– Да и хрен с ним, садись давай. Тебе явно нужно сбросить напряжение.
– На этом, – киваю на байк, – я сброшу только пару килограммов от страха.
– Я буду нежен с тобой, – говорит так, что я впервые за день улыбаюсь. – Ты же знаешь. – Он поигрывает бровями, и улыбка исчезает с моего лица.
– Придурок, – ворчу я. Вот всегда он так: только расположит к себе и тут же все портит. – Мне нужно в ваш тату-салон. Не знаю, где теперь найти Роксану, хочу оставить вещи, которые она у нас забыла.
– Поехали. Меня как раз заказчик ждет.
– Да ну, – отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи.
– Не заставляй меня применять силу, – почти мурлычет Ник в ответ.
И я пытаюсь сдержаться, пытаюсь не вестись, но… все-таки смеюсь. Смеюсь назло резкости Аполлонова, назло интригам Игоря Сергеевича, назло нескладывающимся чертежам. Я просто отпускаю весь этот чертов день и смеюсь от души.
– Прыгай. – Голицын уже протягивает мне чудом материализовавшийся запасной шлем, а затем руку, чтобы помочь забраться к нему за спину.
Подмяв юбку под себя, чтобы прохожие не лицезрели мое нижнее белье во время поездки, я осторожно кладу ладони на его талию поверх кожанки, которую этот позер не снимает даже в плюс сорок, а он наигранно вздыхает:
– Детский сад, – и, задрав майку, заставляет меня ухватиться пальцами за его голое тело. – Так-то лучше.
Он говорит вроде бы шутя, но я ловлю его на том, как осторожно он поглаживает мою ладонь, пока заводит мотор. Автобусное дежавю с Аполлоновым не заставляет себя ждать, но надолго не задерживается, потому что ощущения другие: под пальцами твердый пресс, нос щекочет яркий запах модного парфюма, а внизу живота покалывает не от нежности, а от адреналина.
Мотоцикл набирает скорость, и мне становится почти хорошо.
Почти.
Я зарываюсь носом в его шею и, вдохнув, прикрываю глаза.
Нет. Мне и правда хорошо.
Глава 25
И все же я надеялась, что Оксаны не будет, а я просто оставлю сумку с ее вещами администратору Наташе, но… нет. Подруга оказывается на рабочем месте. Она сидит на диване перед кофейным столиком и мрачно наблюдает, как мы с Ником вместе входим в студию. Его ладонь на моей спине сразу начинает неприятно жечь кожу, будто вызывает раздражение. Я чуть дергаюсь вперед, Оксана приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого просто громко вздыхает. Так что я молча ставлю на пол рядом с ней шопер с принтом тату-феста, куда скинула забытые наушники, зарядки, расческу и прочие мелочи, найденные в доме. Благодарности не жду, а краем глаза подсматриваю эскизы, над которыми она работает.
Узнаю их. Роксана уже второй год забивает мужика, который хочет расписать себя как полотно, но денег на все и сразу у него не хватает. Поэтому придумать, как скомпоновать очередные черепа спереди, чтобы это сочеталось с тем хаосом, который уже творится у него на спине, становится все сложнее: помню, как она сидела у нас на крыльце и страдала над очередным творением. Вот и сейчас на столе разложена целая куча фотографий тела Кокоса, а она держит в руках гелевую ручку.
– М-м, идешь на тусовку? – вдруг нарушает она тишину, обращаясь к Нику. Как будто меня здесь и нет. Как будто я не привезла ей вещи. – Ребята собираются… Ну ты слышал, наверное.
– Не, сегодня работа.
– Ага, ясно. – Она демонстративно опускает голову к снимкам, несколько секунд бездумно пялится на них, а затем просто сгребает в кучу, скидывает в альбом и вскакивает на ноги. – Ну, я побегу. Всем пока.
На меня, когда говорит это, не смотрит. Да уж. Ну сказала бы, что всем пока, кроме меня. Смелости не хватает? Хорошо хоть, подбирает шопер и не приходится уговаривать ее забрать вещи. Улыбается слегка смущенно Голицыну, который по-братски закидывает руку мне на плечо.
– Хей, детка, мы будем скучать. – Он подмигивает ей, и щеки Роксаны тут же вспыхивают краской.
Она сбегает с сумкой, а я недовольно смотрю на него.
– Что? – Ник приподнимает брови в ответ. Про нашу с Роксаной ссору я рассказала ему на прошлой неделе, когда ныла из-за Аполлонова, а он…
Мотаю в ответ головой. Вчера я обнаружила, что до Роксаны дошли мои старые сообщения, а значит, я уже не в блоке. Может, карты велели ей простить и отпустить? Надеюсь, что нет. Надеюсь, что она действительно переварила произошедшее и захотела поговорить со мной. Я все еще злюсь на нее, но на Голицына сейчас зла больше. Я же видела, что, пусть она и помирилась с Мишей, от слов Ника покраснела, как томат. И мне за нее снова больно, несмотря на мое раздражение и затихающий гнев. Она ведь начнет мечтать по щелчку пальцев, хотя Голицыну не нужна.
– Говори вслух. – Ник пихает меня в плечо, я сажусь на диван и, откинув голову на спинку, прикрываю глаза.
– Зачем ты каждый раз даешь ей надежду? Она на тебя запала, а ты ведь даже имени ее не помнишь.
– С чего ты взяла?
– Малыш? Детка? Олеся?
Голицын смеется и садится рядом.
– Ну ладно, раскусила. Тебе-то что? Я таких кисуль держу про запас. Мало ли, вечер скучным выдастся. На разок сойдет.
– Лучше отстань от нее. – Я угрожающе направляю на него указательный палец, точно смертельное оружие. – Вы одногруппники уже четыре года, коллеги в студии, ты про нее не знаешь ничего, а ей больно от твоих шуточек, понимаешь?
Он тотчас поднимает руки, будто сдается.
– Как скажешь, Санта-Анна. Мне проблемы не нужны, – и продолжает ржать надо мной. Дурень. Все ему по боку. А затем хватает альбом Оксаны, забытый на столе вместе с карандашом, и за пять минут делает набросок.
Меня.
И это даже почти мило. Но очень грустно. Девушка на его рисунке выглядит слишком печальной. Я морщу нос.
– Вот и я о том же. Пятница, а ты продолжаешь ныть. Может, отвезти тебя к ребятам? Я успею. Потусуешься с Оксаной – специально акцентирует, давая понять, что по моему велению запомнил ее имя. – Напьетесь, помиритесь.
– Я не хочу в бар. И Оксана не из тех, кто может в компании «поговорить по душам». Уже проходили это. Она только сильнее заведется, и мы наговорим друг другу гадостей. – Нет, я как представлю, что придется ловить ее по всему бару и опять уговаривать вернуться домой спокойно все обсудить, так сразу становится плохо. – Сегодня я на подобные подвиги не способна.
– Ага, один момент.
Ник щелкает пальцами и исчезает всего на минуту, а возвращается уже с бутылкой какого-то крепкого алкоголя янтарного цвета и двумя пластиковыми стаканами.
– Если ты не идешь к веселью, то веселье приходит к тебе, – радостно сообщает он.
– Я не…
– Ой, хватит ломаться, Санта-Анна, ты в постели та еще… ну ты поняла кто, а не святоша. Так что давай-ка ты заткнешь свой прекрасный ротик и…
Ой, забодал.
– Я такое не пью, – тычу в бутылку, – в чистом виде. Нужна кола.
Встаю и молча подхожу к шкафу, где Роксана хранит вещи. Я точно знаю, что у нее там большие запасы сникерсов и диетической колы – она без этих перекусов жить не может.
– Хорошая девочка, – хвалит меня Голицын, прямо как Андрей в моих фантазиях, и я кусаю губу, вспомнив об этом. – Ох, продолжай в том же духе, и я трахну тебя прямо на рабочем столе. – Он кивает в сторону койки, спрятанной за ширмой, на которой бьет татуировки. Улыбается широкой дьявольской улыбкой, но меня его угрозы не пугают. Я уверена, что он не сделает того, чего я сама не захочу, поэтому его пошлые приколы даже немного веселят.
– И как это произойдет? – Я не могу удержаться. У меня фантазия разыгралась. Обычно в этом месте я ее пресекаю, но тут сам бог велел немного углубиться в тему.
– О, Санта-Анна, тебя возбуждают грязные разговорчики?
Вместо ответа я отбираю стакан с разбавленным колой алкоголем, а затем почти залпом выпиваю до дна. Хочу, чтобы голова опустела. Мне нужно прогнать все эти угнетающие мысли о Роксане и Аполлонове. Ник прав – пятница создана для веселья.
– Мне нравится начало, – сообщает Голицын, отвлекая меня.
– Еще, – требую, протягивая руку, и Голицын мне не отказывает. Он как-то подозрительно щурит глаза, так что я не предвкушаю ничего хорошего. – Правда или действие? – выдает он.
– О нет, на это я не поведусь.
Я никогда не участвовала в подобных играх, но точно знаю, что они кончаются плохо.
– Да брось, Аннабель-Ли, мы здесь только вдвоем, – вот именно! – Ты можешь мне доверять.
Могу? Доверять? Ему? Правда, что ли?
– А твой клиент?
– Только что написал, что не придет.
Голос Ника так чертовски подкупает меня, что я ведусь, хотя не помню, чтобы видела, как он притрагивался к телефону. Что такого может произойти в темном тату-салоне, где мы совершенно одни? Ничего, учитывая, что от подкатов Ника мне просто смешно, а черту он не перейдет, пока я не разрешу. Нужно просто не разрешать – и все.
– Ладно, – соглашаюсь я, махом допивая вторую порцию горячительного коктейля, и уже жду, когда мне обновят стакан.
– Так правда или действие? – разливая бутылку, повторяет вопрос Ник.
Я представляю, что после «действия» Голицын заставит меня показывать ему грудь или что-то в этом духе, поэтому выбираю правду.
– Скажи, Санта-Анна, – в его голосе прорезается приятная хрипотца, – ты представляла меня тогда? Когда выполняла первое домашнее задание?
– Ясно-понятно, – отмахиваюсь от него, потому что ожидала от него чего-то подобного.
– Правду, – требует он, и я как-то внезапно замираю, заметив, что Ник смотрит на меня почти серьезно.
Если я совру, он ведь никак не докажет обратное?
– Представляла, – все равно сознаюсь я.
Ну а что такого? Что он сделает с этой правдой? Будет дразнить меня? Вот уж и правда страшно. Ха-ха!
После моего ответа губы Ника искривляются в ухмылке. Он подмигивает мне, будто все и так без меня знал, а затем чокается с моим пластиковым бокалом и выпивает до дна.
– Ладно, правда или действие? – Я устраиваюсь поудобнее в кресле, из которого не собираюсь сегодня вставать.