– Это что, жилой дом?
Я хочу снять туфли. Из-за каблуков упор приходится как раз на пальцы. Хочу, но боюсь, что станет еще хуже, если притронусь к ноге.
– Нет, это что-то вроде культурного пространства. В общем, он заказал, а потом погиб.
– Как грустно, блин! – И я это не о смерти потенциального владельца какого-то там пространства.
– Так вот, он умер, а жену этот проект не интересовал, и его бессрочно заморозили. Вы обратили внимание на остекление? Мы использовали…
– Потрясающее! Остекление!
Я стараюсь быть тише, но уже нет никаких сил. А машина тем временем останавливается, и Андрей Григорьевич поворачивает ко мне голову.
– Приехали. Сидите смирно, – приказывает он и выходит из машины, чтобы открыть дверь и ловко вызволить мое несчастное тело на волю.
Я жмурюсь, будто так мне будет не страшно, и изо всех сил хватаюсь за его плечи, а он, подхватив меня, так легко несет на руках, будто я ничего не вешу.
– Спасибо, – шепчу я. Мне жутко неловко от всей ситуации.
– Пока не за что, – говорит он и спиной открывает дверь травмпункта. Идет к регистратуре под взгляды сидящих в очереди. – Нам бы снимок или что там положено. Она ударилась.
– А что вы таскаете ее? – возмущается злая женщина в белом халате и с голубыми тенями до тонких, как нитка, бровей. – У нее ног, что ли, нет?
И меня тут тоже будто нет.
– Ей ногу повредили.
– Ну вторая-то на месте.
– Думаю, это не ваше дело, – сдержанно произносит Аполлонов, а я стараюсь до мелочей запомнить момент, чтобы потом, когда стану знаменитой, запечатлеть для потомков самую яркую сцену книги «Аннабель-Ли и сто неловких ситуаций». Всенепременно.
– Садитесь, – женщина в приемной упрямо кивает на кушетку, где уже сидит какой-то пьянчуга с… фу, с металлическим штырем в руке! – Сейчас врач подойдет.
Пьянчуга со штырем и синяком под глазом приветливо улыбается и смущенно пожимает плечами, мол, ну вот так я развлекаюсь утром рабочего дня. Андрей Григорьевич смотрит на свободное место, но не двигается.
– Я… я могу сесть, – бормочу. – Или встать.
– Потерплю, – уверенно отвечает Андрей, и на секунду наши взгляды встречаются.
Мы молча ведем диалог о том, что ситуация из ряда вон выходящая и нам обоим крайне неловко, но завтра мы обязательно постараемся обо всем забыть.
– Давайте обезболивающий укол вашей страдалице поставим, а то ж изноется, – ворчит все та же противная тетка, когда к нам выходит медсестра со шприцем и кивает на дверь.
– Чего ждем? Заносите! – еще более мерзкая медсестра неприятно тянет слова и вообще не церемонится. – За ширму давайте ее. Что, вот прям так больно?
Аполлонов, слава богам, ретируется без дополнительных инструкций обратно в коридор, ему это видеть, конечно же, не стоит. Но, оставшись одна, без поддержки, я еще больше пугаюсь, будто мне снова восемь и меня собираются исколоть иголками.
– Штаны и белье спускаем, – горланит медсестра так громко, что все километрах в пяти слышат это, ну супер! Приветики, Андрей Григорьевич!
После мне наконец ставят укол внутримышечно и просят одновременно держать ватку, одеваться и выходить из-за ширмы.
– И обувь снимите!
Я, только застегнув штаны, начинаю волочиться к выходу, как тотчас появляется Андрей Григорьевич и пытается снова придержать меня за талию, но я старательно этого избегаю. Ногу мгновенно сводит от обезбола, и как будто сразу становится легче, а я могу более-менее ясно соображать.
Я, нога, ширма, Аполлонов. Кошмарное начало делового сотрудничества, если честно. У меня даже щеки краснеют при этой мысли, но сгореть со стыда в объятиях начальника я не успеваю, так как освобождается одна из лавочек, с которой уводят двух подравшихся подростков. На место претендует явно нетрезвый мужик с опухшим носом и, кажется, сломанным пальцем (по крайней мере, выгнут он не в ту сторону), но Андрей качает головой в его сторону.
– Не вопрос, братан, – бормочет мужик, уступая нам, и падает на пол там же, где стоял, по-турецки скрещивает ноги и флегматично глядит по сторонам.
Я, допрыгнув до стены, выдыхаю, потому что Аполлонов больше меня не трогает, сажусь на лавку и снимаю туфлю с поврежденной ноги. Обезбол работает, и я почти спокойно распрямляю ступню.
– Как это они расщедрились на целый укол для меня, – шепчу я Андрею так, чтобы слышал только он.
– Да потому что нюни распустила, – гаркают из-за стойки в регистратуре. – Все сидят да помалкивают, а ей, видите ли, больно. Вон у Егора Степаныча штырь в руке, и он что-то не плачет, да, Егор Степаныч?
– Так, сестричка, во мне анестезии три литра. Ну, сама понимаешь…
– Все нормально, – улыбается Андрей мне в ответ, – но теперь я определенно буду бояться ваших ног.
Не поняла. Он что, шутит со мной? То есть мы ведем настоящий непринужденный диалог?
Я не реагирую на его слова, не знаю как. Поэтому неопределенно хмыкаю и хмурюсь – инстинктивно пыталась поджать пальцы ног и тут же получила по заслугам. Обезбол не всесилен.
– Удар у вас что надо, Аннабель Леонидовна, – усмехается Аполлонов.
Сидит на корточках у моих ног и усмехается. Кажется, мы где-то незаметно перешли границу субординации. Не люблю я такое. Я – пыль, он – профессионал. Все должны занимать свои места, а когда происходит путаница и тот самый профессионал в результате сидит с моей туфлей в руках у моих ног… я вообще не знаю, как себя вести. Сюр какой-то.
– Анна, – все же поправляю я.
– Анна, – кивает он. – Не нравится имя? Красивое же.
– Вычурное и совсем мне не подходит.
– А мне кажется, очень даже… – Андрей Григорьевич не договаривает, судя по взгляду, в котором еще не угасла мысль.
– Иванова, на рентген! – зовут меня, и неведомая магия исчезает.
Вот и хорошо. Я – пыль, он – профессионал. Не стоит забывать.
Глава 9
Мне даже лонгету не наложили на ногу. Позор. Я точно чувствовала, что вот-вот умру, а на снимках нашли только подозрение на трещину. Не перелом и даже не саму трещину, а всего лишь по-до-зре-ни-е! Ужас как стыдно! Компрессы и покой – вот и все лечение, назначенное травматологом. Мне даже не нужно ампутировать ногу!
Андрей Григорьевич, сыгравший роль настоящего принца, вызвался подвезти меня домой (он явно считает меня какой-то немощной). Теперь мы едем по пробкам в полной тишине, пока я тихо-мирно сгораю от стыда и украдкой разглядываю его профиль. Что там нагадала мне Роксана? Аполлонов, которого очень внезапно в моей жизни стало и правда много, это… тайная страсть или знакомый незнакомец?
Прикрываю лицо рукой и очень стараюсь не привлекать к себе внимания, но в голову лезут воспоминания о прошедшем вечере, неслучившемся переломе и абсурдном стечении обстоятельств. Какая же я неудачница!
– Вы в порядке?
– Несомненно, – отвечаю, а голос дрожит. От накатившего смущения вдруг подступают слезы, и мне становится еще смешнее.
– Что-то не так?
– Ну знаете… Я думала, что умру, а у меня не то что перелома нет, даже трещина и та под вопросом, – бормочу я, делая глубокие судорожные вдохи, и бесполезно разглаживаю топ. – Стыдно-то как… – И… начинаю хохотать в полный голос от комичности ситуации.
И Аполлонов тоже. Очень неожиданно и громко. Он трет брови, когда мы тормозим на перекрестке, а после утыкается лбом в руль и, кажется, сотрясается всем телом от смеха.
– Когда медсестра сказала, что у вас нет даже трещины, я решил, нас пинками оттуда выгонят, – сквозь смех произносит Аполлонов, откидывается на спинку кресла и вытирает уголки глаз.
– Никогда не думала, что пьяница со штырем в руке будет в большем почете, чем… – не договариваю, потому что снова смеюсь.
– Чем два архитектора, – заканчивает он за меня.
Нам уже нервно сигналят сзади, потому что мы не заметили, как светофор переключился на зеленый.
Я хочу срочно что-нибудь ответить, быть остроумной, раз уж заслужила звание архитектора от настоящего архитектора, но мысли разбегаются, словно тараканы от света. Мне уже не смешно. Веселье само собой стихает, как будто его и не было, и дальше мы едем молча. Но мне есть о чем помечтать. Меня мой кумир архитектором назвал. А дальше…
Дальше моя фантазия уносит меня далеко в архитектурные мечты. И вот мы уже вместе с Аполлоновым проектируем торговый центр, летим на выставку – мы ведь два архитектора. Вот нам дают премию, вот мы вспоминаем тот курьезный случай с травмой в начале моей карьеры и рассказываем о нем на фуршете какому-то толстосуму, который финансирует наш проект.
Я не верю в чепуху вроде предсказаний и силы мысли, которую мы посылаем в космос, но сейчас хочу срочно записать все, что придумала, на доску визуализации и попросить Роксану сделать расклад Таро. Вдруг у нас двоих и правда может что-то получиться? Вместе?
– Здесь сворачивать? – спрашивает Андрей Григорьевич, вырывая меня из мыслей о счастливом будущем. Он смотрит на экран навигатора и, кажется, не понимает, в какие дали тот его ведет.
– Да-да, – нервно тараторю я, – на картах еще нет проезда к нашему дому, район только недавно отстроили. Таксисты вечно теряются, когда едут к нам. Или вообще не едут и просят отменить заказ.
Заткнись, архитектор! И почему, стоит только перестать смеяться или корчиться от боли, я сразу блею, как овечка?
Аполлонов просто кивает в ответ. Следует моим указаниям на дороге, а мне вновь становится совестно, что настолько задержала и без того занятого человека после работы. Может, у него планы были на вечер, а я все испортила.
И все же мне льстит, что он занят мной.
– Вот здесь, на углу, остановите, пожалуйста, – прошу я, но Аполлонов, пропустив мои слова мимо ушей, заезжает прямо на эстакаду к нашим воротам. – Ну ладно, – тихо бормочу я и начинаю жутко суетиться.
Из-за дурацкой ноги без перелома, которая все еще чертовски болит, я дико неповоротливая. А еще не могу сообразить, как лучше поблагодарить Андрея Григорьевича. Может, стоит пожать ему руку или обнять… Нет, это уж точно лишнее. В общем, к черту этикет, я выбираю бежать. Вот только одноногой лани это не так просто сделать. Особенно когда машина стоит под уклоном.