Флора встала и заглянула (сунула нос, обвинила бы ее Руби) в гардеробную Марго, которая была размером почти с их с Джулианом спальню. Скорее всего, эта комната и служила спальней в 1920-е, когда был построен дом, когда никто и мечтать не мог о таких обширных гардеробах, что под них нужна будет целая комната. И вот Флора уже оценивает имеющееся, и снова почти лишается дара речи, хотя знает гардероб Марго почти так же хорошо, как свой собственный. Но совсем другое дело, когда видишь все это в одном месте: полки кашемировых свитеров, ряды развешенных шелковых блузок, ящики, полные, как было известно Флоре, кружевных и шелковистых вещиц. Платья, блузки, джинсы, сумочки, туфли, боже, туфли. Она заметила свободное место там, где, наверное, стояла пара, которую одолжила Руби, рядом с десятком почти одинаковых бежевых лодочек на каблуках. Флора осмотрела комнату и поняла, что может определить, что здесь принадлежит Марго – что она сама для себя выбрала, – а что больше подходит доктору Кэтрин Ньюэлл. Уже не в первый раз Флора задумалась о том, как должно быть странно Марго играть одного и того же персонажа в телесериале так долго, что он стал почти что ее альтер эго.
Она подошла к окну, выходившему на задний двор, где был в самом разгаре праздничный ужин. Люди Марго (ужасное слово, но как правильно сказать? персонал? обслуга? помощники?) проделали отличную работу, и Флора с облегчением вздохнула, когда увидела, что Марго не слишком размахнулась. Изначальная ее идея доставить самолетом (самолетом – да один только тепловой след!) какую-то команду с Кейп-Кода, чтобы устроить классический новоанглийский обед с моллюсками, была совершенно бредовой. Она показала Флоре фотографии – столы для пикника, покрытые оберточной бумагой, вся еда свалена в середине: омары, соленая картошка, ракушки, кукуруза. Похоже на фрагмент ренессансной картины: «Перед падением Римской империи». Хотя, если быть честной с собой, Флора чуть не поддалась. Марго иногда трудно было поставить рамки. Одно дело, когда Флора попусту упрямилась, шла на принцип, другое – когда дело касалось вещей, действительно важных, ради Руби. Они очень старались удержать Руби на земле (при избыточном богатстве семей многих ее одноклассниц), а Марго ее и так достаточно портила.
Смотреть со второго этажа вниз было сейчас идеальным способом созерцания мира. Флора чувствовала, что весь день за собой следила, парила где-то очень высоко. Она так ясно помнила школьный вечер, когда проводили сбор средств. Как они с Джулианом бродили среди аукционных столов и покатывались со смеху над лотами: неделя в частном доме в Сан-Мигель-де-Альенде «всего» за три тысячи долларов (перелет не включен!); обед на шестерых в какой-то частной винодельческой пещере за пять тысяч (шесть перемен блюд!); ланч с Марго Летта на съемочной площадке «Кедра» (бесценно!). И как Джулиан взял ее за руку, когда начали играть God Only Knows, и они стали танцевать… Флора не знала, что Саманта с приятельницами на них смотрят, но сознавала, что за ними наблюдают, и ей это нравилось. Она была так уверена в себе и своем браке. Они с Джулианом в тот вечер пришли домой немного пьяные и не стали ложиться, разговаривали о том, какой будет жизнь, когда Руби уедет в колледж, о том, что станут делать, куда съездят. Потом Джулиан медленно расстегнул на ней рубашку и усадил к себе на колени, и они занялись сексом в гостиной, прямо на диване, при свете.
– Надо бы задернуть занавески, – сказал Джулиан.
– Не надо, – сказала она. – Никуда не уходи.
На следующее утро, насытившаяся и довольная, она думала именно то, во что побуждала ее поверить Саманта: ей повезло.
Флора не знала, на каком ощущении остановиться – на страхе, или на надежде. Она не знала, изменится ли все, или ничего не изменится, запомнит она этот день как счастливое спасение, дурацкое недоразумение или как первый день конца своего брака. После выпускного Руби нашла ее на парковке.
– Мамочка?
Если Руби звала ее «мамочкой», значит, у нее было или очень хорошее настроение, или очень плохое.
– Мамочка, а что тебя так рассердило?
А, это была «мамочка» для развязывания языка, на случай, когда ей нужна была информация. Флора прокрутила в памяти последние часы: она была осторожна, не оставалась наедине с Джулианом, не думала о разговоре, который им предстоит.
– Когда?
– На дорожке у школы, когда папа с кем-то разговаривал. У тебя было такое сердитое лицо!
– Разве? – Флора рассмеялась, покачала головой. – Понятия не имею.
Руби не сводила с нее глаз.
– Ладно, – наконец сказала она. – Я просто хотела удостовериться.
Теперь, глядя вниз, Флора без причины гордилась друзьями Руби; никто из них ее не раздражал. Ей нравился даже бойфренд Руби, Иван (Грозный, добавлял Джулиан, когда Руби не слышала, и Флора каждый раз не могла не засмеяться, потому что основной претензией к Ивану было то, что он едва разговаривал, так, бормотал что-то; похоже, он немножко побаивался Флоры и Джулиана). Она заметила, что Руби сменила нелепые туфли на шлепанцы. Они с друзьями стояли у огня. У нескольких были гитары, они пели что-то, Флора не узнала песню, но их голоса так красиво сливались. Старомодно, трогательно и так по-юношески.
Она поверить не могла, что позволила Руби уехать с Иваном в Испанию на целый месяц. Они с Джулианом по-разному отреагировали, когда Руби пришла домой и выпалила, что ее пригласили в Мадрид! Барселону! на Майорку! Лето впереди и так было короткое, в конце августа они должны были отвезти Руби в колледж. Флора так ждала, что они втроем впервые за много лет поедут в Стоунем, навестят Маленький Дом. Но Руби и Джулиан одолели. Джулиан считал, что нельзя лишать Руби такой возможности – им нравился Иван, нравились его родители, ответственные, разумные люди. Мать Ивана позвонила Флоре, сказать, что Руби будет жить в гостинице в одном номере с их дочерью Рейчел, если Флоре так будет спокойнее, но Флора не стала настаивать на решении, которое заставило бы Руби каждую ночь шнырять по испанской гостинице. Руби была не из тех детей, кто делится с матерью всеми подробностями своей жизни (хвала Господу), но никто не думал, что они с Иваном не занимаются сексом, и Флору не это заставляло возражать против поездки.
– Она переросла Стоунем много лет назад, – справедливо заметил Джулиан – поэтому, в частности, они туда столько лет и не ездили. – Она вернется к спектаклю, к самому интересному. По времени все выходит просто идеально.
И Флора сказала «Да».
На другой стороне двора на уличном диванчике сидели рядом Марго и Джулиан. Марго подвернула под себя ноги и слушала Джулиана, который склонился вперед и размахивал руками. Они явно говорили о работе. О его или о ее работе. Может быть, Джулиан рассказывал ей, что будет этим летом в Стоунеме, о том, что они ставят «Вишневый сад» и он играет Лопахина. Флора не помнила, когда Марго стала его главным собеседником во всех разговорах о работе. После того, как родилась Руби? Когда Флора перестала участвовать в делах «Хорошей компании» и, в конце концов, во всем, что их группа считала театром, имеющим право на существование? Уход из «Хорошей компании» принес ей в основном облегчение, но в то же время она разозлилась – нет, оскорбилась! – на то, как легко все приняли ее уход. Флора ждала, что Джулиан придет домой в отчаянии, что ему будет не хватать ее помощи – заметок, которые она делала во время репетиций, расписаний, которые она тщательно составляла и рассылала, сложной системы, которую она разработала для учета поступающих материалов, чтобы удостовериться, что каждый текст будет прочитан хотя бы раз (пока они не поняли, что большая часть поступающих материалов ужасна и читать их не надо даже по разу). Но нет, стоило ей уйти, хлынули дураки.
Несколько молодых участников «Компании» – разумеется, женщины – выстроились как кордебалет и исполнили ряд безупречных па. Одна стала по сути ассистентом Джулиана, вторая – самопровозглашенным секретарем, третья занялась мелкими повседневными хлопотами.
– Это ты все организовал? – спросила Флора, зная, что вряд ли.
– Нет, оно как-то само, – ответил Джулиан, полушутя, полувосхищаясь.
– Но не само же оно! – огрызнулась Флора; он мог так вывести из себя!
Интересно, подумала Флора, оно всегда как-то само у харизматичных мужчин, – или, может быть, у мужчин вообще – мир как будто прогибается под их желания и нужды? Джулиан добродушно рассмеялся, не осознавая своего везения.
– Ну, так получилось.
Флора увидела, как Марго встала и положила Джулиану руку на плечо. Он приобнял ее на минутку. Не слишком долго, ничего неподобающего. И все-таки. Флора вдруг услышала голос Сэм: «Опасайся старых подружек». Но Марго не была старой подружкой. Джулиан ее никогда не интересовал. Правда же? Флора коротко взмолилась, обращаясь к Джозефине, как иногда до сих пор делала: «Что бы там ни было с кольцом, пусть это не имеет отношения к Марго».
Флора села на кровать Марго и дрожащими руками заклеила два пальца на ногах, которые натерла неподходящими босоножками. Когда же она избавится от тщеславного желания казаться выше ростом? Может быть, в пятьдесят? Разве не славно будет, если пятидесятилетие освободит ее от всех привычек, выработанных, чтобы искупить физические недостатки, которые она сама у себя нашла? Чересчур высокие каблуки; преобладание стройнящего черного; утягивающее белье. Как так получилось, что как только женщинам сказали, что больше нет нужды, да и не модно, носить нейлоновые чулки, на их месте возникла целая индустрия новых пут? Ошеломляющее разнообразие сдавливающих тело труб, охватывающих все от груди до колен.
– А в туалет в этом как ходить? – спросила Флора, когда ей показали новейшую грацию, обещавшую убрать с ее талии целый дюйм.
– Легко, – сказала продавщица, переворачивая грацию и раздвигая пальцами разрез в ластовице многослойного кошмара. – Присесть и писать. Разве не здорово придумано?
Флора потрясенно смотрела на разрез. У нее ушла минута, чтобы понять, что он ей напоминает. Несколько лет назад, в Италии, они осматривали с Марго и Дэвидом старинную венецианскую тюрьму и увидели жутковатую выставку железных поясов верности. У тех пыточных средневековых инструментов тоже была щель внизу, только вдоль нее шли железные зубья.