Правда, я не договариваю, потому что все отвлекаются: Андрею Григорьевичу кто-то позвонил, а Машенька начинает скакать перед ним и что-то подсказывать, тыча пальцем в планшет. У них есть дела поважнее моих, а нам с Голицыным пора домой.
– Пошли уже, Николай Васильевич.
Тот опять рычит про Ника, но я не слушаю. Ухожу в свои мысли, и они все крутятся вокруг того здания. Кажется, я влюбилась. В здание. В груди и правда какое-то трепещущее чувство, о котором я только в книжках читала, и это стирает шестьдесят семь процентов плохих впечатлений от этого сложного дня. Я готова сражаться с любыми демонами, если в конце пути меня ждут такие шедевры.
Не прощаясь с Голицыным, который что-то без конца болтает у меня за спиной, я вылетаю из бюро и заворачиваю в кофейню в соседнем здании. Заказываю праздничный латте в честь первого дня и кайфую оттого, что вижу тут много работников «Аполло Арт»: все друг друга знают, подкалывают, шутят. Я в туфлях и костюме смотрюсь странновато и даже комично среди модных современных людей, но даже это не может испортить мое воодушевленное настроение.
– Доброго дня, Анна, – улыбается девушка-бармен, читая имя на стаканчике. Отдает мне латте, и я выхожу на улицу.
Дождь закончился, воздух тяжелый, сырой, тротуары блестят, но мне хорошо. Мне задумчиво, хоть и слегка душно. Интересно, как то шикарное здание смотрелось бы в дождь и в грозовую погоду, как сейчас? С этими тяжелыми свинцовыми облаками и синим небом.
Я попиваю кофе, стоя на тротуаре рядом со своим новым местом работы. Ну ладно, практики. Рассматриваю высокие буквы, гадаю, каких годов эта постройка и чем она была раньше. Нужно погуглить, наверняка найдутся старые фотографии шестидесятых годов. Я стягиваю пиджак, оставаясь в топике. Но стоит подойти к дороге, как все летит к чертям собачьим. В том числе и бумажный стаканчик.
Снова я, тот самый мотоциклист и лужа.
– ТВОЮ МАТЬ! – успеваю крикнуть и понимаю, что прекрасно знаю этого полудурка, который не умеет водить. – Я УБЬЮ ТЕБЯ, НИКОЛАЙ!
– Меня зовут Ник, Аннабель-Ли, пресвятая Анна, покровительница занудства, – хрипло хохочет он, сдав назад и притормозив как раз напротив.
Я заношу ногу, чтобы пнуть чертов мотоцикл, и даже успеваю это сделать, но Ник дает по газам, и я больно бьюсь пальцем о какую-то металлическую деталь, теряю равновесие и со стоном падаю на колени.
Твою-мать-твою-мать-твою-мать.
Глава 8
«Твою-мать-твою-мать-твою-мать».
Я сижу на ступеньках «Аполло Арт» в мокром грязном костюме и страдаю. Это выше моих сил! Тут же пытаюсь взять себя в руки, постанываю от боли, но уверяю себя, что со всем справлюсь. Я просто очень устала. Я представляла себе, что после долгих месяцев напряженной работы над курсовой получу свой день триумфа, а получила… Голицына и лужу. Стискиваю зубы, пытаясь забыть о том, как больно. Вот сейчас соберусь с силами и пойду на остановку. Сейчас, да, уже встаю. Ну как же палец болит!
Вскрикиваю и падаю обратно. На ногу наступить невозможно. Приехали! Видимо, я здесь и умру, так и не достигнув архитектурных высот. Увы, профессор Аполлонов.
– Анна?
Я вздрагиваю, потому что не понимаю, в голове звучит голос Андрея Григорьевича или наяву. Задираю голову, а надо мной, подсвеченный пробивающимся сквозь тучи солнцем, стоит сам Аполлонов. У него на лбу по-прежнему висит детская заколка, а в руках он держит ноутбук и кофе в простом бумажном стаканчике.
– Поехали, – спокойно говорит он.
– Куда?
– Есть предположение, что в травму.
Чего?
Андрей Григорьевич вручает мне свой ноутбук и помогает встать, придерживая за талию, но я тут же порывисто отодвигаюсь от него и снова едва не заваливаюсь на асфальт. Краснею от стыда, что умудрилась оказаться в такой ситуации, да еще в первый же день практики. Представляю, что лучше доползу на четвереньках до ближайшей остановки и вызову такси, чем окажусь вдвоем в тесном салоне автомобиля с Аполлоновым, но моих возражений он не слышит и молча, к счастью почти меня не касаясь, ведет к своей машине.
К нам тут же подбегает охранник из «Аполло Арт», забирает у меня кофе, сумку, ноутбук Аполлонова и без разговоров грузит все это в салон. А палец тем временем начинает болеть все больше и больше, по мере того как отступает первая волна шока.
– Слушайте, давайте я на такси… – успеваю пробормотать, пока не оказываюсь у пассажирской двери его очень крутой на вид тачки.
Да, мне больно, но не настолько, чтобы ехать в травму. Тем более с НИМ! И вообще я боюсь врачей! Это, кажется, что-то из детства. По мнению моих родителей, скорую нужно вызывать, только когда уже умер. В больницу, как вы понимаете, в нашей семье обращались только в самом крайнем случае вроде двусторонней пневмонии (моей) или лопнувшего аппендицита (это у папы). Поэтому такие поездки всегда наводили ужас, который я чувствую и сейчас. Особенно в опасной близости с Андреем Григорьевичем. Какого черта я сразу не сбежала? Сейчас бы уже была на пути домой, а потом сидела и смотрела бабушкин сериал с компрессом из магнезии на пальце. Меня бы всей семьей пожалели, а дед предложил стопочку наливки на удачу.
– Садитесь, – настаивает Аполлонов, потому что я упираюсь.
– Не нужно, все нормально, я… – стискиваю от боли зубы, но не сдаюсь. – Я лед приложу, и пройдет.
– Можете считать, что получили производственную травму, а я переживаю о собственной шкуре, – усмехается он, пока я перевариваю только что сказанное и пытаюсь найти логику.
Неуверенно еще раз переступаю со здоровой ноги на больную, чтобы проверить свои силы, и со стоном бью кулаком по крыше машины. Искры летят из глаз, но я думаю только о том, что, к счастью, не оставила вмятину, и это не лучшее начало деловых отношений с, возможно, будущим боссом.
– Вы чего? – Андрей Григорьевич внимательно смотрит мне в глаза. Он стоит уже у водительской двери по другую сторону машины.
– Мне… кажется, больно, – шиплю я.
– Только сейчас стало? Болевой шок прошел?
– Ой! – Я киваю, всхлипываю и утыкаюсь лбом в холодный мокрый металл крыши автомобиля.
Все становится еще хуже. Раньше нога просто болела, сейчас мне кажется, что она раздулась и не вмещается в проклятые туфли. Даже страх и трепет перед Аполлоновым отходят на второй план.
– Да все норм, я… сейчас сама….
Но убедить в этом никого не успеваю, потому что из глаз начинают бежать слезы, которые я не могу контролировать. Есть желание просто отстегнуть ногу.
– Ой, ну подумаешь, ударилась, – ворчит из ниоткуда появившаяся женщина, которую я, кажется, видела на первом этаже бюро. Она красиво подкуривает сигарету и кивает в мою сторону: – А рожать-то как будешь?
Я молча (и мужественно) дергаю на себя дверь автомобиля, потому что, кажется, все наблюдатели этого ждут, а я их задерживаю. Но дверь открывается слишком легко, не то что на дедовой «Ниве», и я со всей силы бью ею по своей голени.
– ДА ТВОЮ Ж… – успеваю прокричать, прежде чем кусаю язык, и очень надеюсь, что мои вопли, как в кино, скроют гудки машин. Но нет. Физически ощущаю на себе чужие взгляды и сгораю со стыда.
– Так, не двигайтесь, Анна. Просто замрите, но дышите, пока еще что-нибудь не сломали. – Аполлонов говорит со мной как с душевнобольной. Прекрасно. Он огибает машину и, подав руку, которую я бы в любом другом случае проигнорировала, помогает аккуратно усесться на переднее пассажирское кресло. – Тут места для маневров больше, чем сзади.
У него одна из тех тачек, где задние сиденья так – для красоты. Низкая, быстрая, спортивная. Я хлопаю глазами, не веря в абсурдность происходящего, а Андрей Григорьевич уже садится рядом, быстро забивает адрес травмпункта в навигатор и выруливает на дорогу, встраиваясь в оживленный поток машин.
– Тут недалеко, скоро приедем, – говорит мне через несколько минут, а у меня от боли в ушах звенит.
– А у вас заколка в волосах, – не знаю зачем произношу я. Наверное, просто чтобы о чем-то болтать, а не сгорать от стыда.
Он кивает, тянется и снимает безделушку, как будто ничего особенного и не произошло.
– Алинка расстроится. Все время забываю вернуть. – Аполлонов кидает пластмасску с бантиком в подстаканник, где я обнаруживаю еще пять разноцветных девчачьих заколок.
– Воруете у нее? – сквозь слезы выдыхаю я, силясь отвлечься от боли.
– Ей это нравится. Она всегда кокетничает и делает вид, что не хочет давать мне заколку, но в итоге приносит самую красивую.
– Вы флиртуете с пятилеткой?
«Господи, как больно-то!»
– Алинке четыре, – с важным видом уточняет Андрей. – И да, я флиртую.
Я смеюсь и прикрываю ладонью глаза – раздражает солнечный свет. А вот уверенность и спокойствие Аполлонова – это прямо то, что доктор прописал: будто даже обезболивает, хотя все равно кожа на голени саднит. Прекрасно я на практику сходила – теперь вся в синяках и, возможно, с переломом.
– Есть кофе, кстати, черный без сахара, но, пожалуй, неактуально.
Голос Аполлонова, точно якорь, удерживает меня в этом бренном мире.
– А как вы узнали, что я…
– Как раз выходил с работы, увидел, что вас облили из лужи. Невоспитанный человек. Вы успели рассмотреть номер?
Он не понял, что это Ник? Я не стукачка.
– Нет, – даже быстрее, чем нужно, отвечаю я. Шепотом, потому что боль нарастает. Пытаюсь думать о том, что в больницу меня везет мой кумир, и это даже смешно. Ну то есть не на выставку в Лондоне, а в травму.
Мечты сбываются, но не совсем.
– Как вам мой бриллиант? – Аполлонов явно пытается меня отвлечь. – То здание под куполом. Вы его рассматривали с Николаем.
– О-очень краси-ивое, – тяну, едва не всхлипывая, я.
«Господи, как больно!»
– Почти приехали, терпите. Его так и не построили, хотя все было готово.
– Капец! – все-таки хныкаю.
– Согласен. – Аполлонов мастерски делает вид, будто мы ведем обычный диалог. – Один богатый человек заказал эту штуку в подарок для жены.