Хорошая компания — страница 10 из 47

– Я думала, фей обычно играют дети.

– Не всегда. Не в этот раз. И феи будут петь. Там все происходит в ночном клубе в Вегасе, или что-то вроде того. Типа «Крысиной стаи»[19]. Типа Эллы[20].

Ну ладно. На прослушивании петь нужно было в основном Портера, Берлина, Гершвина, Арлена – американские стандарты, которые Флора любила.

Когда они вернулись вечером домой, Марго открыла свой сборник шекспировских монологов и, бормоча под нос, стала его перелистывать. Флора видела Марго в двух скромных постановках: в одноактной пьесе, которую играли в центре, и в небольшой роли в возобновленном «Агнце Божьем» в Коннектикуте, но лишь тем вечером – в их гостиной, над заведением, торгующим пиццей навынос и диетической колой, – она увидела то, что, как ей казалось, увидели в Марго в Джульярде. Перелистав несколько страниц, Марго останавливалась и называла персонажа или пьесу.

– Есть Беатриче из «Много шума из ничего», но я эту пьесу терпеть не могу. Адриана? Катарина из «Укрощения»? – И сама себе отвечала: – Нет, нет, нет. Слишком предсказуемо, слишком романтично, слишком, все слишком.

Иногда она зачитывала вслух несколько строчек, делала паузу и читала их снова, чуть меняя интонацию или вообще в другом ключе. Ее голос креп, заполнял комнату, ее лицо и тело делались злыми, или недоверчивыми, или печальными. Удивительно было за этим наблюдать, как она может стать царственной или сокрушенной – для этого нужен был лишь один жест, одна поза, одно слово, произнесенное нужным тоном. В жизни Марго была беспокойной, дерганой и нетерпеливой. Но на сцене, даже если сценой служила ниша в их маленькой гостиной, которая каждую ночь становилась спальней Марго, она собиралась, от нее было глаз не отвести. Звезда. Флора могла бы смотреть на нее часами.

– Вот, – сказала Марго. – Гермиона из «Зимней сказки». «К чему угрозы? Вы мне грозите тем, чего ищу я»[21]. – Ее голос переключился на обычную Марго: – Короткий и красивый. Что думаешь?

– Думаю, ты прославишься.

Марго подняла глаза, удивленная и обрадованная.

– Ты так хороша. Я не знаю, как это делается, – сказала Флора. – Во мне этого нет.

– Есть, конечно, – ответила Марго, садясь на диван и похлопывая по подушке рядом с собой. – Сядь, мы его разберем. Это не так трудно.

Но оказалось, что трудно; они трудились несколько часов, Марго давала режиссерские указания. Сначала Флора пережимала со злостью, потом была слабовата.

– Гермиона защищается, но ей не стыдно, и она не чувствует себя виноватой. Она сильная. Давай еще раз.

Работали они почти до двух ночи, а на следующий день Флора была так вымотана, что у нее не осталось сил нервничать. Она вошла в зал, где проходило прослушивание – все это казалось таким невероятным! – и сделала все, как на репетиции прошлой ночью. Достаточно хорошо, чтобы ее через десять секунд не прервали тем, чего все боялись: «Спасибо, на этом все».

Потом пришла очередь вокала. У Флоры было старомодное контральто, наполненное и чистое, и когда она начала пощелкивать пальцами, чуть притопывать ногой и покачивать бедрами, исполняя Fly Me To The Moon, дирижер взглянул на режиссера и заулыбался. Много дней спустя, после отсева, нового круга прослушиваний и еще нескольких новых отсевов и прослушиваний, на сцене остались они с Марго и еще пятеро, и режиссер сказал им: «Поздравляю, феи. На следующей неделе приступаем».

Флора была безумно благодарна за то, что ее вытащили из юридической фирмы, где она трудилась расшифровщицей с трех до одиннадцати пять вечеров в неделю, и впихнули в компанию молодых энергичных незнакомок, которых свели вместе кисейные крылья фей. Репетиции в «Шелтер Студиос» начинались через неделю, а в «Делакорте» они должны были перебраться в мае. Когда все закончится, Флоре будет значительно проще получить карточку профсоюза. Ее мир был готов расцвести. Впервые за много месяцев она не хандрила и не клонилась под тяжестью несчастливых, безвыходных отношений. Но идти на вечеринку одной? Уж лучше она посидит дома, почитает.

– Да ладно тебе, Флора, – настаивала Марго. – Ребята, которые устраивают вечеринку, мои друзья. Они оба свободны.

– Меня это не интересует. Ни капельки. Я решила хотя бы год ни с кем не встречаться, хотя бы.

– Что плохого в том, чтобы отвлечься? Пройти переходный период. Завести роман.

Выражение немного старомодное, но в устах Марго оно звучало не странно – завести роман, – а романтично.

– Там будут и те, кто занят в «Сне». Тебе бы не мешало с ними познакомиться. Слышала, Оберон[22] придет.

Флора рассмеялась.

– Уверена, у нас с Обероном столько общего, столько тем для разговора!

Актер, игравший Оберона, был вторым по известности в труппе. Первой была актриса, игравшая Титанию, она недавно получила «Оскар» за роль в фильме об издольщиках-южанах 1930-х. Реклама с ее потным, испачканным грязью лицом на многие недели облепила все автобусы в городе.

– Я приду часам к десяти и хочу тебя увидеть, как только переступлю порог. Не разочаруй меня, Флора. И себя тоже.


Флора учуяла клубнику и только потом ее увидела. Она шла по Бродвею, хотела купить поесть. (На вечеринку она не собиралась.) Но потом вдруг учуяла клубнику, непонятно, с чего такую красивую и ароматную, в марте-то, учитывая, что она ехала аж из Калифорнии, через всю страну, по мостам и через туннели, прежде чем ее разгрузили и выставили перед магазином. У стойки толпились прохожие, все глупо улыбались, будто смотрели на щенят, водили пальцами над зелеными коробками с красными пятнами на дне.

– Шесть долларов?

– Я только что видел в «Пионере» по два.

– Но не такую.

– Не какую? – спросила женщина средних лет, надевая очки-половинки для чтения, свисавшие у нее с шеи на бечевке, чтобы получше рассмотреть. – Она золотая, что ли?

Женщина взяла ягоду и бросила ее в рот. Все следили, как у нее расправился лоб, как слегка заискрились глаза. Она кивнула, словно давала разрешение.

– Вкус как летом, – сказала она всем, загружая контейнер за контейнером в свою пластиковую корзинку.

Лето. Когда придет лето, Флора будет стоять на сцене в Центральном парке. Она увидела себя, представила, как входит на вечеринку, где никого не знает, и небрежно произносит: «Этим летом? Я буду в «Делакорте». Клубнички?» И хотя она вышла из дома не для того, чтобы идти на вечеринку (не для того!), на ней были годные джинсы, черные, в которых ноги казались длиннее, и новая ярко-розовая блузка, которую она нашла на распродаже в «Болтонс». Цвет оживлял оливковую кожу Флоры и ее темные волосы, и да, она немножко накрасилась, и кудри свои непослушные уложила, и, возможно, съесть всю эту клубнику одной будет пустым транжирством. Может быть, и стоит дойти до места и поглядеть, что и как. Просто поглядеть, это же не страшно?


Стоя на тротуаре перед небольшим многоквартирным зданием, где была вечеринка, Флора держала в руках два контейнера с ягодами. Она потратила половину денег, лежавших в кошельке, денег, на которые нужно было жить по крайней мере еще пять дней. Вся надежда на то, что эта вечеринка – из тех, где подают еду, которая сойдет за ужин. Не просто орешки. Флоре хотелось есть.

Она слышала музыку и гул голосов, доносившиеся из окна на верхнем этаже. Пока она смотрела вверх и раздумывала (у нее еще был шанс отнести клубнику домой и съесть ее в одиночку, за книжкой), из окна высунулся парень в клетчатой фланелевой рубашке и метнул в небо кусок пиццы. Флора услышала, как за спиной у него засмеялась женщина:

– Джулиан, ты спятил!

Он посмотрел вниз, а Флора посмотрела вверх.

– Эй! – проорал он.

Что-то внутри нее, пустое от голода сердце или пустой живот, она сама не знала, взмыло навстречу описавшему дугу куску пиццы. Она провожала его глазами.

– Подруга! – Голос у парня в окне был встревоженный. – Осторожней!

Флора услышала шорох в ветвях у себя над головой, отпрянула, и кусок пиццы упал к ее ногам. Пепперони. Ну что ж. Здесь хотя бы можно поужинать.

Флора поднималась по лестнице. Ступеньки под вытертым, когда-то бежевым ковролином скрипели; деревянные перила выцвели и потускнели из-за множества рук, скользивших по ним. Двери квартиры на третьем этаже были распахнуты настежь, вечеринка внутри шла полным ходом. Стоя на пороге, Флора видела полную народа гостиную, а за ней кухоньку в нише. Мысль о том, что надо пройти мимо всех этих людей, пригвоздила ее к месту. Она чувствовала, как на лбу у нее выступает испарина, как приливает кровь к груди и шее. С той точки, где стояла она, казалось, что внутри все друг друга знают. Она и в мыслях не могла подойти к кому-то в этой комнате, вклиниться в разговор и представиться.

Ох, все это было ошибкой. Она попятилась от двери, прошла несколько шагов по коридору, прикидывая, что делать. С той же легкостью, с какой доползла до квартиры 2В, она могла бы и сбежать вниз. Никто не заметит; никто ее не хватится. В разговоре с Марго потом можно будет сослаться на головную боль или на то, что живот прихватило (правда, Марго не обманешь). Она слышала голос подруги, как будто та стояла рядом: «Чего ты так боишься? Это просто люди. Театральные. Наши».

Но Марго шла по миру совсем не так, как Флора, особенно если иметь в виду мир театральных. Она была своей и вела себя со всей непринужденностью своей. Воплощенный блаженный дух. Сколько раз Флора приходила с Марго на прослушивание или на спектакль и видела, как та устанавливает какую-то связь, иногда с совершенно незнакомыми людьми, буквально за минуты. Они могли пересекаться в Джульярде, или вместе участвовали в каком-то мастер-классе, или человек знал ее мать, прославленную на весь театральный мир, или они были завсегдатаями на ежегодном бранче по случаю Дня благодарения в Верхнем Вестсайде, его ведь все просто обожают. Марго играла на сцене с самого детства; она каждый год сопровождала мать на ту или и