– Где они держат всех неловких девочек? – спросила Флора, лишь отчасти в шутку. – Тех, у кого непослушные волосы и плохая кожа? В сарае за балетной студией?
Но Руби не оробела; она была очарована, что одновременно и восхищало, и пугало Флору. Она хотела, чтобы Руби везде хорошо себя чувствовала. Разве не это они с Джулианом себе говорили? Разве не поэтому так долго прожили на Манхэттене? Они так гордились ее умом, любознательностью и прекрасными изысканными манерами. Они без конца рассказывали друг другу о Руби, хотя оба присутствовали при том, о чем рассказывали: семилетняя Руби, сосредоточенно замершая на краю сиденья на вечернем представлении «Парней и куколок». «Я здесь единственный ребенок», – сказала она, осматриваясь вокруг широко распахнутыми глазами. Когда Джулиан спросил ее в метро на обратном пути, как ей спектакль, она ответила: «Хороший, но те девушки были не куклы. Почему парни называли их куколками?»
Они поражались тому, что Руби можно было привести в любой ресторан и она с готовностью пробовала самую разную еду; глотала оливки, каперсы, вонючий сыр и любовно обсасывала дольку лимона.
«Как вкусно!» – говорила она. Или: «Спасибо, больше не надо».
Они восхищались тем, как она любит читать, как погружается в то, что читает. Когда ей было десять, Флора нашла под грудой кастрюль в кухне сказки Андерсена. Она открыла книгу и увидела, что Руби ручкой вычеркнула из оглавления «Русалочку».
– Это что? – спросила она, когда Руби вернулась из школы.
Флора отыскала эту красивую букинистическую книгу в твердой обложке в «Стрэнде»; она рассердилась, что Руби ее изрисовала.
– У меня от этой сказки слишком грустно на душе, мам, – сказал Руби. – Русалочка все отдала и ничего не получила взамен. Поэтому я зачеркнула название, но потом из-за зачеркнутого стала думать о сказке. Я спрятала книжку в комод, но каждый раз, как видела комод, думала про Русалочку. И тогда я ее убрала туда, куда никогда не смотрю.
– Помогло? – спросила Флора, пытаясь сообразить, как пристроить счастливый конец к истории о девушке, которая пожертвовала свободой и голосом – в буквальном смысле слова – ради мужчины, который ее не полюбил; история и в самом деле была ужасной.
– Нет, – ответила Руби. – Я все равно чувствую, что она в этом ящике.
Наблюдение за тем, как Руби переменилась в Лос-Анджелесе, было своего рода родительским триумфом. Теперь она окончила школу и должна была уехать из дома, не насовсем, но они явно двигались к «насовсем». Сидя на заднем дворе у Марго и прихлебывая вино, Флора чувствовала, как печаль из-за отъезда Руби подобралась к ней и ухватила за горло. Она не смогла сдержаться и начала всхлипывать. Сердце Флоры было бы разбито, даже если бы она не нашла кольцо, но теперь – выпускной со всеми этими разговорами о новом начале, о дороге, открывающейся впереди, о предстоящих выборах, о лучезарном будущем, о мире, который тебе принадлежит, только руку протяни… Она не могла не думать, каким теперь окажется ее собственное будущее. Что ее ждет?
– Черт, – услышала Флора голос своей подруги Саманты, как раз когда заметила, как в кухню Марго зашел Самантин бывший муж. Она вскочила. Дело было плохо. Она не приглашала Эдварда на праздник по случаю выпускного, Саманта ее попросила. У них шел бурный развод, и Саманта заверила Флору, что ее сын, Логан, готов встретиться с отцом позже, после вечеринки Руби.
– Прости, – сказала Флора Саманте, понизив голос, поскольку Логан стоял всего в нескольких шагах. – Я его не приглашала. Не знаю, почему он здесь.
– Потому что козел он законченный, вот почему.
Флора увидела, как запаниковал Логан, когда его мать направилась в кухню. О бурном разговоре, который последовал за этим, знала всего пара человек. Флора слышала обрывки: мой сын, не твоя очередь, до смерти устала – ее от этого мутило.
Подошел Джулиан, положил руку Флоре на спину.
– Хочешь, я попробую все уладить?
– Что ты им скажешь?
– Не знаю, что-нибудь придумаю.
– Я тоже пойду.
Вечеринку устраивала Марго, но хозяевами были они с Джулианом. Когда они подошли к кухне, Джулиан склонился к Флоре и спросил:
– Как там его зовут? Мужа?
– Серьезно? – Флора вскинула на Джулиана глаза. – Мы у них раз семь бывали?
Джулиан опешил от ее тона.
– Прости. Не помню.
– Потому что не пытался запомнить. Эдвард.
– Эй, в чем дело? – спросил Джулиан, и тут они оба услышали сквозь напряженное бормотание в кухне голос Марго:
– Эдвард! Какой сюрприз! Рада тебя видеть.
Конечно, Марго была знакома с Эдом. Он был членом правления канала, отвечавшим за «Кедр» и все остальные проекты Бесс. Марго как-то сказала Флоре, что Эд – самовлюбленный тупица с суждениями похотливого подростка. «Не то чтобы он этим сильно выделялся на общем фоне».
Флора смотрела, как Марго ловко уводит Эда к бару, на котором настояла, хотя никому из детей спиртное было пока нельзя. Она изобрела какой-то безалкогольный напиток, который подавали на сухом льду, так что казалось, что выпускники, заполнившие двор, подают дымовые сигнальчики бедствия из сложенных ладоней.
Логан, распереживавшийся из-за родителей, сидел, уронив голову в ладони. Руби и Иван стояли перед ним на коленях. Вид у Руби был серьезный. Она положила руку на предплечье Логана. Флорина милая, заботливая, отзывчивая деточка. Она, без сомнения, говорила что-то утешающее.
Саманта в кухне сидела на табуретке, совершенно опустошенная, в полном одиночестве.
– Ты как? – спросила Флора, протягивая ей полный до краев бокал вина.
Сэм жадно сделала глоток.
– Вот спасибо, – сказала она, опуская бокал. – Да все в порядке, наверное. Не знаю.
Она выглянула в окно.
– Логан будет вне себя от злости. Не на Эда, конечно, – на меня.
– Сочувствую.
– Господи, Флора. Не знаю, сколько раз я это слышала от других, но, когда смотришь на человека, за которого вышла замуж, которого любила, и не чувствуешь ничего, кроме чистейшей ненависти, – это немыслимо.
Разрывающее на куски головокружение, с которым Флора весь день боролась, нахлынуло на нее с новой силой. Она изо всех сил постаралась сохранить спокойное лицо.
– Даже представить себе не могу.
– Конечно, не можешь. Вы с Джулианом… вы двое разгадали секрет, да?
– Разгадали? – спросила Флора; она понимала, что улыбка у нее кривая. – Я в этом не уверена.
– Что меня убивает, – сказала Саманта, – так это то, что в первый раз я его приняла обратно. Поверила ему.
– Это и раньше случалось?
– Сразу после рождения Логана. Так предсказуемо. Мне было непросто с младенцем. А у него была понимающая подруга по колледжу, все как обычно… Эта женщина мне как-то вечером позвонила домой и сказала, что любит Эдварда и что я должна его отпустить. – Она рассмеялась, невесело и напряженно. – Отпустить его. Как будто я его каждый вечер приковывала к посудомойке. Мы с ним разговаривали. Пошли на терапию. Родили Логану младшего братика. И, знаешь, я думала: у нас были трудные времена, но мы справились. Хочешь знать, что все испортило?
Флора не хотела, но не знала, как прервать эти нежеланные излияния и не выглядеть чудовищем.
– Новая подруга? А вот и нет, старая! Та женщина из колледжа. Они остались друзьями, и теперь они больше чем друзья, как сказали бы дети.
– Мне так жаль, Сэмми.
Сэм пожала плечами. Налила себе еще бокал.
– Надо опасаться этих старых подружек – всяких Камилл Паркер-Боулз.
Саманта и Флора рассмеялись. Флора невольно представила себе Эда под руку с высоченной англичанкой в немыслимой шляпе.
– Они опасны. Они уже знают, как зайти.
– Буду иметь это в виду.
Внутри у Флоры все затягивалось в узел.
– Да ладно, – Саманта отмахнулась. – Помнишь прошлогодний школьный аукцион? С той жуткой группой, певшей каверы «Бич Бойз»? Весь наш столик заметил, как вы с Джулианом танцевали. Как старшеклассники. Помню, Софи Левин сказала: «Эти двое созданы друг для друга». Уверена, даже в наши самые счастливые дни никто, глядя на нас с Эдом, не сказал бы, что мы «созданы друг для друга». Я никогда не думала, что мы идеальны. Я не верю в «предначертано судьбой». Но всегда надеялась, что мы будем друг за друга горой. – Саманта взяла бокал и залпом выпила. – А теперь он мне даже не нравится. Наверное, вызову я такси и поеду домой.
Она поцеловала Флору в щеку.
– Тебе повезло.
В самый разгар вечеринки, благополучно усадив Саманту в Uber, Флора укрылась в спальне Марго. Поднялась она в поисках пластыря, чтобы заклеить натертые пальцы, и наконец отыскала нужное в кладовке для белья (кладовка была размером с небольшую спальню). Помимо впечатляющей аптечки первой помощи, на полках здесь возвышались стопки тщательно сложенных белых простыней; каждая стопка была перевязана атласной лентой своего цвета. На ламинированной карточке, прикрепленной к полке, была шпаргалка по цветам: синий означал калифорнийскую двуспальную, зеленый – простую, розовый – полутораспальную. «Это ты сделала?» – спросила Флора у Марго, когда в первый раз пришла сюда после ремонта. По лицу Марго – жалость то была или смущение? возможно, и то и другое – было понятно, что она, разумеется, не завязывала атласные ленточки на простынях, она заплатила тому, кто это сделал.
Флора взяла коробочку пластырей, которые ей были нужны, тех, что специально для пальцев, задумалась о том, когда это пластыри стали вдруг такими узкоспециальными, и пошла в спальню Марго, потому что там было тихо, темно и далеко от вечеринки. Они с Джулианом соглашались на том, что дома Марго, становясь все больше, делались вместе с тем все сдержаннее. «Пятьдесят оттенков кофе с молоком» – так она описала Джулиану нынешнюю отделку, когда впервые ее увидела. Дом походил на все обновленные дома, в которых бывала Флора, как будто всем дизайнерам в городе раздали памятки, предписывавшие выбирать одни и те же медные лампы середины прошлого века, французские стулья для бистро и сизалевые коврики, и эти тщательно разложенные подушки, создающие в каждой комнате всплеск бирюзового, зеленого или розового. Дом вышел красивый и изысканный, но какой-то безличный, невыразительный. Флоре, правда, нравилась спальня; она подумала, что с удовольствием провела бы остаток вечера на серебристом бархатном диване Марго. Флора устала. Она не думала, что кто-нибудь заметит, если она прикроет глаза и отдохнет минут двадцать, но через две минуты стало ясно, что остаться наедине со своими мыслями – это последнее, что ей нужно.