– Конечно, действие, так гораздо веселее.
Я не ожидала, поэтому с ходу не могу придумать ничего толкового.
– Сними футболку.
Это должно было звучать как шутка, но Голицын встает, медленно – даже слишком – стягивает ее через голову и молча смотрит на меня, будто дает разглядеть себя во всей красе. А там есть на что залипнуть – одни косые мышцы чего стоят. И пресс как будто отфотошоплен. И родинки, эти родинки повсюду. И темная дорожка волос ведет…
– Ань, если ты и дальше продолжишь так откровенно пялиться на меня, я за себя не ручаюсь.
Черт, я даже не заметила, как начала. Быстро облизываю нижнюю губу и вижу блеск в почти черных глазах – кажется, я делаю только хуже. Особенно когда выдыхаю со стоном. Это выше меня, напряжение растет.
– Насмотрелась? Могу сесть? – Его голос звучит спокойно и ровно.
Я молча киваю и запиваю смущение парой глотков.
– Итак, правда или действие? – спрашивает Голицын вновь.
– Правда.
– Ску-у-ука, – хмыкает Ник, поигрывая мышцами, на которые то и дело падает мой взгляд. Уверена, он специально меня соблазняет, и у него это получается. – Расскажи о своей самой постыдной фантазии.
Я. Он. Аполлонов.
– О, кажется, ты сейчас это представила?
– Что?
– У тебя шея покраснела.
– Я не…
– Говори, Аннабель-Ли, ты продала душу дьяволу.
Он подползает ближе к креслу, в котором я сижу, и падает прямо ко мне в ноги, обнимая и поглаживая коленку и чуточку выше.
– Принуждение? Мне кажется, такой нежной ромашке, как ты, понравилось бы жестко.
Мне опять становится смешно, но Ник со мной не смеется. Он будто геодезист, изучающий почву, прежде чем вырыть фундамент моей будущей влюбленности. Правда, я не подписывала разрешение. Ник хороший друг, который глупо шутит и самую капельку возбуждает – я даже не стану насчет этого спорить. Но это не то, что я назвала бы любовью. Это что-то легкое, химическое. Недолговечное. И он постоянно доказывает это, прыгая из койки в койку. Однажды даже на моих глазах.
– В универе, – признаюсь тихо, но твердо. – Я представляла, как в универе…
Голицын издает смешок.
– Представляла, как Иванушка срывает твой цветок, загнув на кафедре? Не удивила.
– Нет, я думала об этом до встречи с Аполлоновым.
– Представляла Зайца? Фу, Санта-Анна, это тот раздел порнушки, где папочки трахают сводных дочерей?
Почему сейчас, когда Голицын смотрит на меня снизу вверх, это так… волнует?
– Я читала об этом в одном романе. Когда прямо в аудитории. Пока идет лекция, а под столом…
– Ага, – вибрирует его голос, и руки ползут все выше.
– Он делает… это.
Я не уточняю, кто он, потому что образ из моей головы до Аполлонова и Ника всегда был многоликим.
– Куни? – шепчет Голицын зачем-то так тихо и оставляет невесомый поцелуй на моей коленке.
Я киваю и с трудом сглатываю, глядя, как его горячая грудь трется о мою ногу, задирая юбку все выше.
– Санта-Анна, ты… – уже хрипит Ник.
– Правда или действие? – Мой голос больше похож на писк.
– Действие, – дает он ожидаемый ответ, и я будто бы знаю, к чему все идет.
Хочу ли я этого? Определенно. Правильно ли это будет? Ответа нет.
– Поцелуй меня.
Голицын не улыбается. Не встает. И никак не комментирует задание. Он с силой впивается пальцами в мое бедро и ведет носом по моей обнаженной коже, а затем ныряет под подол и оставляет горячий и влажный поцелуй прямо поверх моего белья.
– А-а, – срывается тихо с губ против воли, и я хватаюсь за ручки кресла, чтобы не взлететь ракетой. Внизу живота скопилось двести двадцать вольт, и мне кажется, что меня вот-вот рванет. – Так нечестно.
– А ты не уточняла.
Голицын встает на колени и нависает надо мной, заставляя вжаться в спинку и глубоко, очень глубоко дышать.
– Правда или действие? – спрашивает в нескольких сантиметрах от моих губ. Так близко, что я чувствую яркий пряный запах алкоголя от него. – И если правда, то… ты была бы со мной?
– В смысле?
Вопрос сбивает меня с толку, а вместе с этим и весь настрой.
– Во всех смыслах. Была бы?
Я пытаюсь найти хотя бы тень улыбки на его лице, какой-то подвох, но его нет.
– Я не понимаю.
– Ты умная девочка, Санта-Анна, а это простой вопрос.
Но я правда ни черта не понимаю. Где шутки? Где веселье, которое он мне обещал? Потому что мне вот уже ну совсем не смешно.
– Действие, – бросаю я точно бомбу, когда мне кажется, что Ник наклоняется ниже. Бросаю и зажмуриваюсь скорее.
– Татуировка.
– Что?
Когда я открываю глаза, Голицын уже сидит на пионерском расстоянии от меня и довольно лыбится. Чего?
– Мы сделаем тебе татуировку, – радостно сообщает мне он. – Я думал, ты никогда не перестанешь выбирать правду.
– Ты!
Он опять меня переиграл! Я со всей злостью пихаю его ногой в плечо, а Ник заваливается на пол и смеется в голос:
– Ну же, Санта-Анна, я должен быть у тебя первым!
Бесит.
– И почему ты считаешь, что я сделаю это, если на тебе нет ни капли чернил?
К моему удивлению, Голицын и правда оказывается без партаков, я ожидала другого. Роксана и та – забита везде, где ее тело прикрывает одежда.
– А кому я доверю это дело, если золотые руки в этом городе только у меня? Ну же, Аня, соглашайся. Я сделаю все в лучшем виде, ты кончишь от удовольствия.
Я накрываю лицо ладонью и качаю головой. Он неисправим. А мне и правда пора взрослеть. Слишком много «не делала» в моей жизни уже напрягает. Мне через месяц двадцать два, а я даже не курила ни разу. Не то чтобы это мерило взрослости, но на самом деле я же столько всего хочу попробовать! И при этом трусливо прячусь за «я еще успею, я не доросла». За плечами скопилась уже тележка «на потом».
– Хорошо, – соглашаюсь я.
– Отлично. – Он потирает руки. – Бабочка, пчелка? Плечо, запястье, щиколотка? Пятка? Три педикюра – и прощай татушка, изи!
Я никогда всерьез не думала о татуировках, но почему-то точно знаю, что хотела бы видеть на себе. Открыв браузер, через поиск нахожу силуэтное изображение ворона в хроме.
– Хочу его.
Кажется, мне удается удивить Голицына.
– Интересный выбор.
– Это мое любимое стихотворение у По, – поясняю я.
– Без проблем, хоть третью сиську тебе нарисуем, лишь бы ты довольна была. Так, а где?
Ник разворачивается и тянется к альбому с карандашом, видимо чтобы набросать эскиз, а я в этот момент, недолго думая, выбираюсь из рукавов и стягиваю с себя топ.
– Здесь, – почти шепотом произношу я, потому что громче не получается. А у Голицына, когда он оборачивается ко мне, откровенно отвисает челюсть.
Наверное, потому, что я показываю на место под грудью, рядом с небольшим родимым пятном. И наверное, потому, что на мне лишь тонкое кружевное белье.
Глава 26
Нужно отдать должное Нику, он пытается включить профессионала.
– Пойдем ко мне, я работаю только своим материалом, – произносит тише обычного, и это единственное, что его выдает.
Я уже сильно сомневаюсь в том, что поступила правильно, стыдливо прикрываюсь рукой, но все равно иду. Можно представить, что я в купальнике, это не конец света. Был уговор на татуировку – я сдержу слово. Голицын в любом случае увидел бы, что под одеждой.
– А разве алкоголь не запрещен? Он не разжижает кровь, все дела? – спрашиваю, когда мне вручают еще один полный стакан самодельного коктейля – какой, уже сбилась со счета. И рома в этой порции явно больше, чем колы.
– Не будь занудой, Ань. – Так непривычно, что он зовет меня Аней. Это смущает. – Если это помогает расслабиться клиенту, то почему нет?
У меня алкоголь, кажется, вызывает лишь дополнительное напряжение, но я молчу об этом.
– Так что, берем? – Голицын кивает на ворона, которого слепил на коленке буквально за пять минут. Он и правда гениальная сволочь.
– Ага. – Я наблюдаю, как он стелет одноразовую простыню на кушетку, медленно разуваюсь, скидывая лодочки, и все становится таким реальным, что пугает.
– Отставить страхи. – Ник замечает мой полный тревоги взгляд. – Набьем такую мощь, что все на зоне будут бояться ромашку Аню.
– На зоне?
– Да, на зоне ворон – это вор, рожденный одной ненавистью. Свирепые ребята обычно бьют их.
– Правда? Так может, ну его? Я…
– Нет-нет, ромашка, мы тебя растлим. Ложись.
Боги, это и правда происходит.
Я, конечно, очень постаралась выбрать самое чувствительное место на теле. Голицын прикрывает мою грудь салфеткой, заправляя ее под бюстгальтер, и колдует надо мной не больше часа, обещая, что я ни о чем не пожалею. Он что-то болтает не затыкаясь и даже смеется, что, возможно, подрисует птице член, а мне кажется, будто бы это адское жужжание тату-машинки длится целую вечность.
Я ненавижу боль. Не боюсь ее, а просто ненавижу. Поэтому терплю, пока Ник царапает мои ребра, стиснув зубы. И как это выносит сумасшедший забитый Кокос?
– Ауч, – пищу я, не выдержав, когда игла колет в какую-то особенно болевую точку, из-за которой искры сыплются из глаз.
– Все-все, закончили. – В последний раз проколов мне кожу, Голицын выключает пыточный прибор, хотя у меня в ушах продолжает немного звенеть.
Как это может нравиться? Зачем люди забивают тело от и до, если только они не мазохисты? Я выдыхаю и наконец разжимаю кулаки. По моим губам расплывается улыбка, и я почти не обращаю внимания на то, как жжет под грудью.
– Посмотришь? – игриво спрашивает Ник, и я только сейчас замечаю, что он так и не надел майку. Ну вот и правильно, зачем?
Он помогает мне встать и даже ловит, когда я чуть пошатываюсь и хихикаю – видимо, ром все же дает о себе знать. За талию подводит к вертикальному зеркалу в углу, и я замираю, разглядывая тонкие линии терновника вокруг ворона, вдоль которых каллиграфическим почерком выведено – Аннабель-Ли.
– Это очень красиво.
– Жутковато для Санта-Анны, но от этого только круче смотрится, я доволен, – сам себя хвалит Голицын, стоя прямо за мной.