– И как-то несправедливо, Андрей Григорьевич. – Из меня лезет самое настоящее зло, как тогда с Роксаной на вечеринке. – Вам с Кариной встречаться можно, а нам с Ником нет?
Логика вышла из чата.
– Хотите сказать, что у вас с Николаем ничего нет?
Ну технически у нас были его пальцы у меня между ног, но я думаю, Андрей не это имел в виду.
– Он мой хороший друг, готовый всегда протянуть руку помощи.
И я почти не вру.
– Очень рад это слышать, – бесцветно выдает Аполлонов. – Ну так что, вы уходите? Если да, то освободите рабочее…
– Каморку? – уточняю я, потому что мне кажется, Андрей надо мной издевается. – Ее освободить?
– Я бы хотел заметить, что вы совершаете ошибку…
– Ошибку, серьезно? – Это не я повышаю голос, он сам повышается. Еще и сердце разгоняется в грудной клетке, будто собирается на взлет. – Я, наверное, потеряла ваш список полезных дел, потому что пока моей главной и единственной задачей было сидеть и не отсвечивать.
Лицо горит, но я продолжаю смотреть на Аполлонова, почти не моргая, уже из принципа, как бы страшно мне ни было. Потому что он не прав.
– Вы пока практикантка, Анна, а не специалист. Но… – Он хмурит брови сильнее, а лицо выражает такие муки, будто он все это через самую настоящую боль говорит. – Вероятно, мы могли бы дать вам с Николаем более важную работу.
– Так вы же советуете мне согласиться и уйти!
Я и правда ничего не понимаю.
– Я лишь… – он запинается, поджимает губы. – Если у вас нет отношений, то…
– Бред какой-то! – вырывается у меня. Я это вслух сказала, да?
Судя по удивленному выражению лица Андрея, да. Ну как же он меня бесит! И какие же они с Голицыным разные! Ему бы хоть каплю откровенности Ника, и мир бы другими красками заиграл!
– Могу я задать вам один вопрос? – Вдохновленная его секундным замешательством и растерянным видом, я делаю шаг к его столу.
Андрей наклоняется ближе, и теперь я чувствую его запах, а еще очень близко могу рассмотреть глаза. И от ощущения его теплого тела рядом у меня где-то между ребер внезапно ноет, воет, колет или даже екает – кто эти чувства разберет.
– Разумеется, задавайте, – чересчур спокойно, так что можно подумать, будто он волнуется, отвечает Андрей. Кадык на его шее дергается, и у меня кружится голова.
– Вы что… ревнуете? – шепчу я, потому что громче говорить не получается.
Хочется зажмуриться, чтобы не увидеть, как он снисходительно посмотрит на меня в ответ. Хочется закрыть руками уши, чтобы не услышать, как посмеется. Но я лишь сжимаю кулаки, чтобы выстоять в этом споре.
– Что за…
– Будьте честны, – прошу я все тем же шепотом, но искренне, и даже не отвожу глаза, хотя очень хочется.
Как же после Голицына, который никогда не затыкает рот, раздражает Аполлонов, из которого не вытянешь и слова по существу!
Андрей хмурится, громко дышит и вдруг задирает нос.
– Что вы решили? – как упертый баран, задает те же вопросы снова и снова. – Воспользуетесь предложением? Он дал вам визитку. Посмотрели, что они строят? Послушали, как я плох в качестве управленца?
Я точно вижу, что Андрей очень сильно уязвлен. А мне внезапно хочется его успокоить, потому что он и правда выглядит как человек, который слишком много на себя взвалил. Он помогает в каждом проекте, где архитектором назначен не он. И в это время сам ведет несколько других объектов. А еще разбирается с проблемами бюро. Вид у него очень уставший, под глазами залегли тени, стол завален бумагами, два ноутбука и стационарный компьютер не справляются – все три машины прямо сейчас работают, рендерят какие-то визуалы.
А еще преподавание. И мы, практиканты. И Карина-алкоголичка (хотя может статься, что она отличная девушка). Теперь еще Игорь Сергеевич, который утверждает, что Андрей ни с чем не справляется.
Мое сердце разрывается, и мне кажется, что Аполлонов не прав. Ему совершенно точно нужно делегировать часть обязанностей, он ведет себя глупо, но… сейчас в этой его неидеальности я наконец-то вижу живого человека, а не архитектурного бога, каким нарисовала его в своей голове. Именно такой – измученный, ревнивый – он для меня из картинки становится очень реальным и настоящим мужчиной. И я его так понимаю. Вечно в делах, которых миллион. Вечное планирование, опоздания, дедлайны. Все сделать заранее, везде успеть, всем помочь.
Я смотрю на его нахмуренные брови, на подрагивающие от перенапряжения плечи и не могу удержаться. Он кажется мне таким беззащитным, что все страхи отходят на второй план. На несколько мгновений я забываю о них и не думаю, что творю. Протянув руку, касаюсь его щеки и тут же – очень внезапно – получаю ответ. Он утыкается лицом в мою ладонь и закрывает глаза.
Твою мать, поганец!
Мы просто стоим: он – уткнувшись мне в ладонь, я – дрожащая как осиновый лист от ужаса, что это закончится. Мне так хочется его обнять и утешить! Но в то же время я отчетливо понимаю, что он большой и сильный. Справится и без меня, простой смертной и ему не подходящей. Я чувствую это и знаю – если он пожелает, то горы свернет, не иначе.
Очень скоро мы все же осознаем нашу секундную слабость. Отскакиваем друг от друга и падаем без сил. Он – в свое кресло, я – на стул для посетителей. Мы оказываемся по разные стороны стола на расстоянии метра. Андрей тут же утыкается в монитор и, потирая шею, водит по тачпаду, а потом постукивает по столу, будто торопит рендеринг.
И еще.
И еще.
Кое-кто тут явно мастер делать вид, что ничего не произошло.
– Вы так ничего не ускорите, – улыбаясь, негромко произношу я.
Я вполоборота разворачиваю к себе его ноутбук, там сейчас всего шестьдесят шесть процентов – еще вечность ждать. А Аполлонов, тотчас забив на компьютер, утыкается в другой монитор.
– Вы невыносимы, – уже увереннее смеюсь я, потому что невозможно не смеяться над его по-детски глупой упертостью. Но я тоже могу такой быть. И назло ему разворачиваю к себе по очереди остальные мониторы. – Давайте поговорим.
– Вы осмелели, Аня, – тихо произносит он, подпитывая мою уверенность своим изумленным тоном. «Вы» не вяжется с «Аня», и в любой другой день я бы растаяла, но сейчас не время тушеваться.
– Да, Игорь Сергеевич предложил мне перейти к нему. Ему понравились мои эскизы, и он говорит, что тут, с вами, я растрачиваю свой потенциал, – повторяю слова Аполлонова-старшего.
– Разве вы тут работаете? Вы же на практике. – Андрей говорит совсем не то, что я хотела бы услышать.
– Да, верно, но…
– Вы берете ношу не по плечу, – со снисхождением выдает он. – А еще Игорь Сергеевич опасный человек.
– Опасный? И чего мне бояться? – Теперь я уже откровенно раздражаюсь. – Что он может сделать… со мной?
Андрей молчит. Пальцами водит по столу, будто под ними все еще тачпад ноутбука.
– Вы взрослая девушка.
– Вы со всеми на «ты», кроме меня.
Замечание звучит поперек его слов, и он резко вскидывает на меня голову.
– Ты взрослая девушка, – теперь он смотрит мне в глаза не таясь. Вынуждая слушать барабанящий в виски пульс. – Сколько там? – кивает на мониторы.
– Не скажу. – Шестьдесят восемь процентов.
– Ты права. Можешь идти, – вздыхает он чертовски устало. Я эту тяжесть в воздухе чувствую, она оседает и мне на плечи. – Попробуй, посмотри, если хочешь. Только сюда, если что, не вернешься, ты это понимаешь?
– Да, но… – Я нервно кусаю губу, и он это видит. – Вы можете попросить меня. Остаться.
«Господи, что ты несешь?
Зачем?
У него есть Карина.
И просто… А-а-а-а!»
Я хочу убежать в другой город, чтобы спрятаться от своих же слов, а Аполлонов вздыхает, снова растирая шею.
– Если ты останешься, то ничего… не будет.
Что мне тогда терять?
– А если уйду, вы будете меня ревновать?
Если что, у нас есть родственники в деревне, могу на время укрыться у них.
– Зачем ты такое спрашиваешь? – Он хмурится, когда снова встречаюсь с ним взглядом. – Ты еще совсем девчонка. Талантливая и умеющая стоять на своем – я, несомненно, оценил тему с газобетонными блоками. К тому же симпатичная и горячая. – Всего пара слов, а я вновь заливаюсь краской, вспоминая, как Андрей смотрел на мои обнаженные в воротнике блузки ключицы на том собрании. – Посмотри, как ты краснеешь. Я просто сказал, что ты горячая, а ты едва ли не дрожишь вся. Куда делась твоя уверенность, которую ты так усердно пыталась мне продемонстрировать, а?
«Ты в курсе, что ты очень горячая?» – Эти же слова от Голицына звучали совсем иначе, но не менее волнующе.
– Ты хочешь то, что тебе не по зубам.
– Что? – я даже раскрываю от удивления рот.
– Между нами есть… влечение, это очевидно. Ты ревнуешь меня к Карине, и я даже допущу мысль, что имеешь на это право.
Я, кажется, не дышу во время его пламенной речи, потому что до этих его слов и не осознавала, наверное, масштаб собственной ревности. И теперь, чтобы куда-то деть влажные от волнения руки, начинаю нервно водить по тачпаду. Андрей за последние пять минут сказал мне больше, чем за все время моей практики, как не дрожать? Движения курсора меня успокаивают, ничего не поделаешь – в чем-то мы с ним схожи.
– Ревность – не грех, – продолжает нравоучительным тоном он, перехватив инициативу разговора. – В этом нет ничего плохого или страшного. Это естественно, когда человек тебя привлекает. Но понимаешь ли, в чем дело. Тридцатилетняя и, не побоюсь этого слова, опытная Карина не справилась. Ей меня было и много, и мало одновременно. Она хотела другого. Хочет до сих пор, не понимая при этом, что ничего больше не будет. Карина – профессионал международного класса, умнейшая женщина – рыдала всю дорогу с корпоратива, как школьница, и винила меня во всех смертных грехах. Я больше такого не хочу.
– Тогда зачем вы с ней п-продолжаете… – снова заикаюсь я.
– Я с ней ничего не продолжаю. Мы заканчиваем проект, и она уходит.
– Простите, – бормочу зачем-то.