– Получается, что так, – говорю, уже расставаясь с ним. А затем, когда створки начинают съезжаться, машу Андрею и кричу вслед: – И вернись домой свободным человеком!
– Принято, – слышу издалека и расплываюсь в улыбке.
Альтернативный финал
для поклонниц его величества сексперта Голицына
– Ник! Так нечестно! – умоляю его, пытаюсь поймать за руку, когда он встает, быстро хватает рюкзак и кожаную куртку, которую тут же натягивает на себя, и делает несколько размашистых шагов от меня.
– Жизнь вообще нечестная штука, Санта-Анна, – остановившись у выхода, отвечает мне как-то… грустно? – Закрой студию сама, ключи на ресепшене.
Он поворачивается ко мне спиной, а я останавливаю его требовательным «стой».
– Правда или действие? – спрашиваю я Голицына, наплевав на непонимание в его глазах. – Выбери правду.
– Правда, – устало говорит он.
– То, что сказала Роксана. Что я для тебя, – вспоминаю дословно ее формулировку, – сигнал бедствия? Это правда?
– Правда.
Сердце в груди отчего-то стучит быстрее. Кажется, я не верила до конца в то, что подруга окажется права. Не замечала очевидного.
– А клиент… к которому ты сюда так спешил, вообще был? – произношу еще тише, чем Ник, потому что все силы потрачены на этот бесконечный день.
Он молчит. Ник слишком долго молчит, чтобы это молчание не значило ничего.
– Хватит с тебя и одной правды, – выдает он с печальной усмешкой и уходит. Оставив с ощущением, что я все испортила.
У меня хватает лишь на несколько шагов до окна, чтобы вцепиться пальцами в подоконник. Я наблюдаю через стекло, как Ник направляется к мотоциклу, даже не пытаясь защищаться от дождя. Дрожу вся. Вспоминаю статистику аварий, выпитый ром и нервно кусаю губы. Влажная одежда липнет к телу, не могу согреться. Щеки горят, а руки, наоборот, ледяные – я растираю пальцы, дышу на них, прячу под мышки.
Не нахожу себе места.
Всякие мысли лезут в голову. Я им сопротивляюсь, но они настойчиво атакуют, и вот уже снова приходится думать о том, что Голицын всегда был рядом. Не прогонял меня, позволял поплакать на плече, когда это было необходимо. Не оставлял одну, когда особенно нуждалась в поддержке. И пока Аполлонов продолжал настаивать на том, что я ему не нужна, пока он оставался далекой холодной звездой, Ник… он был со мной – в каморке, на практике, в автобусе, на вечеринке. Раздражал, бесил, нарушал личное пространство, но…
«Что, если с самого начала это был он?»
Я срываюсь с места с оглушающим сигналом бедствия в голове. Так терпит крушение моя надуманная помешанность на Аполлонове. Распахиваю дверь, выскакиваю на улицу, сбегаю с крыльца, чтобы позвать Голицына, уже пересекающего парковку. Открываю рот и… молчу.
– Н-ник… – слетает шепот с моих дрожащих губ.
«Я здесь, только обернись. В последний раз», – мысленно транслирую ему на расстоянии, но не спасает.
Он ушел. Он и правда ушел. Я обнимаю себя, но мне становится холоднее, чем было, а каждая дождевая капля ощущается точно жалящая кожу иголка. Смотрю на руки, чтобы не смотреть на удаляющуюся спину Ника. Подавляя всхлипы, разворачиваюсь, захожу в студию, беру со стойки ключ и подхватываю сумку. Даже не пытаюсь стереть слезы, которые давно смешались с дождем.
Выключаю свет и выхожу за порог, не думая о том, что еще не вызвала такси и промокну, пока дождусь машину. Как будто может быть хуже. Пытаюсь попасть ключом в замок, но замерзшие руки не слушаются. Роняю его, наклоняюсь, чтобы поднять. Снова толкаю, но не той стороной. Ключ застревает, и я со злостью дергаю его, делая только хуже. Уже сквозь слезы предвкушаю, как останусь здесь ночевать и…
– Ты решила сломать замок, чтобы завтра никто в студию не попал? Это месть? Тогда глупая: у меня выходной, а подругу без денег оставишь. – Ровный уверенный голос действует на меня, как лошадиная доза успокоительного.
Паника мигом сходит на нет, я прикрываю глаза, ощущая согревающее тепло, расползающееся по телу от одного прикосновения, когда Ник накрывает мою ладонь своей.
Я не поворачиваю к нему голову, не поднимаю на него глаза, просто дышу. Пока он оттесняет меня в сторону и сам справляется с замком так легко, как будто никаких трудностей это вызвать и не должно, а я страдала тут специально.
– Если так хотелось, чтобы я подвез тебя домой, могла бы просто сказать.
И конечно, Ник не мог не уколоть меня – это его любимое занятие, видимо.
– На мотоцикле в дождь? После рома? – будто снова оживаю и язвлю. – Спасибо, но я не камикадзе.
– Значит, хочешь меня все-таки?
– Интересно, каким образом ты пришел к подобному умозаключению, исходя из…
– Хватит умничать, Ань, – перебивает Ник, и его куртка ложится на мои плечи. – Можно просто сказать «да». Пойдем?
Ник обнимает меня за талию, захватив в теплый плен. Мысли плывут, а я таю, как мороженое, растопленное печкой. Нет, я серьезно, Ник такой горячий, что… Не в том плане! От него идет жар, как от больного с температурой сорок!
– Да… – соглашаюсь я, но тут же спорю с собой: – Но я не о том… я про это «да»… В смысле не про хочу, а…
– Звучит до одури увлекательно, но, если ты продолжишь и дальше болтать, мне придется доплачивать за простой такси. Так что шевели-ка булочками, – с совершенно серьезным видом говорит Ник, а после шлепает меня по ягодице, отчего я подскакиваю на месте и устремляюсь… – Правее давай, не туда мчишь! – летит в спину, пока я по всем лужам лечу к желтому автомобилю, припаркованному на углу.
Невыносимый! Жуткий Голицын! У меня было помутнение рассудка, когда я решила, что он может мне…
– Ну куда припустила, Ань! – догнав меня, с наигранным возмущением заявляет Ник. Делает выпад и, смахнув со лба мокрую челку, открывает передо мной дверь такси, пока я, не отрываясь, наблюдаю за стекающей по его носу каплей. – Леди…
Мотаю головой, чтобы прийти в себя и перестать пялиться, а то Голицын уже давит привычную ухмылочку, так быстро перевоплотившись из забитого щенка в королевского корги, чтоб его! Ныряю в салон, быстро здороваюсь с водителем. Игнорирую мысль о том, что чертов сексперт вкусно пахнет, а мое сердце колотится навылет, так Ник решает довести меня. Он не закрывает дверь и не уходит! Вместо этого приседает, чтобы сжать мою лодыжку, посылая мурашки по всему телу, и… разуть меня?
– Что ты… – бормочу, пока он с самым незаинтересованным видом выливает из моих туфель воду прямо в лужу на асфальте. Продолжая мокнуть. И улыбаться мне.
– Скажи свой адрес, чтобы я поставил точку по маршруту. А то придется ехать ко мне.
Я собираю все силы, чтобы не вздрагивать от прикосновений его пальцев и звучать иронично.
– Собрался пить и плакать?
– Дрочить, Ань, – он снова переигрывает меня. – К чему слезы, когда можно…
Ник делает неприличное движение рукой, по которой я тут же звонко шлепаю. А он, закончив с моей обувью, которую отставляет в сторону, ловко ловит меня за запястье.
– Мне нужен адрес, – шепчет он в опасной близости от моих губ. Мне не показалось – от него и правда вкусно пахнет пряностями, как будто кому-то может «идти» алкоголь.
И я открываю рот, чтобы ответить, а потом представляю это: как уеду, буду пить с Роксаной вино и притворяться, что все нормально, что с Голицыным у меня ничего нет, что он меня не волнует. Как буду спорить насчет зазвездившейся задницы Аполлонова и раскладов Таро, пока она не уснет, а потом… потом я, как всегда, останусь одна. Наедине со своими мыслями, которые сведут меня с ума. И возможно, в тишине спальни во второй раз доведут до греха, о котором только что упоминал Голицын.
– Не хочу домой, – впервые за долгое время говорю с ним честно.
И Ник внезапно даже смотрит на меня по-другому. Чуть склоняет голову набок и щурит глаза. Едва заметно кивает, когда водитель, про которого я напрочь забыла, подает голос:
– На две сотни уже простояли. Доплачивать, Казанова, будешь?
Ник встает и захлопывает дверь, а я заливаюсь краской и отворачиваюсь к окну, избегая взгляда в зеркале заднего вида. Мне страшно осознавать, что я только что сама напросилась к Голицыну при свидетелях и что, возможно, у моего решения будут последствия. Поджимаю пальцы на ногах, чувствуя потоки теплого воздуха, и мысленно благодарю Роксану за то, что записала меня с ней на педикюр, потому что обычно мои ногти не покрыты красивым кричаще-красным лаком, на который облизывался Ник.
– Едем? – дребезжащим, как старая телефонная линия, голосом спрашивает водитель у Голицына, когда тот садится рядом.
– Точно не хочешь, чтобы я отвез тебя к Иванушке? – вместо ответа Ник обращается ко мне, а я запрокидываю голову назад и крепко жмурюсь, потому что мое терпение на исходе. Я вся как оголенный нерв и скоро вспыхну!
– Я начинаю сильно сомневаться в твоей секспертности. И если ты еще раз повторишь вопрос, то я…
Мою речь прерывают горячие мягкие губы. На моих губах. Плотно прижатые к моим губам и ворующие воздух. И наверное, размягчающие мозг, потому что я элементарно забываю, как дышать. А пока пытаюсь вспомнить, Ник, так и не углубив поцелуй, отпускает меня и сам судорожно вздыхает.
– Значит, едем, – сделав выводы, где-то на фоне произносит водитель, на которого мне не приходится смотреть и краснеть, потому что Ник обнимает меня, и я утыкаюсь носом ему в плечо.
– Завтра тебя можно будет причислить к лику святых, Санта-Анна, – проникновенно шепчет на ухо, намеренно касаясь чувствительной кожи губами и носом.
– Почему? – Невольно прижимаюсь ближе.
– Потому что сегодня ты умрешь от райского наслаждения.
В ответ я хохочу в полный голос и наконец позволяю себе расслабиться в компании парня, которому никогда не думала, что доверюсь.
И конечно, согревшись, я ненадолго отключаюсь прямо в машине на плече у Голицына. Мне кажется, что я только прикрыла глаза, а он уже гладит мои щеки и щелкает по носу, пытаясь меня растормошить.