Вот и эта грация, казалось, имела то же происхождение. И все-таки она ее купила. И как-то перед ужином в честь вручения наград Джулиан зашел в ванную и увидел, как Флора, перегнувшись пополам, пытается раскатать эту штуку вверх от талии.
– Ты с ума сошла? – спросил он. – Сними эту гадость.
Надо будет собрать все эти пыточные орудия и сжечь. Джулиан поаплодирует.
– Вот ты где! – сказала Марго, войдя в комнату и щелкнув выключателем. – Я тебя везде ищу. Почему ты сидишь тут в темноте? Хорошо себя чувствуешь?
– Прекрасно. – Флора показала на ноги, выдавила из себя смешок. – Босоножки-убийцы.
Марго подошла к окну и посмотрела вниз.
– Отсюда все выглядит как кино, правда? Эти детишки, они вообще настоящие? Я не думала, что молодежь по-прежнему сидит у костра и поет под гитару. Думала, они все теперь пялятся в телефоны.
– И это тоже.
Марго села на кровать рядом с Флорой.
– День у меня был – сплошное расстройство. Я тебе писала.
– Знаю. Прости. Я забегалась. – Флора постаралась не ощетиниться из-за того, что Марго считала, будто она всегда должна быть доступна.
– Ужасное было интервью.
– Что такое?
– Эта девочка. Журналистка. Ей лет четырнадцать, и она раскопала все про мою жизнь в Нью-Йорке.
– Звучит не так и ужасно.
– Да, но она помимо прочего нашла кого-то, кто знает про Дженсенов.
Флора повернулась к Марго. Зря она думает, что Марго вечно жалуется без повода. Дженсены.
– Мне так жаль. Это и вправду ужас.
Марго застонала и легла на кровать, откинув волосы назад; ее тазовые косточки торчали из джинсов. Как и Флоре, Марго вот-вот стукнет пятьдесят, но ее живот по-прежнему был плоским, как доска.
– Я так устала. Я так все это ненавижу: это позирование, притворство, эти интервью. Такая лажа. Надо было зайти к Бесс в кабинет и сказать: «Бесс, я заслуживаю этих денег, и я остаюсь в сериале только ради них. Точка».
– И почему ты так не сделала?
– Потому что, – Марго заговорила хрипло и низко, изображая Донну, – не так оно устроено, детка!
Она встала и вернулась к окну.
– Не так, потому что ей нужны ее десять процентов.
– Да получишь ты эту прибавку. Какую-нибудь точно получишь.
– Наверное, – сказала Марго.
Она повернулась к Флоре, которая прикрыла глаза и прижала пальцами веки.
– Ты как себя чувствуешь?
– Просто голова болит. Знаешь, день был длинный…
– Но ты только посмотри на нее, на нашу девочку. Иди сюда, посмотри.
Флора поднялась, подошла к Марго, та обняла ее за талию.
– Серьезно, посмотри на нее. У нее все хорошо. Мы будем по ней скучать, но и у нас все будет хорошо.
Марго не без усилия открыла окно, и скрип старого дерева заставил некоторых подростков посмотреть вверх, замолчать и помахать. Флора была уверена, ей не показалось, что их голоса зазвучали звонче, чуть громче, в том числе и голос Руби, когда они заметили, что их слушает Марго.
– Они поют Landslide[24]? – спросила Марго.
Мелодия долетела до окна, и Флора разобрала слова («Смогу ли проплыть по морским волнам? Смогу ли управиться с жизнью своей? Оооо…»). Она рассмеялась.
– Да, наслаждаются словами, как могут только восемнадцатилетние.
– Они не понимают, насколько это грустно.
– Или, – сказала Флора, – думают, что знают, что такое грусть.
– У Руби красивый голос. Совсем как твой!
– Ни в коем случае ей этого не говори. Я спросила, хочет ли она спеть со мной этим летом в Стоунеме, и она скривилась, как будто я в нее слизняком бросила.
– Я скучаю по Стоунему, – сказала Марго. – Хотела бы я этим летом тоже туда вернуться.
Они постояли еще пару минут, слушая окончание песни. Девочки пели на несколько голосов.
– Спасибо, – сказала Флора Марго. – Спасибо за вечеринку. Все прекрасно. Спасибо за все, что ты сделала для Руби, для нас.
Ее переполняли печаль, благодарность и стыд за то, что она так нехорошо думала о своей подруге. Марго сделала для них больше, чем Флора отважилась бы подсчитать.
Когда они спустились, все толпились возле большого стола с тортом и подарками. Флора оставила фотографию напоследок. Руби открыла уже почти все подарки, когда Дэвид протянул ей крошечную коробочку. Она открыла крышку и вынула золотую цепочку с анатомическим сердцем-подвеской.
– Невероятно, – сказала Руби, разглядывая подвеску. – Вы поглядите, как детально.
– Это медальон, – застенчиво сказал Дэвид. – Открывается вот здесь, рядом с легочной веной.
Марго смотрела, как он возится с замочком. Желание Дэвида, чтобы Руби пошла по его стопам, – ну, наверное, это было трогательно, хотя и немного неловко, учитывая, как все закончилось. Дэвид протянул отпертое сердце Руби, и она раскрыла его пошире.
– Дэвид! – Она развернула медальон, чтобы всем было видно. – Там внутри рубинчик. Смотрите!
– Где ты такое нашел? – изумленно спросила Марго.
Он не показывал ей сердечко, даже не сказал, что купил подарок. Очень в духе Дэвида, в одиночку найти идеальный, единственный в своем роде подарок.
– В магазине возле больницы. Глазам своим не поверил, когда увидел.
– Потрясающе. Мне так нравится.
Флора помогла Руби застегнуть цепочку.
– Самый лучший день, – сказала Руби, глядя на родных и друзей, с сердечком прямо под горлом.
– Еще один подарок? – спросила Руби, когда Флора протянула ей сверток в ярко-голубой бумаге с изумрудно-зеленой атласной лентой – любимые цвета Руби.
– Кое-что для твоей комнаты в общежитии.
Руби бережно развернула подарок. Осторожно сняла бант и положила его на стол. Медленно отвернула бумагу, увидела обратную сторону рамки.
– Мам. Я сейчас расплачусь?
На глазах у Руби уже блестели слезы, губы дрожали, как когда она была малышкой и плакала, если ей не разрешали еще разок прокатиться на велосипеде вокруг квартала, взять еще одно печенье, послушать еще одну сказку на ночь, еще раз проехаться верхом на родительской спине.
– Не думаю, – сказала Флора.
Руби перевернула рамку почти со страхом и, увидев фотографию, которую сразу же узнала, просияла.
– Я ее сто лет не видела.
Она прижала фотографию к груди. Потом развернула и вытянула руки, чтобы все посмотрели.
– Ты ее нашла, – сказал Джулиан. – А мне не сказала.
– Сюрприз! – ответила Флора.
Получилось жестче, чем она хотела, и Джулиан посмотрел на нее растерянно.
– Ох, Флора! – Марго взяла у Руби фотографию и неожиданно расплакалась.
Она пыталась взять себя в руки, но нет. Сколького не знали эти четверо на фото.
– Господи, я была такая худая, – наконец сказала она, пытаясь поднять всем настроение.
Как будто она с тех пор растолстела. Как будто не могла по-прежнему надеть капри из Old Navy и топ с американской проймой из Gap, если бы кто-нибудь приставил ей пистолет к голове.
Дэвид посмотрел на фото через плечо Джулиана.
– По-моему, сейчас мы выглядим лучше, – сказал он.
Если Дэвид чему и научился за годы брака с актрисой, за жизнь, полную актеров, то это бросаться спасать чье угодно эго.
– Я серьезно, – сказал он. – Тут у нас у всех такой вид, что не мешало бы нас подкормить. Кто-нибудь, дайте этому парню кусок курицы.
Он ткнул в Джулиана на фото.
– Мамочка, как здорово, – сказала Руби, забирая у Марго фотографию. Она поставила ее в центр стола и улыбнулась.
Это была «мамочка» от радости.
Глава седьмая
Когда вечеринка закончилась и гости разошлись, Марго вытащила из-за барной стойки, которую как раз разбирали, полбутылки вина, чтобы взять с собой в спальню. Она устала, ей не хотелось вести светские беседы с кучкой двадцатилетних будущих кого-угодно. Она уже достаточно побыла с ними, чтобы выглядеть вежливой, казаться заинтересованной, подхватить пару тарелок и без особого энтузиазма понести их к мойке, пока кто-нибудь не бросался к ней со словами: «Мы все сделаем». Она успела пошутить, обильно поблагодарить команду и раздать конверты, в которых было слишком много наличных, велела забрать все остатки, если захотят, так что, когда они будут говорить о ней в фургончике по дороге куда-то там обратно, везя с собой всех оставшихся омаров, они неизбежно скажут, что Марго потрясающая. Он попадет в список «хороших» знаменитостей – щедрых и ненапряжных.
Марго позволила повесить дома всего одну свою фотографию, потому что считала подобное дурным тоном. Некоторые из ее партнеров по «Кедру» увешали все стены своими фото в медицинской одежде, как будто и в самом деле были врачами. Чарльз, например, обожал свои рекламные фото, особенно ту, где он, весь в крови, пытается успокоить человека с оружием в приемном покое. Он увеличил ее до размеров постера и повесил в холле высотой в два этажа, под хрустальной люстрой.
Единственной фотографией, которую Марго допустила в дом, был снимок, сделанный во время третьего сезона сериала, в тот год, когда ее номинировали на «Эмми» и Variety поместил ее портрет на обложку с подписью: «Марго Летта – самая милая женщина в Голливуде?» Она вставила обложку в рамку и повесила в прихожей – отчасти шутки ради, потому что все, кто был знаком с Марго, конечно же, знали, что она милая, но еще она замечательно играет милую, потому что ей было важно, чтобы ее воспринимали именно так. Обложка также служила подсказкой тем, кто переступал порог, не будучи знакомым с Марго: она – самая милая женщина в Голливуде? Да.
Кейтеринг уехал, Марго открыла холодильник и обнаружила торт. Его аккуратно нарезали на порции и разложили по контейнерам Tupperware. Марго отрезала себе кусочек меньше, чем хотела, но больше, чем следовало. Ее мучило то, что она расплакалась перед друзьями Руби, она понимала, что это смешно. Им по семнадцать, они скоро уедут из дома, они в предвкушении и ужасе, и никогда больше слезы не будут даваться им так легко, что чужие, что свои. Они все так кинулись ее утешать.