Не сходя с места, он берет с рабочего столика тюбик мази и осторожно обрабатывает слегка воспаленную кожу едва заметными похлопывающими касаниями. Я бы даже сказала нежно, если бы не знала Голицына. А затем накрывает рисунок куском пленки и, положив сзади ладони на мои плечи, улыбается мне в отражении.
– Вот ты и стала взрослой, Санта-Анна.
Интересно, он сам замечает, как его пальцы дрожат? Это ведь не от пыточной машинки?
Секунда превращается в три, пока мы стоим, глядя друг другу в глаза. Пока я решаюсь и…
– Еще нет, – шепчу, прежде чем развернуться к нему и поцеловать.
Его полные губы кажутся такими мягкими, вкусными, сладкими. Поцелуи с ходу кружат голову, пока руки Ника подбрасывают меня в воздухе. И вот он уже несет меня куда-то. Пройдя несколько шагов, приземляется в то самое кресло, где сидела я, и усаживает меня сверху. Одна его ладонь зарывается в мои волосы, давит на затылок, толкая ближе к себе. Вторая, пробравшись под юбку, оставляет памятные следы на бедрах. А после гладит мою спину, плечи, шею и… тут же перемещается на талию, чтобы крепко сдавить в тисках, будто он едва сдерживает себя. Топ все еще валяется где-то на полу, но я не чувствую холода. Напротив, все тело окутывает невыносимый жар. Я горю. И я хочу больше.
Ник отрывается от моих губ, чтобы спуститься ниже. Провести языком по скуле, облизать шею и напасть на грудь. Он не прижимает меня, видимо чтобы не сделать больно из-за свежей татуировки, но я все равно ощущаю себя будто поглощенной им – так он опутывает меня со всех сторон.
Он провоцирует меня, силой вытягивает стоны. И я в самом деле хнычу, когда кусает меня за самый край соска через тонкий лифчик, а затем оттягиваю его голову за волосы назад. Ник невероятно невыносим. Он смотрит так откровенно, что его взгляд пробирает до костей. Ухмыляется покрасневшим, влажным ртом, и я сама тянусь к нему первая, потому что его губы – такие же ужасные и невыносимые, как и он, – не дают думать ни о чем другом.
Даже через плотную ткань его брюк я ощущаю твердый стояк и, откровенно шипя, трусь об него. Я хочу, желаю избавиться от ощущения, которое сводит низ живота. Я посасываю мочку его уха, чтобы услышать, как он ругается матом и толкается снизу вверх, тяжелыми ладонями удерживая меня на месте.
– Я хочу тебя трахнуть, Санта-Анна, – шепчет он, делая еще один толчок, от которого сносит крышу. Я закидываю голову назад, а Ник рисует своими охренительными губами на моей шее замысловатые узоры.
Он сильнее тянет мои волосы и вновь двигается вверх-вниз, а я растворяюсь в ощущениях. Ник снова матерится, а я блаженно улыбаюсь, кажется мысленно соглашаясь с тем, что грязные словечки мне и правда нравятся. Пока он не повторяется. Совсем другим тоном – я сразу чувствую, что что-то не так.
– Детка, проваливай отсюда. Не видишь, мы заняты?
Ничего не понимаю, пока не отрываюсь от него и не кручу по сторонам головой. И тогда натыкаюсь на Роксану, застывшую в проходе с широко распахнутыми глазами.
– Черт, – запоздало ругаюсь я. Пытаюсь слезть с Голицына и прикрываю возбужденную грудь рукой, чтобы выглядеть хоть капельку пристойнее, хотя… я мажу взглядом по взъерошенным волосам Ника и его раскрасневшимся губам: нас ничего не спасет.
– Извините, – бормочет Роксана, наконец отмерев, и в тот же миг срывается со всех ног, а я спрыгиваю на пол. Хватаю топ и, путаясь в прорезях, быстро натягиваю его на себя. После, прыгая то на одной ноге, то на другой, быстро влезаю в туфли и мчусь за ней.
– Оксан, стой! – перехватываю ее уже на улице, и теперь мы стоим на тротуаре, а с неба падают тяжелые капли дождя, которые мало нас волнуют.
Я тяжело дышу – пытаюсь отдышаться и остыть. Боялась, что Роксана начнет кричать и плакать, но нет. Не похоже на то. Она вроде бы нервно кусает губы, не смотрит на меня. Несколько раз открывает рот, но не издает ни звука.
– Я… я пришла поговорить, – наконец произносит она на выдохе. Тараторит безбожно, смотрит на мокрый асфальт. – Вы теперь вместе, да? Это… я… Я не уверена, но постараюсь привыкнуть. Наверное.
Она явно растеряна. Тушь размазалась из-за дождя, она похожа на грустного Пьеро. И я не понимаю, в ужасе она от увиденного или в гневе. Все смешалось, и дождь ни черта не помогает.
– Нет, мы не вместе, – ровным тоном произношу я. Осторожно. Будто переговорщик, который ведет беседу с тем, кто стоит на краю крыши. – Твой Голицын никогда и ни с кем не был «вместе», и я не исключение. Просто мы…
Я вздыхаю так, что приподнимаются плечи. Одежда мокнет, но мне плевать – так даже лучше, прохладные капли остужают разгоряченную алкоголем и прелюдией кожу. Хотелось бы мне ответить, что я просто гребаная девственница, которая никогда не делала того, чего хочет. А теперь вроде бы делает, только это ничего не меняет, но… вряд ли это прозвучит для Роксаны как достойное оправдание.
– Ты его хочешь, да? – Роксана воспринимает все иначе, и я затягиваю ее под козырек, нависающий над огромным окном студии.
Она бесполезно пытается стряхнуть воду с джинсовки, но все равно, как и я, насквозь промокла. Меня саму уже слегка колотит от ледяной воды и ветра. Но я даже рада, что дождь смывает прикосновения и поцелуи Ника. Так с Роксаной проще говорить. Кажется, будто все это было вообще не со мной.
– Да, я… хочу, – решаю не сопротивляться правде. Хмурюсь и смотрю под ноги. – Это безопасно.
– Голицын безопасный?
Роксана не понимает, что я имею в виду. Ждет разъяснений. Да если бы я сама могла все так просто объяснить!
– Ну, он не влюбится в меня. Я для него просто первая девчонка, которая ему отказала.
– А кто он для тебя? – Роксана задает очень сложные вопросы. Я пытаюсь ответить честно.
– Он для меня… – долго формулирую мысль. – Наверное, первый, кто не принял мой отказ. Другие ведь… они просто звали на свидание и после сдавались. А Голицын оказался…
– Да, Ник может быть настойчивым, когда ему это надо.
– О да, самой настоящей занозой в заднице!
Мы обе одновременно смеемся, вроде как позабыв о недавней сцене, но потом снова пересекаемся взглядом, и неловкость возвращается.
– Мне жаль, если я обидела тебя, а ты и правда влюблена…
– Не влюблена, – вдруг выдает Роксана, плотно сжав губы.
– Что? Я тебя не понимаю.
Мне стыдно, я была готова извиниться миллион раз подряд, но разговор принимает неожиданный оборот.
– Ну, точнее… – Она заправляет намокшие черные пряди за уши, поднимает глаза к хмурому небу и как-то горько усмехается. – Конечно, в него было так просто влюбиться. Ник такой… Ник. Всегда громкий, в центре внимания, красавчик и… Знаю, что он не был серьезен с другими, но, конечно, я верила, что со мной все будет по-другому. Да и карты вроде бы говорили, что он идеальный вариант. Это я потом уже поняла, что неправильно расшифровывала знаки, пока колода пыталась мне вдолбить, что там не будет взаимности, но…
Мне ее по-прежнему жалко, но есть вопросики.
– То есть, если бы расшифровала верно, это бы что-то изменило? И ты бы избавила меня от ежедневных вздохов о том, какой Голицын царь-бог?
Роксана тихо смеется, а после запрокидывает голову назад и… скулит?
– Я не зна-а-аю… – Она улыбается, но это шальная и даже пугающая улыбка. – Любить Голицына – это как любить суперзвезду, наверное. Ты знаешь, что не будешь с ним, но все равно ненавидишь Кэти Перри за то, что увела у тебя парня.
Подруга говорит это таким серьезным тоном! Не сразу понимаю, что речь об Орландо Блуме, к которому Роксана какое-то время питала тайную страсть.
– Ну ты даешь! – смеюсь я, а потом не сдерживаюсь и порывисто обнимаю ее. – Я так скучала по тебе, – шепчу сбивчиво сквозь катящиеся слезы. – Прости меня, пожалуйста, за все. Я была эгоисткой. Мне до последнего, вот прямо до сегодняшнего дня казалось, что твои обвинения беспочвенны, но я обещаю, что…
– Ничего мне не обещай, – твердо перебивает Роксана, отстраняя меня за плечи от себя. – Не надо. Давай не будем загадывать и просто… сплавимся по течению, оки?
Я делаю глубокий вдох и коротко киваю ее иногда очень кстати проявляющейся мудрости.
– Но мы же не будем оправдывать Кэти Перри, да? – шепчу я, еще не слишком уверенная в том, что настало время шутить. – Она поступила со всеми нами некрасиво.
– Конечно! Она такая стерва, жуть! – Оксана притягивает меня к себе, чтобы крепко стиснуть в объятиях, а потом добавляет уже бодрее: – Правда, если быть совсем уж честной… я размечталась, что ты замутишь с Аполлоновым.
– И правда размечталась, – вспомнив жесткое «уйди», хмыкаю я и с особым вниманием наблюдаю, как кеды Роксаны медленно промокают в ручейке, бегущем по тротуару. Мои ноги тоже окоченели в туфлях-лодочках, но сейчас диалог между нами гораздо важнее будущих ангин.
– Так все-таки Ник или Аполлонов? – звучит вроде бы несложный вопрос.
– Я… – Вопрос, на который я не могу ответить. Язык не слушается.
– Ты-ы? – уже бодрее помогает Роксана, издеваясь надо мной, и я пожимаю мокрыми плечами.
– Я не знаю. – Хотела бы я, чтобы это прозвучало безразлично.
– А если бы я сказала тебе, что там сейчас стоит Аполлонов? – кивает Роксана куда-то в сторону, а я так резко поворачиваю голову вслед за ней, что шея трещит.
Конечно же, там никого нет, но моей подруге все становится ясно лучше меня.
– Что ж… – вздыхает она немного грустно, но с каким-то ярким блеском в глазах. – Получается, впервые в истории использовали Ника, а не Ник использовал кого-то, да?
У меня от этих ее слов дрожь прокатывается по позвонкам и пульсирует в висках. Слишком много событий: Аполлонов и его «уйди», Голицын без майки, ром, татуировка. Все происходит слишком быстро.
– Слушай, я ушла с тусовки и прихватила вина. – Теперь в тоне Роксаны ничего враждебного.
Я надеюсь, мы помирились, да? Боюсь спросить об этом вслух, будто все еще слишком хрупко и ломко между нами. Но да, хотя бы ради этого стоило промокнуть и натворить глупостей с Голицыным.