– По-моему, у Никки проблемы с мужем, – сказала она пару недель назад, понизив голос, хотя кроме них в трейлере никого не было. Притворная осторожность. – Последнее время, когда она с ним говорит по телефону, то сплошное «да, ладно, хорошо, до встречи, что угодно», а раньше было «люблю тебя! скучаю! пока, милый!». И ей дважды звонили из юридической фирмы, и она выходила наружу, чтобы поговорить.
– Откуда ты знаешь, что из юридической?
Гвинет жестом велела Марго поднять глаза, начала накладывать ей на ресницы тушь и пожала плечами.
– Она кладет телефон вон на тот столик, я увидела, когда высветилось название. Моя мама к ним обращалась.
Когда Никки через несколько недель объявила прессе о своем разводе, Гвинет просто подбрасывало.
– А я говорила, говорила!
Она напевала, приплясывая вокруг Марго, как ведьма из «Макбета».
Поэтому Марго взяла за правило не отвечать на звонки в «пудренице» – не угадаешь, что гримеры смогут услышать. Но в тот день, которому предстояло стать днем позора, увидев номер Донны, Марго сделала неверный вывод и подняла трубку. О плохих новостях Донна обычно сперва писала на почту. Марго весело ответила после второго сигнала.
– Ты сидишь? – спросила Донна достаточно громко, чтобы Гвинет услышала. Марго поняла это, потому что безупречно оформленные и окрашенные брови Гвинет взлетели на лоб, а губы сложились в «о-о».
– Я на гриме. Поговорим позже?
– Тебя хотят убить, – сказала Донна с нажимом.
– Из-за денег? – спросила Марго, отбрасывая осторожность.
Все вечно просили денег; ничего нового в этом не было.
– Нет. Я о том, что тебя на самом деле хотят убить. – Марго на мгновение растерялась, потому что когда Донна говорила «на самом деле», то имела в виду обратное. – Прости, детка. Но Кэт Ньюэлл хана.
– Подожди, – сказала Марго Гвинет, сделавшей нарочито пустые глаза, означавшие «я не слушаю»; Марго видела, как она включает их и выключает, как тумблером.
– Я с вами закончила! – сказала Гвинет как-то слишком поспешно, срывая с Марго защитную бумажную салфетку и отмахиваясь. – Удачи!
Она схватила телефон, когда Марго еще и из трейлера выйти не успела.
– Спасибо, – сказала Марго, выходя из трейлера и гадая, кому Гвинет напишет в первую очередь. – Донна, какого хрена?
– Понимаю. Слушай, я не должна была тебе говорить. Скоро позвонит Бесс, но я решила дать тебе фору. Тебе надо сделать вид, что ты в шоке.
– Я и есть в шоке.
– Ну, запомни ощущение, потому что мне правда нужно, чтобы ты вела себя, как будто ничего такого не ожидала.
– Уверяю тебя, не ожидала. Ничего не понимаю. Когда?
– Думаю, скоро. Ты скоро получишь сценарий, у тебя, наверное, еще две-три серии. Возможно, несчастный случай или еще что-то. Бесс не уточнила. Ты лучше меня знаешь, как они разделываются с людьми.
Марго слушала, прислонясь к трейлеру, в совершенном остолбенении. Мимо прошли несколько человек из массовки, все в лиловых робах, униформе «Кедра». В первом сезоне все носили темно-бордовое, но Брук Рид, игравшая главврача, номер первый в составе, так громогласно жаловалась Бесс, что этот цвет ее «стирает», что его сменили на лиловый. Кто-то из массовки помахал Марго. Эта группа часто появлялась на площадке, они играли второстепенных персонажей из приемного покоя. Марго слабо махнула в ответ.
– Я просто… Разве они могут так поступить? Это из-за того, что я попросила прибавки, да?
– Бесс ничего не говорила про деньги. То есть кто знает, но у меня не осталось такого впечатления. И да, они могут все, что захотят. Если ты не беременна. Ты не беременна?
– Мне сорок восемь.
– В наши дни это не имеет никакого значения.
И правда, Марго подумала, как часто они с Донной говорили о том, что благодарны судьбе за отсутствие детей – как им повезло, что они не захотели детей.
– Нет, я не беременна. Я… Я этого не ожидала.
– Бывает, – ответила Донна, возвращаясь к своей обычной безразличной манере.
Марго слышала, как она печатает на компьютере: сообщив дурные вести, уже думает о следующем деле, движется дальше.
– Она как-то это объяснила?
– Можешь ее спросить, но, похоже, все как обычно: ей нужно поднять рейтинг.
Марго на минуту замолчала. Ощутила, как закипает.
– Помнишь, когда взяли Келси, я тебе сказала, что они готовят путь для моего ухода? Пригласить меня молодую, которой не нужно столько грима и корректирующего освещения? Я была права.
– Марго, я понимаю, что это облом. – Марго прикусила язык. Облом? – Но вспомни, во время последних переговоров ты хотела совсем уйти.
– Да. А меня не отпускали.
– Так давай думать, что ты просто с опозданием получила то, чего хотела два года назад. Давай пообедаем на этой неделе! Обсудим дальнейшие шаги. У тебя все будет хорошо.
– Точно?
– Конечно. Ты Марго Летта. Это возможность. Начинай думать, чего бы тебе хотелось дальше. Куда двигаться отсюда.
Марго взглянула на часы. Час до съемок.
– Последний вопрос, – сказала она, невольно вспомнив Мию, которая на прошлой неделе брала у нее интервью. – Чарльз об этом знает?
– Не знаю, – ответила Донна. – Хороший вопрос.
Марго накинула один из множества кардиганов, которые держала в трейлере, потому что вечно мерзла в павильоне, а пуловер испортил бы прическу. Доктор Кэт, безусловно, слишком сильно для педиатра любила свои длинные волосы с укладкой, которая и раздражала, и была неудобна. Марго не могла вздремнуть между сценами, чтобы не помять затылок, ей бывали нужны незапланированные укладки, вызывавшие гнев парикмахеров. Если Марго уставала, ей приходилось подкладывать под спину кучу подушек, чтобы волосы свисали с края дивана. Она складывала руки на груди, как труп, и пыталась подремать.
Марго пошла искать Чарльза. Была пятница, значит, в кафетерии давали особый обед, и Чарльз мог быть там – не ел, устраивал прием. Чарльз больше всех на площадке психовал по поводу веса. Вернее, он не стеснялся того, что психует по поводу веса, и ему, как мужчине, это позволялось. Все женщины тоже контролировали себя, но делали вид, что им все равно. Не ели не потому, что не были голодны – «только что поели», или «плотно позавтракали», или дважды откусывали и «в них больше не лезло», или накладывали что-то на тарелку, относили к себе в трейлер и выбрасывали – или иногда вызывали у себя рвоту. Как Лорен, игравшая радиолога, чья булимия была всем известна. Все знали, что после нее нельзя заходить в туалет, если не любишь запах рвоты.
– Ты с ней когда-нибудь об этом говорила? – как-то спросила Марго у Бесс, когда они еще сиживали у Бесс в кабинете, пили текилу и сплетничали о сериале, в те времена, когда они обе пытались серьезнее относиться к работе.
– Говорила? В смысле, чтобы вставить это в серию?
– Нет. Чтобы, не знаю, помочь? Предложить лечение?
– Не круто. Я не лезу ни в чью личную жизнь, – ответила Бесс.
Марго подавила смех, потому что Бесс охотно копалась в чьей угодно личной жизни ради сюжетных линий и так же охотно закрывала глаза на неприятное, когда не хотела доставлять себе неудобства.
Марго повезло. Она всегда могла есть почти все, что захочет, хотя в последнее время заметила, что юбки стали ей тесноваты. Немножко жали. Марго знала, что Мэвис, главный костюмер, не считала ниже своего достоинства тайком ушить чей-нибудь костюм, если полагала, что его хозяйка не следит за питанием. У нее был целый язык знаков – настоящая симфония. Мэвис приглядывала за столами раздачи, не раздумывая, вставала за спиной актрисы, накладывавшей еду на тарелку и говорила:
– Что? Хлеб и салат с пастой?
Когда Марго подошла к кафетерию, она сразу увидела Чарльза, тот стоял над нетронутой тарелкой канапешек, и, едва он заметил Марго, она поняла, что он знает. Они с Чарльзом когда-то дружили, но больше не общались за пределами площадки. Теперь у него была семья – партнер, который был папой-домохозяйкой, и двое детей. Но Чарльз с Марго почти десять лет играли мужа и жену и кое-что прошли вместе. У них был свой язык; они (почти всегда) прикрывали друг друга. Марго была одной из «подружек» Чарльза, когда они с Натаниэлем женились, и устраивала вечеринку, когда они усыновили первого ребенка. Теперь Чарльз ее обнял, слегка похлопал по спине, пытаясь утешить или отвлечь, она не поняла. По крайней мере, не стал притворяться.
– Пойдем к тебе в трейлер, – сказала она, заметив, что все вокруг уже смотрят на них.
– Давно ты знаешь? – спросила она, присев у Чарльза в трейлере.
– Пару часов. Если тебе от этого полегчает, у нее был ужасный голос, она правда расстроена.
– Бесс позвонила тебе?
– Утром.
– Мне не позвонила. Мне сказала Донна.
– Она трусиха. Не любит сообщать плохие новости. По крайней мере, она не допустила, чтобы ты узнала из сценария.
В прошлом месяце другая актриса, игравшая физиотерапевта, получила поздно вечером сценарий и выяснила, что ее застрелил бывший клиент, вломившийся к ней в дом в поисках опиатов. Следующий съемочный день должен был стать для нее последним. Но так Бесс наказала эту молодую женщину, которая сказала в интервью Entertainment Weekly, что хотела бы, чтобы в сериале было поменьше от мыльной оперы и побольше правды – правды жизни и смерти.
– Хочет побольше жизни и смерти? – сказала Бесс при Марго, бросив журнал в мусорную корзину. – Устроим.
– Что ты ей сказал? – спросила Марго Чарльза.
– Ты же знаешь Бесс. Она не дала мне даже слово вставить. «Это хорошо для сюжета, ля-ля-ля, ничего личного».
Ничего личного. Разумеется, это было личное.
– Ты… возражал?
– Марго! Ну конечно, я возражал.
– Так, возразил – или всерьез возражал?
Чарльз сел напротив и сурово посмотрел на Марго взглядом заведующего хирургией, который проверяет, хватит ли у подчиненного смелости продолжать в том же духе.
– Я упорно возражал, что было сил, и все без толку. С каких пор у нас с тобой тут есть хоть какая-то власть?