре.
Лицо Тэнди Мэй было сжатым точно кулак, каменным, но не то чтобы злым. Она по-прежнему сохранила некоторую моложавость, будто старилась не вполне естественным образом. Будто прожитые годы ей навязали. Возможно, именно так она себя и ощущала.
Что с тобой делает рождение такого количества больных детей и невозможность все это остановить? Шэд видел, как муж Тэнди Мэй заставлял ее год за годом беременеть в надежде, что появится наконец один нормальный сын. Мальчик, которого можно научить играть в бейсбол и водить машину. Что же заставило его уйти после стольких попыток?
Тэнди Мэй села на край кровати и уставилась в пол, словно ждала побоев. Шэд начинал понимать, что происходило в этом доме.
– Спасибо, что приняла меня, – сказал он.
– У меня не было выбора, – ответила она без всякой враждебности.
– Ты могла бы позвонить шерифу.
– Думаю, ты бы убил меня. Ты был так близок к смерти, как ни один человек или зверь, которых я когда-либо видела. Но велел мне не звонить, вот я и не стала.
Он этого не помнил.
– Могла бы связаться с моим отцом.
Это нисколько ее не встряхнуло. Казалось, Тэнди Мэй не осознавала, что когда-то была замужем за Карлом Дженкинсом. И что такого рода ситуацию кто-то может посчитать неловкой.
– Я подумала, он знает про твои замыслы и уже смирился с ними. Такой уж твой па.
– Ты давно его не видела.
– Люди не меняются.
– Пожалуй, соглашусь.
Тыквоголовый мальчик вышел из комнаты. Половицы заскрипели.
– Хочешь теперь поговорить о Меган, да?
– Да. Она когда-нибудь навещала тебя, Тэнди Мэй?
– Пару раз за последние несколько месяцев. Заезжала время от времени. Она и эта Келли Энсон.
– Чтобы выгрузить виски?
Она кивнула.
– Мой муж, Джимми Рэй, к нему пристрастился, хоть и не давал себе волю, как некоторые в Лощине.
– Келли сказала, что не знает о ферме.
– Ты спрашивал, видела ли она моих детей, да? Она никогда их не видела.
– Ей не знакома фамилия Ласк.
– Десять лет назад нам пришлось продать ферму. С тех пор мы ее арендуем и работаем на владельца. Его зовут Сирил Пэтчи. Это «Местечко Пэтчи». Когда заказываем виски, используем имя Сирила.
– Не знал.
– И не обязан.
– Каково было увидеться с Меган после стольких лет?
Тэнди Мэй впервые посмотрела ему в глаза.
– Это немного успокоило мое сердце. Мы разговаривали не как мать и дочь. Болтали, будто парочка городских дурочек. Она и одна приходила, помогала мне с малышами. Ей нравилось брать их с собой к реке и гулять там по утрам, когда шел дождь. Мы прекрасно ладили, она никогда не отчитывала меня за выбор, который я сделала.
У Шэда сложилось впечатление, что Тэнди Мэй искренне сожалеет о потерянных годах. Он попытался положить руку ей на локоть, но из-за этого швы начинали натягиваться.
– Как она попадала сюда в одиночку? – спросил он. – Пешком идти слишком далеко. А брать пикап без ведома па она не могла.
– Не знаю. Она просто появлялась. Я думала, что Келли высаживала ее на дороге.
– Нет, – сказал Шэд. – Только не Келли.
– Ну, тогда кто-то другой.
Правильно, кто-то.
– Она хоть раз говорила о ком-нибудь в своей жизни? О парне или мужчине?
– Нет. Но ближе к концу… В последний раз или два, когда я ее видела… Она казалась чем-то взволнованной. Счастливой, какой и должна быть молодая девушка.
– Влюбленная девушка?
Тэнди Мэй, которая оставила его отца, чтобы сойтись с собственным кузеном и налаживать жизнь на арендованной ферме с умирающим вишневым садом, которая, вероятно, много понимала в любви, ответила:
– Может быть. Она засияла по-новому. Иногда, успокоив детей, спускалась к реке с блокнотом и ручкой. Я думаю, писала стихи.
– Или письма.
– Может, и так. Вода протекает по краю нашей земли, а потом уходит на восток, дальше того места, откуда ты спустился. Я не строила из себя мать, не мое это было дело. У Меган имелось собственное мнение. Может, она и встречалась там с парнем. Точно не знаю.
В Шэде проснулась ярость. Ему захотелось схватить Тэнди Мэй за плечи, встряхнуть и спросить, почему она позволила дочери спускаться туда одной. Столько времени прошло, почему было не задать вопросы и не докопаться до правды, вместо того чтобы заставлять ее приглядывать за постоянно растущей оравой больных детишек.
Мег спускалась к реке и отправляла по воде письма своей новой любви. Тому, кто процитирует их, когда встретится с ней позже. Ночью. На дурной дороге.
Три недели спустя Шэд почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы выйти наружу. За все это время он ни разу не говорил с отцом и гадал, беспокоится ли тот. Или па занят вырезанием и полировкой надгробия Меган.
Декабрьский воздух был тяжелым, бодрящим и холодным. Снега в Лощине не случалось почти двенадцать лет, но Шэд не удивился бы, если бы небо раскололось и обрушилось метелью. Что наверху, то и внизу. Становилось все холоднее, но он по-прежнему боролся за свое хладнокровие.
Когда Шэд решил, что справится, он пересек фермерские земли, добрался до реки и сел на берегу. Интересно, змеиные проповедники по-прежнему преследовали его? Лукас Габриэль не хотел обращаться в полицию, но неужели он в конце концов это сделал? Побывали ли после него в поселке Инкрис Уинтел и Дейв Фокс?