– Это вы руками так? – Он застывает с моими чертежами и акварельными визуализациями в руках.
– Да.
– Ни за что бы не подумал. Очень неплохо. Идеально, я бы даже сказал. Это копия? Или…
– Нет, это моя… мой эскиз. И план. – Это смешно, что я решила сделать архитектурный план домика из «Симс», который рисовала в пятницу, потратив на это целый рабочий день.
– Да вы что! – Мужчина вроде бы придирчиво осматривает каждую деталь, а я пританцовываю от нетерпения.
– Простите, я опаздываю.
– Работаете тут?
– Прохожу практику.
– Как жаль, как жаль. Такого бы практиканта да в хорошие руки… – Он бормочет это, обращаясь не ко мне, а к моему генплану.
«Я в хороших руках!» – хочу возразить, но кусаю язык, потому что сама уже не знаю, кого именно имею в виду. Аполлонова? Или Голицына? Все так смешалось, что я и сама себе на вопрос ответить не могу.
– Чем вы занимаетесь в ходе практики?
«Прямо сейчас я страшно опаздываю».
– Мусор собираю. Пересчитываю материалы для склада…
– Какой курс?
– Четвертый, иду на пятый. Дипломный год.
– И вы с такими данными и практически с дипломом в кармане убираете мусор? Что ж, местный гендиректор и правда полный идиот, но я не ожидал, что настолько. Его высокомерие не знает границ.
– Знаете, я еще…
– Не смущайтесь. А лучше переходите на практику ко мне, я все устрою. Обещаю, что мусор убирать не придется. Я всегда в поисках свежей крови. Зачем тратить попусту время, так?
– Вы… но я же…
– Аполлонов Игорь Сергеевич. – Он протягивает мне обычную картонную визитку, на которой напечатан только QR-код, видимо, со всеми необходимыми ссылками на соцсети. – Уверен, вы уже наслушались обо мне всяких ужасов, но вот что я вам скажу. Мой племянник – замечательный архитектор, талантливейший, он превзойдет даже своего деда. Но управленец он никакой. Ни внимания к цифрам, ни к кадрам. И мне искренне жаль, что в погоне за тем, чтобы контролировать все сферы работы бюро, он потеряет себя и как талантливого архитектора, и как главу большого предприятия.
– Я все-таки… – пытаюсь вставить слово, чтобы сбежать хотя бы с намеком на вежливость.
– Подумайте. Я вам не предлагаю ничего страшного. Позвоните или напишите, когда примете решение. Предложение действует до конца дня.
Я ничего толком не понимаю и, когда этот Аполлонов-старший уходит, стою несколько дополнительных к опозданию минут с папкой в руках и слушаю удары собственного сердца. Спохватившись, заношу руку над мусоркой, чтобы выбросить визитку, но в последний момент передумываю. Потому что через прозрачные двери на другой стороне улицы я вижу знакомую машину, которая катала меня до травмпункта. Из нее выходит Андрей, а потом и Карина, чье лицо почти целиком закрывают солнцезащитные очки.
А-а-а! И я официально заявляю: не могу я на это спокойно смотреть!
Значит, целоваться со мной, а потом ставить на место – это пожалуйста. Приехать на работу в компании бывшей – тоже легко. А я должна молча и послушно сидеть в кладовке подальше от людских глаз?
К лифту я мчусь, сканируя на ходу код и с особым вниманием изучая ссылки.
Глава 23
Голицын молча смотрит в экран телефона, сведя к переносице брови. Понятия не имею, зачем рассказала ему о встрече со старшим Аполлоновым. Может, дело в том, что во мне побывали пальцы Ника? Или в том, что после этого «инцидента» он встретил меня как ни в чем не бывало? В чем я точно уверена, что избегать его было бы глупо. Мне же не четырнадцать, чтобы разыгрывать недотрогу? Тем более что он меня уже потрогал. Главное, не усугублять и не давать ему лишних поводов для издевательств. И вообще… не давать.
– Голицын, говори, что думаешь. Желательно вслух, – толкая дверь на склад, произношу я немного нервно.
– Ну по сути он прав, – ухмыльнувшись, соглашается тот. – Ты крута, а здесь тупо мусор убираешь.
– Как и ты.
– Но-но-но, – он мотает головой, грозя мне указательным пальцем, на который я пялюсь с совершенно неуместными мыслями. Здесь и правда жарко или это потому, что я в платье с длинным рукавом? – Я ничего не убираю в отличие от некоторых. Ни одного обрывка картонки.
– Но и полезным ничем ты здесь не занимаешься.
– И снова ты ошибаешься, – возражает он, заваливаясь в привычное его заднице офисное кресло. – Я набираюсь опыта, смотрю по сторонам и… ленюсь. Это то, что я люблю. Тут вкусно кормят, есть кофе и девчонки – все, что мне нужно. Ты – талантливая ромашка, которой надо пробиваться по жизни, а я гениален с рождения, и мне все привалит само. Год-два поперебираю бумажки, и где-нибудь оценят. Я из тех подонков, кто все получает, практически не пошевелив пальцем. Возьми хотя бы себя…
О нет, если он заговорит про то, что было ночью, я уйду и спрячусь на веки вечные. Приходится отобрать у него телефон. А когда я снова не к месту думаю, что пальцами он своими все-таки шевелил, ловлю на себе читающий мысли взгляд. Голицын точно знает, о чем я думаю.
– Ненавижу тебя, – шиплю на него, но мой голос предательски дрожит.
– Где-то я это уже слышал, малыш, – расплываясь в победной улыбке, болтает Ник, а после машет на меня рукой. – Иди к этому Игорьку, ничего не теряешь. Он повосхищается тобой, зарядит эмоциями. Он же не извращуга какой?
– Я откуда знаю? – бормочу недовольно. – Да вроде нет.
– Ну тогда вообще зашибись. Твоя ценность в том, что тобой нельзя воспользоваться, понимаешь? Ты чистый лист, который может получать и ничего не отдавать взамен.
– Опять какая-то мутная философия. Говори проще.
Я не просто сажусь, а без сил падаю на крутящийся стул напротив Голицына и откидываю голову на низкую спинку.
– Окей. Смотри. Даже если Игорек подонок, он ничего тебе не сделает и никак тебе не навредит. Но! Возможно, он будет смотреть на твои почеркушки и говорить, как ты восхитительно гениальна. А здесь ты будешь еще три недели убираться и захлебываться слюной при виде двух самцов.
– Какой же ты… – скривив нос, я отталкиваюсь ногой от пола и кручусь на стуле, чтобы оказаться к Нику спиной.
– Прекрасный? – Он подкатывается ко мне сзади, разворачивает к себе и нависает сверху. Теперь мы сидим близко друг к другу, на уровне моих глаз его губы.
– Пососемся? – не настаивая, но все равно лезет Голицын.
– Нет, – тихо шепчу я без яда и недовольства, а он внимательно смотрит на меня.
Просто нет.
К своему ужасу, на короткий миг я даже могу представить, что не останавливаю его, и он тут же вгрызается в мои губы, как безумец. Он может. Это вполне реально, и мне бы, наверное, даже понравилось, но вместо этого я продолжаю глядеть в наглые глаза Ника, пока тот щурится в нетерпении.
– Вы, я смотрю, вообще не работаете? – Ворчание Аполлонова, неожиданно заявившегося на склад, проходится по сердцу ледяным ножом. Я резко выпрямляю спину.
У него тут скрытая камера или что? Откуда этот человек так ловко подгадывает моменты, чтобы застать нас с Голицыным в максимально неловких позах?
Я напрягаюсь, но быстро беру себя в руки, потому что стыдиться мне нечего. Он ведь сам выстроил между нами границу и заявил, что я ему не пара? И с Ником у меня ничего нет, в то время как сам Андрей развлекается с почти тридцатилетней Кариной.
– Анна, зайдите ко мне, – бросает он и так же внезапно, как появился, уходит.
Мы с Голицыным замираем на пару секунд, будто сейчас должно произойти что-то важное. Тишина становится давящей, словно нам есть что друг другу сказать. Мне кажется, Ник хочет открыть рот и возразить, но вместо этого он еле заметно кивает.
– Иди, – произносит он, и только через секунду на его губах появляется улыбка.
И я иду. А коленки подгибаются и дрожат, как бы ни пыталась вышагивать уверенной походкой до двери. И только переступив порог, сдаюсь и уже лечу быстрее, чем успеваю задуматься, что могла бы значить эта самая заминка с Ником. Подумаю об этом потом. Завтра, как сказала бы Скарлетт.
В кабинете я Аполлонова не нахожу, и мне приходится томиться в ожидании. Он появляется лишь через пару минут, за которые я успеваю накрутить себя по полной, и какое-то время стоит в дверном проеме не двигаясь.
– Анна, – звучит так, будто он готовится сказать что-то страшное.
«Анна, у меня рак».
«Я не могу иметь детей».
«Я сделал все, что мог, но пациент мертв».
«Твоя собака не сбежала, я сбил ее на машине».
Я даже не знаю, какие еще новости могут начинаться с такого тяжелого «Анна».
– Я слышал, что вы получили приглашение пройти практику в другом месте.
Андрей наконец оживает, огибает стол, но на свое место не садится. Постукивает пальцами по деревянной поверхности.
– Игорь Сергеевич, верно? – Он откашливается, его глаза странно мечутся по столу. – Так как я против отношений на рабочем месте, уместнее будет согласиться, верно?
«Верно» явно его слово-паразит. Он что, нервничает?
– Каких еще отношений? С кем? – Мой голос срывается, и второй вопрос я практически шепчу. Зачем Аполлонов это делает? Зачем опять вспоминает тот наш поцелуй, если уже ясно было сказано, что…
– С Николаем, разумеется.
Ну конечно с Николаем, с кем же еще! А-а-а-р-р!
Желание настучать начальнику по голове растет в геометрической прогрессии, потому что он невыносим.
– Можете не оправдываться, я не раз заставал вас с ним, – говорит он тоном, не терпящим возражений, но я все же возражаю, потому что устала от обвинений в том, чего нет!
– Вы заставали нас в макетной мастерской площадью три на три метра, куда сами же и определили. Там сложно держаться друг от друга на приличном расстоянии. Как и на складе со стеллажами. С вашей же подачи у меня не было возможности освоить большую площадь в этом бюро, – говорю спокойно и уверенно, хотя таковой себя не ощущаю. Это все злость и раздражение – они провоцируют меня на подобные подвиги. – Вы преувеличиваете.
Против отношений он… Как же! Может быть, он просто ревнует? Хотя эта мысль у меня самой вызывает улыбку, которую мне не удается сдержать. Аполлонов как-то странно на меня смотрит, и это лишь больше подстегивает.