– А у тебя какие варианты?
– Нет, ничего, продолжай. – Андрей как-то растерянно смотрит перед собой и с каждым моим словом будто все глубже уходит в себя.
– Насчет Голицына… Я не могу сказать, что совсем ничего к нему не чувствовала, но разве я должна оправдываться за это?
Аполлонов с серьезным видом кивает, а я продолжаю. Вообще-то мне нравится раскладывать все по полочкам. Я могла бы сейчас метать в него тарелки, просто чтобы показать, как мне грустно без него, но отчего-то хочется ставить точки над «i».
– Я хотела тебя, а ты меня нет.
– Я хотел, просто…
– …просто считал меня недопустимым и неудобным вариантом.
– Верно, – после небольшой паузы соглашается он, хотя я думала, что будет отрицать. Спорить. Может, снова скажет, какая я глупая, обнимет, поцелует, но… нет, он делает шаг назад, скрещивает руки на груди, пока я упираюсь спиной в стойку.
– Ты меня отвергал по известным тебе и неизвестным мне причинам.
Он снова кивает, соглашаясь с моим умозаключением.
– А Голицын в то же время проявлял ко мне повышенный сексуальный интерес. С одной стороны, я была обижена твоим отказом, с другой – этот болтун, прости господи. Он был рядом и терпел мою злость, ревность, обиду на тебя. И я не права, знаю, и за это я перед ним извинилась, хотя по факту я была свободным человеком, а он мне сам себя любезно предложил. Но что бы то ни было, все закончилось. Сразу. Когда мы с тобой… ну ты понял. Сейчас я вижу в нем только друга.
Андрей не комментирует, когда я делаю вынужденную паузу, чтобы глубоко вдохнуть, и я отчаянно спешу закончить мысль:
– Ник – мой ровесник, и это, пожалуй, единственное, что нас связывает. Если ты думаешь, что мне было бы лучше с ним, то я готова поспорить. – Я вся подбираюсь, воинственно вскидываю подбородок. – Мне кажется, ему со мной было бы скучно. Я хочу быть занудой, какой всегда была, а потом запираться в спальне и заниматься сексом. Всю ночь. Всякими разными способами.
Андрей кашляет в кулак, будто собирается что-то сказать, но я настырно продолжаю:
– Мне нравится, что мы можем просто сидеть рядом за ноутбуками часами, нравится, что ты не тусуешься постоянно и не много пьешь, что не растрачиваешь время на ерунду – я терпеть этого не могу! Мне нравится наш секс. Я его просто обожаю! Нравится, что у меня от тебя мурашки. Мне нравится быть с тобой.
– Потому что можешь быть занудой и трахаться? – со смешком выдает он, но каким-то нежным тоном, от которого у меня теплеет в груди.
– Да. Для меня это не жестко, не странно, не много и не мало. Ты не такой, как говорил.
– Я знаю, – тихо отвечает он, но теперь почти холодно. Смотрит куда угодно, только не на меня.
– Ты спишь в обнимку.
– Признаю, виноват, – звучит теперь цинично. Этот разговор явно волнует Андрея, выводит на эмоции, к которым он не привык. Я вижу, как чуть розовеют его щеки.
– Ты любишь целоваться, возможно даже больше, чем я.
– Признаться, я сам в шоке.
Он неловко машет руками и опрокидывает сахарницу, которая стояла за ним на столешнице рядом с плитой. А у меня вдруг закрадывается подозрение.
– Ты ухаживаешь за мной, ты готовишь мне.
– Увы, – явно не жалея об этом, Андрей щурит глаза, а сам все тяжелее дышит.
– Ты не прогоняешь меня спать домой.
– Я могу объяснить!
– Ты тоже влюблен в меня, – говорю это тихо, сама с трудом поверив в вывод, который сделала.
– Да, – очень спокойно соглашается он и в тот же момент опускает руки, которыми только что активно жестикулировал. – Как пацан какой-то.
«О-фи-геть».
– Как пацан! – сердится он. – И мне это не нравится.
– Почему? – спрашиваю аккуратно, хотя готова возмутиться. Но Андрей выглядит таким милым и смущенным, что решаю промолчать.
– Ты… сколько дней я тебя не выпускал из дома? Как медведь из берлоги. Это вообще нормально?
От осознания происходящего я почти не могу сделать вдох. Невралгия? Голицына не взяла, так на мне отыгралась?
– Серьезно, Ань, это даже не смешно. – Он приближается, снова машет руками, и на этот раз опрокидывает пустой френч-пресс. – Когда ты сегодня ворвалась в кабинет, я думал, прибью тебя на хрен! А потом понял, что нет… походу, не прибью. И все. И все очевидно. Я – идиот. И я страшно тебя ревную. Я! Ревную! Я понимаю, помню, сам говорил, что это нормально, но это, черт возьми, ни хера не нормально. Потому что я не просто ревную, я в бешенстве!
Я улыбаюсь Андрею, потому что на бешеного он не похож. Только дразнит меня своими ямочками.
– Да, черт возьми, я в бешенстве!
Он пытается тщетно убедить меня.
– Ага, – говорю я, делая шаг к нему навстречу. Обнимаю за талию, и он в ту же секунду сгребает меня в те самые медвежьи объятия.
– Я не хочу, чтобы ты выбрала его. Не хочу, чтобы ты вообще выбирала. И тот факт, что я не имею права ничего требовать… он меня на самом деле убивал. Каждый раз, когда я хотел тебе это сказать, я останавливался и думал, что ты молода, а я… идиот!
Этот монолог – лучшее, что я слышала в своей жизни.
– Я молода, а ты идиот, – подтверждаю его слова, утыкаясь лицом в поло с дурацкой, но безумно счастливой улыбкой. – Мой идиот.
Глава 39
Мы лежим в постели уже минут тридцать, не меньше. Просто так, даже не целуемся, хотя Андрей снял поло, падая рядом со мной, и я, последовав его примеру, избавилась от футболки. Нам так удобнее – больше кожи, тепла. Но мы оба страшно устали, вымотались и выгорели, чтобы думать о сексе. Мы даже не двигаемся. Я слушаю размеренный стук его сердца. Сейчас мне больше ничего и не нужно, кроме руки Андрея, которой он обнимает меня за спину и гладит по плечу. Кроме наших попеременных вздохов и соприкасающихся ног.
– У меня много вопросов накопилось. Я могу их тебе задать? – аккуратно интересуюсь я, чувствуя, что он ослабил оборону. Ох уж эта неприступная инженерная крепость!
– А раньше не могла?
Я пожимаю плечами:
– Раньше я не понимала, что между нами.
– А сейчас понимаешь? – Его голос все еще расслаблен, из чего я делаю вывод, что он скорее подначивает меня и шутит, чем хочет в чем-то упрекнуть. А значит, мне не стоит напрягаться, главное мы уже выяснили.
Андрей не собирается избавляться от меня. Хотя кто бы ему это дал сделать.
– Я бы идентифицировала то, что между нами, как обоюдную влюбленность. Есть такой формат отношений?
Слышу легкий смешок – добрый. Затем Андрей треплет мои волосы и целует в макушку, будто смиряясь с моими причудами.
– Полагаю, что есть, – сдается он. – Ладно, спрашивай. Постараюсь быть честным.
Вау, вот это уровень! Я, конечно, смеюсь, за что получаю объятия удава на несколько секунд – мои ребра и правда трещат, а Андрей шутит, что кости и суставы у меня такие же старые, как и он.
– М-м… С кем ты жил, после того как не стало твоих родителей? С Игорем? Поэтому у вас такие напряженные отношения? – Я специально начинаю с самого сложного, на случай если разговор не заладится, хотя надеюсь на обратное. Мне хочется знать о нем больше.
Боясь спугнуть Андрея, глажу пальцами его твердый живот и наблюдаю, как высоко на глубоком вдохе, предвещающем рассказ, поднимается его грудная клетка.
– Когда родители погибли, меня забрали дед с бабушкой. Я буквально вырос в «Аполло Арт». Пацаном драил ту же подсобку, что и вы. На складе, если присмотреться, почти на каждом стеллаже можно найти мои инициалы, вырезанные канцелярским ножом. За это дед мне прилично всыпал когда-то. – Андрей приглушенно смеется, я улыбаюсь, чуть лучше понимая, почему бюро так дорого ему.
– А Игорь…
– Игорю было двадцать три, когда я появился в его доме с чемоданом. И все сразу как-то не задалось у нас. Пока он был моим дядей, вроде никто не напрягался, а тут… Мы стали соседями, почти братьями. Я – мелкий пацан, мне шесть было. Он уже такой взрослый, авторитетный и… все еще на шее родителей. Они были при бабле, но не раскидывались им. И конечно, когда Игорь понял, что больше не единственный ребенок в семье, у него возникли ко мне вопросы.
– Погоди. Ребенок в… двадцать три?
– Да, это смешно. – Вопреки заявлению, Андрей не смеется. – Он ни черта не делал. Но именно когда появился я, все это заметили. Вроде как теперь в доме появился настоящий ребенок, а Игорь, как ни крути, оказался взрослым парнем, который живет за чужой счет. Его заставили работать, и, обидевшись, он демонстративно ушел из семьи. Дед уже хотел готовить его на свое место, а в итоге отпахал чуть ли не до самой смерти на бюро, потому что Игорек даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь отцу. В общем, когда дед умер, оказалось, что мне досталось чуть больше акций, чем Игорю. Это потом уже моя бабуля намутила сыну равный пакет, потому что, по ее мнению, так было справедливо.
– Но…
– Я не спорил, потому что оказался еще и гендиром. Не Игорь – взрослый единственный сын, а я. У меня появилось много новых забот, как ты понимаешь.
– Почему ты не нанял кого-то вместо себя?
– Дед всегда работал один. У него не было зама, не было помощника. Мне дела передавала его секретарша, перепуганная до чертиков, потому что никто не знал, как все будет работать без бессменного главы. Он все делал сам, перепроверял каждую копейку, каждый чертеж. Сам ездил на стройки, руководил и строительной фирмой, и бюро. Сейчас на мне, кстати, только половина того, что делал он, строяк у Игорька. Представь, какую махину тащил на себе дед и с какой малостью не справился я? Так, может, это просто не мое?
– Но… – снова бессмысленно пытаюсь вставить слово.
Андрея прорвало, теперь он не успокоится, пока не озвучит все, что давно копилось в нем.
– Все хорошо, правда, – безмятежно, но совсем не равнодушно говорит он, будто это меня нужно успокоить, а не его. В его голосе сквозит печаль. – Бюро досталось мне просто так, потому что дед был добр. Но лучше бы он, конечно, сыну мозги вправлял, а не меня одаривал. Я попытался, но… не вышло, да. Я не он. Не тот действительно великий Аполлонов, что основал бюро и стоял во главе много лет. Но это ничего. Зато я набрался опыта и… наверное, нужно перестать рвать себя на части. Теперь пришло время делать что-то свое.