Он кажется мне сейчас таким юным. Совсем мальчишкой. Вспыльчивым, чувственным, как бы ни хотел казаться другим. И пусть Андрей тоже не образец сдержанности, но он явно научился отдавать себе отчет в действиях, а Ник говорит и тут же жалеет. Снова и снова. А потом удивляет меня тем, что со стоном заваливается на бок и кладет голову мне на колени. Застает меня врасплох. Он обнимает их, утыкается носом в мое бедро, глубоко и медленно дышит.
– Ты такая хорошая, – тихо шепчет он. – Как ожившая мечта из сопливой книжки.
К горлу от его слов подкатывает ком. Ясно как день, что Ник несет несусветную ерунду, а потом бормочет текст идиотской песни, которая доносится из колонок.
– «Са-та-на, возьми мои вены, са-та-на, возьми мои вены, возьми-и…»
Тут всегда играет что-то невразумительное, и я, наверное, привыкла, что Роксана цитирует самые странные треки, но… все равно удивляюсь.
– Что это? – посмеиваюсь сквозь слезы, которые вдруг подступают к глазам.
– Ты что?! Это замечательная композиция великой группы… а черт его знает, кто это поет, – также нервно хохочет Ник и просит колонку переключить трек.
– Ужасно, – шепчу я и чувствую, как по щеке бежит слеза. Его голова такая тяжелая, давит на колени, но я и не думаю попросить его сдвинуться.
– Куда уж нам. – Он цокает, переворачивается на спину и теперь смотрит в потолок влажными глазами. – Вы, интеллигенты, таких песен не слушаете, да?
– Не слушаем, – киваю ему. – Но у меня есть любимый стих, и он тоже называется «Сатана».
– Только не говори, что будешь читать стихи мне, – выдает слишком резко с ужасным прищуром. – Я думал, такие финты ты припасла для Иванушки. Ну там, знаешь, вся такая растрепанная, закутанная в простыню после совокуплений и…
– Замолчи, – прошу я, и Ник меня понимает. Знает, что переходит границы. Делает больно нам обоим и себе в первую очередь, но… кажется, он мазохист.
– Расскажи стих, – просит вдруг. – Про сатану.
И первым порывом я хочу отказаться, послать его. Если он издевается и потом будет использовать это против меня, то я не хочу плясать под его дудку, как бы сильно ни чувствовала себя виноватой. А затем смотрю ему в лицо, изучаю его родинки, пухлые губы и… рвано вздыхаю. Он искренне просит, без подвоха. Я отвлекаюсь на шорох – видимо, Роксана переобувается. Следом звучит хлопок входной двери, и я… я начинаю читать Нику стихотворение Эдуарда Асадова, которое любила с самого детства.
Это странно. И, наверное, глупо. Определенно что-то необычное, и, конечно же, Голицын над этим шутит. Он выделывается, комментирует, ядовито прыскает на каждую мою строчку. Мол, героиня – дура набитая, а герой по-любому ее хочет. А потом встречается со мной глазами и снова смолкает. Мы будто раскачиваемся на карусели, гадая, сорвется та с петель или нет.
– Переходи к месту, где они уже потрахались, а? – все равно через четверостишие возмущается Ник, а я упорно читаю дальше, как будто обязана справиться, как будто это испытание, которое я должна пройти. И это решит все проблемы.
Даже не спрашивай почему! —
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
– Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!
Когда я заканчиваю, Голицын больше не болтает и не шутит, как клоун. Даже не матерится, а мог бы. По крайней мере, мне бы точно было легче, чем наблюдать, как он в один миг становится серьезным, вздыхает и закрывает руками лицо.
– Эй! – Я касаюсь его плеча, а он вздрагивает и, сев, отодвигается от меня.
– Так себе стихи, – шепчет он. – Хотя жаль, не про нас. Сатане повезло, я считаю, – девка запала, пришла к нему.
Ник смотрит на меня молча. Долго не решается задать вопрос, который повисает в воздухе.
– Ты же пришла не поэтому? – не выдерживает Ник.
Тихое «нет» с болью срывается с моих губ.
– Ань… – Я вся напрягаюсь от его тона, которым он произносит мое имя. Во рту горечь, желудок скручивает, даже сердце пропускает удар, а потом колет с двойной силой.
– А?
– Уходи, – искренне просит он. – Пожалуйста.
Черт! Мне ведь должно было стать легче, почему не становится?
– Хорошо. – И мне бы молча исчезнуть, но я остаюсь сидеть на месте. – Ник?
– А?
– Что все это значит?
– А сама как считаешь? – Становится еще больнее от каждого слова и слога.
– Я не знаю, – честно признаюсь, потому что совсем растеряна. – Я думала, что мы просто…
– Я заигрался, – спокойно отвечает он. – Я думал, ты обычная девчонка. Что ты дашь мне по-быстрому и все пройдет. А даже если не дашь, я отлично повеселюсь. – Он хмыкает, поджав губы. – Повеселился.
Мне кажется, что я слышу, как он грязно ругается, но, возможно, додумываю это.
– Ник…
– Ты засела у меня в башке, понимаешь? – Он запускает пальцы в волосы, ерошит их. – Это несправедливо. Может, я и заслужил, но все равно не понимаю, почему так, почему именно ты…
– А ты уверен, что… – перебиваю его, цепляясь за последнюю надежду.
Пусть он подумает получше. Пусть поймет, что это не оно. Пусть не признается, что влюбился в меня. Пожалуйста.
– Да, Ань, уверен. Не совсем я тупой, – окончательно убивает меня Голицын.
Он не смотрит на меня, и я этому даже рада. Мне чертовски, до слез его жаль, но показывать это я не хочу – хуже будет всем.
– А ты уверена, что… – спрашивает в ответ Ник и тут же разбивается о мой взгляд.
– Да, – признаюсь ему в том, в чем не признавалась даже Андрею. Даже самой себе. – Думаю, да.
Но я же не виновата, что сердце выбрало другого?
– Думаешь? Или уверена? – уточняет уже без энтузиазма.
– Уверена, – подтверждаю я и только сейчас понимаю, что на самом деле люблю Аполлонова. И это не просто восхищение и помешательство из-за архитектурного бога – его звездного статуса и шедевральных творений. Я видела Андрея другим – простым человеком, парнем, мужчиной – и поняла, что он мне не просто нравится. Я люблю его по-настоящему. А сказать об этом оказалось легче, чем я думала.
– Команда Эдварда победила, – слишком приторно, чтобы это было правдой, улыбается Ник, а я, оглушенная собственным открытием, тороплюсь убежать, чтобы подумать наедине с собой.
Глава 35
Когда я приезжаю к дому Аполлонова, уже вечереет. Сумерки кажутся гнетущими, мрачными, как мое настроение, и в небе полыхает молния. Почему-то мне вспоминается наш с Андреем первый раз. Мы расстались только утром, а я уже, несмотря ни на что, так сильно по нему скучаю. Мама трижды написала, чтобы я предохранялась и берегла сердце, но против ночевок ничего не имеет. А Аполлонов просто коротко позвал к себе, будто это давно в порядке вещей. Он аргументировал просто: ему нравится секс на ортопедическом матрасе, а впереди тяжелая неделя. Это почти дословно. Звучало слишком рационально, но я все равно сорвалась к нему в тот же миг, решив, что хватит с меня страданий и самокопания. Если у меня есть серьезные чувства к Андрею, разобраться в них будет проще рядом с ним, а не вдали от него.
Забежав в подъезд вслед за парочкой со странного вида щенками и взрослым здоровенным криволапым псом, я пытаюсь припомнить, куда мне вообще ехать. В прошлый раз я не обратила внимания на номер этажа и квартиры, потому что мы не отлипали с Андреем друг от друга даже в лифте.
– Вам на какой? – интересуется хозяин собачьего выводка.
– Эм-м… а я… – Растерянно хлопаю глазами и чувствую себя ужасно глупо. – Я не спросила. Кажется.
– А квартира?
– Н-не помню, – заикаюсь я, потому что парень милой девушки, которая держит в каждой руке по песику, смотрит на меня как на сумасшедшую.
– А вы к кому? – спрашивает она.
– К парню, – с трудом выдавливаю и смущенно упираюсь взглядом в пол, будто говорю что-то постыдное. Ну а как я выгляжу вообще в их глазах? Пришла туда… не знаю куда. Что вообще обо мне можно подумать?
– Ну тут парней полный дом, – смеется девушка.
– А ты откуда знаешь? – Ее спутник по-деловому скрещивает руки на груди и ревниво вздергивает брови.
– Дантес, отстань. Фамилия у парня как?
– А-Аполлонов.
– А-а, Аполлонов! – Теперь уже брюнет по фамилии Дантес кивает мне и уверенно жмет кнопку верхнего этажа.
– Вы знакомы?
Я с подозрением кошусь на недовольно рычащего питбуля, но, к счастью, оказывается, что он это не на меня. Отчитывает своего странного кудрявого щенка, который до этого жевал ему ухо.
– Нет, лично не знакомы, – отвечает парень. – Но уверен, что это он ворует с балкона нашей соседки цветы. Она мне всю плешь проела, мол, это я. А это не я. Значит, он.
– Это в том числе и ты. – Брюнетка смеется, сдавая преступника с потрохами.
– Ладно, в этот раз был не я. Как будто не ты полдня выясняла, кому это я теперь дарю цветы по утрам. В общем, – Дантес снова поворачивается, вспомнив о моем существовании, – познакомились мы тут с этим вашим…
Створки лифта открываются, когда он произносит это, и перед нами предстает Аполлонов собственной персоной.
– Здрасьте, – бормочет он соседям и, протянув руку, тянет меня за собой под смешки ребят и гавканье щенков.
Но я уже ничего не слушаю, не вижу, забываю обо всем. Потому что я дома. Здесь. С ним.
Аполлонов смотрит мне в глаза, кажется, целую вечность. А потом без единого слова затаскивает в квартиру и, едва захлопнув дверь, усаживает на пуфик и стягивает кеды. Дальше летит моя футболка, юбка, даже носки. Вот так? Прямо сразу?
– Что ты делаешь? – Я не могу не посмеиваться над тем, с какой скоростью Андрей подходит к раздеванию.
– Тш-ш… все разговоры потом, – шепчет он уже мне в губы.
Какой-то неведомой магией я оказываюсь обнажена, в то время как Андрей полностью одет. Он заставляет меня обхватить его талию ногами и прижимает к себе. Запускает одну руку мне в волосы, а второй придерживает за талию.
– Пришла. – Кажется, совсем не задумываясь над тем, что бормочет, Андрей несет меня в спальню. Он стискивает меня в объятиях так, будто не собирается выпускать никогда.