— Почему нет?! — простонал Рави, теряя последнюю надежду.
— Потому что ты, Рави, никого не убивал. Это сделала я! — Пиппа взяла его за руку и привычным жестом переплела с ним пальцы. — Женитьба не спасет тебя от ответственности, только привяжет ко мне. Если дело дойдет до суда, то, возможно, наши показания вовсе не понадобятся, чтобы посадить обоих. Разве Сэл хотел бы тебе такой судьбы? Разве он хотел бы, чтобы все вокруг считали тебя убийцей, как его самого?
— Хватит… — взмолился Рави, слишком сильно сжимая ей пальцы. — Хватит давить на меня…
— Это касается не только тебя, — проговорила Пиппа, прижимаясь к нему в ответ. — Кара, Нэт, Коннор — я должна порвать со всеми, кто мне дорог. Даже с моей семьей: нельзя допустить, чтобы полиция решила, будто они помогали мне или содействовали. Нельзя. Мне придется уехать и жить одной. Ни с кем не общаться до самого суда. И даже потом, если вдруг присяжные…
— Нет, — повторил Рави, но уже не так громко, как прежде. Слезы потекли быстрее.
— Я бомба замедленного действия. Нельзя допустить, чтобы люди, которые мне дороги, были рядом, когда я рвану.
— Если рванешь, — напомнил Рави.
— Если… — согласилась она, протягивая руку, чтобы поймать одну из его слезинок. — Потерпи до суда. Вот когда он пройдет как надо, когда Макса признают виновным, тогда все станет как прежде. Я верну свою жизнь. Верну свою семью. Тебя. Мы снова найдем друг друга, обещаю. Если, конечно, ты к тому времени не передумаешь…
Рави прижался щекой к ее руке.
— Процесс может затянуться. На несколько месяцев, а то и лет. Речь об убийстве.
— Значит, подождем, — произнесла Пиппа. — Если вдруг Макса признают невиновным, ты скажешь Хокинсу, что я заставила тебя помогать. На месте преступления тебя не было, ты не знал про убийство. Я лишь заставила тебя придумать отговорку про наушники. Заставила. Скажи, Рави!
— Заставила, — тихо повторил он, и его лицо исказилось в агонии. — Я не хочу. — Он всхлипнул, и ладонь в ее руке задрожала. — Не хочу тебя терять. Мне все равно; мне без разницы, что будет, я не хочу с тобой расставаться. Я не хочу ждать суда. Я люблю тебя. Я не могу… не могу. Ты моя Пиппа, а я твой Рави. Мы — команда. Не хочу!
Пиппа прижалась к нему, уткнувшись лицом в любимое местечко у основания шеи.
Рави уронил голову ей на плечо.
— Я тоже не хочу, — сказала она, и стало так больно, что в груди кончился воздух.
Эта боль никогда не пройдет. Ее не вылечит ни время, ни расстояние.
— Я очень тебя люблю, — прошептала Пиппа. — Поэтому должна уйти. Ты сам поступил бы так же ради меня. Не сомневаюсь.
Прозвучало эхо тех слов, которые он произнес, когда спас ее, точно так же, как он спас ее тогда, на складе, сам того не подозревая. Теперь Пиппа должна спасти его. Наверное, других вариантов не было вовсе, поэтому все решения, которые она принимала прежде, оказывались неверными или плохими.
— Мне пора, — сказала она наконец.
— Нет! Нет! — Рави вцепился в нее, не отпуская и зарываясь лицом ей в пальто. — Нет, не уходи, — взмолился он. — Пожалуйста, не бросай меня. Пожалуйста, не уходи!
Кому-то из них придется уйти первым. Первым бросить прощальный взгляд. Первым сказать, что любит, в последний раз.
И это будет она.
Пиппа высвободилась из его рук. Приподнялась на цыпочки, прижалась к Рави лбом. Хотелось забрать у него хотя бы частицу боли. Забрать часть плохих мыслей, освободив место для хороших.
— Я люблю тебя, — сказала она, отступая на шаг.
— Я люблю тебя.
Она посмотрела в глаза Рави. Тот посмотрел в ответ.
Пиппа повернулся и пошла прочь.
Рави рванул вслед за ней, что-то крича вдогонку; ветер доносил его рыдания. Пиппа продолжала идти. Десять шагов. Одиннадцать. На двенадцатом она споткнулась. Не получается. Никак…
Пиппа оглянулась. Рави упал на колени в листья и рыдал, уткнувшись лицом в ладони. Видеть его таким было невыносимо. Пиппу тянуло назад, обратно. Обнять его, забрать у него боль, выпустить взамен свою… Прижаться к груди, стать единым целым. Сказать, что любит его, всеми способами, какие только существуют в природе, услышать в ответ очередное дурацкое прозвище в исполнении мягкого, как сливочное масло, голоса…
Однако так нечестно. Сейчас Рави нельзя находиться с ней рядом. Пиппа не имеет на него прав. Она должна быть сильной, найти в себе храбрость и уйти.
Пиппа посмотрела на него в последний раз, затем отвернулась. Дальнейший путь расплывался в глазах, потому что из них потоком текли слезы. Может, они встретятся в будущем. А может, и нет. Так или иначе, надо заканчивать, иначе не хватит сил.
Ветер доносил до нее тихий вой; Рави это был или деревья, Пиппа не знала.
Она ушла и больше не оглядывалась.
Глава пятьдесят пятая
День семьдесят второй.
Пиппа старательно их считала, мысленно делая засечки.
Стояла середина декабря, и солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розовый цвет смытой крови. Пиппа поплотнее запахнула пальто и зашагала дальше по узким извилистым улочкам Кембриджа.
Дату суда еще не назначили, до Пиппы вообще последнее время не доходили новости. Только вчера Мария Каррас прислала по почте фотографию Билли в ярко-красном джемпере с оленями: он с ухмылкой наряжал рождественскую елку. Пиппа тоже улыбнулась, глядя на экран. Билли Карраса освободили на тридцать первый день, все обвинения с него сняли.
На тридцать третий день появились новости: Убийца КЛ — Джейсон Белл.
— Эй, это же тип из твоего города? — спросил ее кто-то в общежитии, где на фоне работал телевизор с новостями.
С Пиппой мало кто разговаривал; она держалась особняком, стараясь ни с кем не общаться.
— Ага, — кивнула Пиппа, прибавляя звук.
Джейсон Белл оказался не только Убийцей КЛ, но и Юго-восточным Маньяком, насильником, который орудовал на окраине Лондона в начале девяностых, что подтверждали результаты ДНК. В 1994 году родилась Энди Белл; после рождения дочери Джейсон утихомирился и переехал в Литтл-Килтон. Убивать он начал, когда Энди исполнилось пятнадцать и она начала превращаться в женщину. Может, поэтому он и сорвался. После смерти старшей дочери Джейсон опять затих. Правда, ненадолго, но про шестую, неудавшуюся жертву никто не узнал.
Всю жизнь Энди провела в одном доме с чудовищем. Ей не удалось от него сбежать.
Пиппа завернула за угол; мимо с шумом пронесся автомобиль, и она поправила на плечах тяжелый от книг рюкзак. В кармане зазвонил телефон. Пиппа вытащила его и уставилась на экран.
Папа.
Живот завязало узлом, а в сердце пробило дыру. Пиппа нажала боковую кнопку, отключая звук, и убрала телефон в карман. Она напишет завтра и извинится, что пропустила звонок. Скажет, что была занята: например, сидела в библиотеке. Будет с каждым днем все больше откладывать разговоры: звонить раз в неделю, потом раз в месяц… Перестанет читать сообщения и писать в ответ. Семестр заканчивался, и Пиппа заплатила за то, чтобы оставить за собой комнату на время каникул, сказав родителям, что у нее много домашней работы. На Рождество тоже придется выдумать отговорку, почему она не может вернуться в город. Пиппа знала, что тем самым мучает родных, и это разбивало ей сердце, но по-другому было нельзя. Она опасна, надо держаться от них на расстоянии, чтобы дорогих ей людей не зацепило отдачей.
День семьдесят второй. Прошло всего два с половиной месяца с момента ее изгнания, когда она попала в чистилище. Все свободное время Пиппа бродила по мощеным улочкам и давала себе обещания. Вот и все, что ей оставалось.
Она обещала, что изменится, что станет лучше, что заслужит право вернуть свою жизнь и всех, кто ей дорог.
Она больше никогда не будет возмущаться тем, что нужно идти на футбольный матч Джоша и весь день сидеть на стадионе. Будет отвечать на вопросы, какими бы они ни были странными и глупыми. Станет идеальной старшей сестрой, наставницей и человеком, на которого Джош может равняться.
Она будет добрее к матери, потому что та всегда хотела для нее самого лучшего. Пиппа воспринимала мать как нечто само собой разумеющееся: что она постоянно дома, вечно закатывает глаза и находит повод испечь блинчики. Больше никакого равнодушия. Они были единым целым — не разлучались с самого рождения Пиппы. Если она сумеет вернуть свою жизнь, то не отойдет от матери до последнего ее вздоха. Обязательно будет держать ее за морщинистую руку.
Папа… Пиппа отдала бы что угодно, лишь бы снова услышать, как он весело смеется и называет ее Пиппеткой. Она будет благодарить его каждый день за то, что он выбрал ее и ее маму, за все, чему он научил ее. Будет рассказывать ему обо всем, чем она похожа на него, и радоваться тому, что это он вылепил из нее того человека, которым она стала. Просто нужно вернуть себе прежнюю жизнь. Если получится, когда-нибудь папа возьмет ее за руку, поведет к алтарю, на полпути остановится и скажет, как ею гордится.
Друзья… Пиппа всегда первой интересовалась их делами. Они понимали друг друга без слов. Ужасно не хватало долгих разговоров с Карой по телефону, неловких перешучиваний с Коннором, смущенных обнимашек с Джейми, поддержки Натали и сестринских нравоучений Наоми.
Бекка… Пиппа мысленно обещала себе, что обязательно ей все расскажет, когда они обе будут свободны. С ней тоже пришлось прервать общение: не ездить в тюрьму и не брать трубку. Для Бекки не тюрьма была клеткой, клеткой был для нее отец. Теперь его не стало, и Бекка заслуживает правды: она должна знать, кем Джейсон был на самом деле и как умер, а самое главное — от чьей руки. Но в первую очередь она заслуживает правду про Энди, свою старшую сестру, которая знала, что за чудовище прячется в их доме. Бекка должна прочитать письмо и узнать, как сильно та ее любила, узнать, что гадости, которые сестра наговорила ей в последние минуты жизни, на самом деле были вызваны стремлением ее спасти. Энди ужасно боялась, что отец убьет их обеих. Пиппа все расскажет Бекке. Та заслужила право знать, что в другой жизни они с Энди обязательно сбежали бы вместе.