– Приехали, Ань.
– Не хочу… – мотаю головой, обнимая его крепче, и зарываюсь носом в изгиб шеи.
– Ладно, подожди.
Голицын ругается, отрывает меня от себя. Я хнычу в ответ, ощутив порыв ветра, ворвавшийся в салон. Пытаюсь разлепить глаза и вкладываю руку в ладонь Ника, которую он мне протягивает, а после…
– Ой! – вскрикиваю от неожиданности, оказавшись у него на руках.
– Все-таки оседлала меня, Санта-Анна, – смеется он приглушенно и беззастенчиво мнет мои ягодицы через юбку, пока я сцепляю ноги у него за спиной.
– Неси меня в тепло, – бормочу я, борясь с полудремой.
– Будет сделано.
А потом мы проделываем бесконечно долгий путь через подъезд к лифту. Там, в кабине, Ник вдруг заявляет, что я тяжелее, чем кажусь, и усаживает меня на поручень, который больно впивается в бедра. Удерживая еще и мою сумку с туфлями, как оказывается. По итогу мы вдвоем чуть было не заваливаемся на пол.
– Пойдешь ножками? – с надеждой в голосе спрашивает он, когда мы останавливаемся на его этаже, но я категорично мотаю головой и намертво вцепляюсь в него снова. – Понятно.
Ник говорит так, будто я ему в тягость, и это последняя вещь, которой он бы хотел заниматься в своей жизни, но обнимает только крепче. Блефует. Заносит меня в квартиру, ловко справившись с замком. Затем в ванную комнату, где, отодвинув шторку, ставит прямо в чугунную ванну на вычурных ножках, потому что у него нет уже привычной мне душевой кабинки.
– Нет-нет, – не отпускаю его, растягивая майку, которую крепко сжимаю пальцами.
– Ань, – говорит серьезнее, будто он тут папочка. – Тебе нужно согреться, чтобы не заболеть.
– Ага, – киваю я и резко кручу кран, чтобы нас обоих обдало… – А-а-а!!!
Ледяной водой.
– Х-холодно, очень х-холодно… – У меня зуб на зуб не попадает, но я лишь сильнее держусь за Голицына, который, выругавшись, потому что окончательно промок, забирается следом за мной в ванну. И, включив почти кипяток, тут же ловит, когда я решаю убиться, поскользнувшись.
Подставляю лицо напору горячей воды, пока Ник выбрасывает за борт свою кожаную куртку, снятую с моих плеч. Блаженство. Самое настоящее. Даже то, как тяжелеет и сползает вниз моя юбка, как опять промокает белье, затекает в глаза вода.
– Надо быть аккуратнее, – улыбаясь, бормочу я, когда крепкие руки сильнее сдавливают мою талию. – А то оба можем стать святыми, свернув себе тут шею.
– Не-а, – раздается в ответ откровенный шепот. – Я попаду в ад… за мысли о том, что хочу сделать с тобой.
Я распахиваю глаза и с ходу проваливаюсь в черную бездну его широченных зрачков. Становится не до смеха. Мы теперь дышим по очереди. Будто друг другом. Быстрее. А потом напряжение достигает предела, и происходит короткое замыкание – Ник толкает меня к холодной кафельной плитке на стене и одним движением руки отводит душевую лейку в сторону.
– Ты сама напросилась, – не пойму, ругается на меня, угрожает или…
Да мне, собственно, становится все равно, когда он с силой и под треск ткани стягивает рукава топа по моим плечам и опускается передо мной на колени.
Он высвобождает мои руки, оставляя дорожку обжигающих поцелуев под грудью и ниже. Не отрывает языка от моей кожи, слизывает влагу. Кусает над пупком, и я до боли втягиваю живот, потому что теряюсь в этих касаниях. Ощущений слишком много, они затуманивают разум. Я смотрю на Ника сверху вниз, пока он, не глядя, расстегивает юбку у меня за спиной и освобождает меня от тяжелого куска ткани.
Порочно красивый. Развращающий мысли. С бесстыжими губами, которыми обычно выдает все свои непотребства. Он не спеша стаскивает мою юбку к ногам, помогает переступить ее, крепко удерживая за бедра. Не стесняясь трогать их, вдавливать пальцы и гладить, чтобы я крепче сводила колени.
– Ты офигенно красивая, – произносит одними губами, но его голос громко звенит в голове. – Я представлял это с первого дня, как ты заткнула меня и назвала мерзавцем.
– Извращенец, – сдавленно смеюсь я, потому что не могу оторвать от него взгляд. – Это когда ты украл мои рисунки?
– О да-а-а, – тянет он, и его голос так сексуально вибрирует. Аж где-то у меня за ребрами, что отдает в низ живота. – Я бы сжег к херам твой скетчбук вместе с Иванушкой, если бы там не было тех автопортретов.
И я только хочу возразить, что на них могла быть не я, что это мог быть собирательный образ, а Ник не дает вставить и слово.
– Но реальная ты гораздо круче.
– Насколько? – провоцирую я.
– Бесконечно.
Я дергаю Ника за воротник темной футболки, наплевав на то, что он умеет профессионально лить в уши. Мне сейчас необходимо одно – срочно раздеть его.
Сдергиваю с Ника верх, чтобы под ладонями было больше горячей кожи. Врезаюсь губами в его губы, целую со злостью, потому что он никуда не спешит. Потому что добился, гаденыш, своего, потому что заклеймил меня, и теперь я всегда буду ощущать его вместе с чернилами под кожей.
– Осторожнее, – оторвавшись от меня, как раз напоминает о татуировке, с которой наполовину сползла пленка. – Надо обработать.
– Потом! – дергаю его за пояс брюк, пытаясь расстегнуть пуговицу, но пальцы не слушаются, а ноги скользят. Приходится ухватиться одной рукой за Голицына, а второй упереться в стену рядом.
Да уж, я грациозна, как подбитая лань.
Ник мотает головой, пряча усмешку, которую хочется сгрызть с его губ. Переступает бортик ванны, демонстративно стягивает штаны вниз, оставаясь только в темно-серых боксерах, через которые отчетливо просматривается возбужденный член. Я забываю вовремя отвести взгляд. Не сразу берусь за протянутую Ником руку.
– Если мы не переместимся отсюда, ты убьешь нас обоих, Санта-Анна. Хотя я с удовольствием бы остался и воплотил одну из моих самых грязных фантазий, но… не сегодня, пожалуй. Руку, Ань, – напоминает он.
Бездумно киваю, прежде чем вложить свою ладонь и позволить Нику подхватить меня за талию. И вот мы снова крепко переплелись руками-ногами, и он несет меня к себе в спальню. Ту самую, где у меня уже было с ним «в первый раз», пусть и не зашло слишком далеко. И, к моему удивлению, оказавшись там, он не швыряет меня на кровать с криками, что осчастливит мою мурку своим прибором. Совсем нет, хотя я бы не удивилась и, наверное, даже посмеялась.
Ник выглядит предельно серьезным. Он садится на край постели в сером полумраке пасмурного дня. Вместе со мной. Я остаюсь у него на коленях, пока сквозняк из приоткрытого окна холодит кожу под влажным бельем. Он тянется ко мне первый, будто у него больше нет сил меня не целовать. Почти невесомо проходится по моим губам своим дыханием. Легко прижимается к ним ртом.
Его язык не спеша раздвигает мои губы. Нежно требует, чтобы я подчинилась, просит позволить. Знаю, что еще чуть-чуть – и начнет умолять. Но когда сдаюсь, он, будто издеваясь надо мной, отступает, вырывает у меня недовольный стон. Улыбается мне в губы, осторожно проводит кончиком языка по нижней, чуть прикусывает ее зубами, вынуждая меня уже хныкать. Еще немного – и это я начну умолять его.
– Пожалуйста, – не зная, о чем именно прошу, я ловлю его губы, целую настойчивее, обвиваю руками шею и ерошу на его затылке влажные волосы.
– Нечестно говорить со мной этим твоим тоном.
Каким именно, я не успеваю спросить, потому что Ник нападает на меня. Заправляет мешающие пряди волос за уши, обнимает лицо ладонями и… Бог мой, это с ходу глубоко, мокро и откровенно. Совсем не грязно, но пробирает от макушки до кончиков пальцев – я даже дергаю плечами от переизбытка чувств. Под веками отражаются разряды молний, которые полыхают за окном. Наши языки сплетаются, ласкают друг друга, борются.
В какой-то миг все меняется, и телодвижений становится больше. Теперь губы – последнее, о чем я думаю. Я целиком поглощена трением, царапаю шею и спину Ника. А он в это время запускает руки под резинку моего белья и сжимает ягодицы, вдавливаясь в меня сильнее. Мы одновременно издаем набор неподвластных дешифровке звуков, а затем Ник опрокидывает меня на кровать, накрывая собой, и ловкость его секспертных рук проявляется в том, как быстро исчезают мои трусики и лиф.
– Остановишь меня? – не спрашивает, а просит он. – Скажешь, что я озабоченный придурок и чтобы шел к черту?
Сбивает с толку, и я ищу подвох на его лице, в его взгляде, складке между бровей.
– Остановишь, Ань?
Зачем? Только эта мысль сейчас отчетливо формируется в моей голове. Но Голицын прижимается лбом к моему лбу, крепко жмурится, будто ему и правда больно дышать рядом со мной.
– Останови. Скажи, чтобы прекратил. Чтобы больше не трогал тебя, не распускал руки. Скажи, что не собираешься это терпеть, что тебя это не интересует. Что я тебя не интересую. Что ты вообще думаешь только о карьере и до парней тебе дела нет.
– Ник…
– Мне нужно услышать хоть что-то определенное, – выдыхает он и наконец смотрит на меня перепуганным взглядом, какой я еще не видела. – У тебя крайне мало времени, потому что после… после я тебя не отпущу. Я возьму все, что смогу взять, и ни о чем не пожалею, а после… слышишь меня? Никуда. Не отпущу.
Звучит весьма угрожающе, и не то чтобы я совсем не сомневалась, но… Я ведь отчетливо понимала, куда и зачем шла. Никто силой не раздевал меня – это я скорее срывала с Ника одежду. Я не была пьяна и давно протрезвела. Все происходит не в алкогольной вате, без дополнительного всплеска адреналина от близости тату-машинки к моему телу. По-честному. И даже чувство вины, забитое и забытое, не мешает мне. Совсем.
Думать о том, что будет дальше, нет никакого смысла. Потому что я не планировала ничего подобного. Еще вчера я думала, что знаю, чего хочу, а сейчас вся жизнь перевернулась вверх тормашками. И мне нравится. Какая разница, что будет завтра, если прямо сейчас каждая клеточка моего тела гудит в ожидании продолжения?
– Если ты меня не остановишь…
– Можешь ты уже замолчать или нет? – не выдерживаю я и закрываю ладонью ему рот.