– Тогда, может быть, все и к лучшему.
– Может быть.
Она поманила его к себе. На галстуке у него засох яичный желток. Прежнего Дэвида от этого бы перекосило. Марго счистила желток ногтем.
– Я не заметил, – рассмеялся он.
Марго встала и подошла к окну.
– Можно, я тебя кое о чем спрошу?
– Всегда.
– Ты жалеешь, что у нас нет детей?
Она не обернулась, потому что не хотела видеть его непосредственную реакцию. Дэвид после удара совсем не держал лицо. Правда была в том, что это не они решили не заводить детей, а она. Марго с самого начала сказала Дэвиду, что в ее будущем детей нет. Не с ее работой. Она видела, что случается с женщинами театра, если они рожают детей: в основном они уходили, как Флора. Или работали раз в несколько лет, или только в летний сезон, как ее мать.
– Я не передумаю, – сказала она Дэвиду. – Так что ты должен быть твердо уверен.
Он пропал на две недели, самые длинные две недели в ее жизни. Марго ходила на работу, возвращалась поздно вечером, проверяла автоответчик, надеясь услышать его голос и пытаясь представить, как сама позвонит ему и скажет: «Ну ладно, может быть, только одного». Но она не могла так поступить, потому что это было бы неправдой. День, когда он постучал в ее дверь и возник на пороге с букетом нарциссов и коробочкой, в которой лежало старинное кольцо с изумрудом, был – несмотря на его сомнения; благодаря его сомнениям – одним из счастливейших в ее жизни.
– Нет, – наконец произнес Дэвид.
Марго обернулась и увидела то, чего боялась. Не только сожаление, но и печаль. Тоску, отпечатавшуюся на его лице. Ясно как день. Она подошла к Дэвиду, обняла его за талию. Что бы ни изменилось между ними за годы, это осталось прежним. То, как ее утешало присутствие Дэвида. Она почувствовала, как он длинно выдохнул. Пахло от него, как всегда, чем-то свежим и травянистым.
– Мне так жаль, – сказала она.
Он отстранился, немножко резковато.
– Не жалей.
Взял со стола ярко-желтый антистрессовый мячик и несколько раз крепко его стиснул.
– Так как они собираются это сделать? Убить доктора Кэт?
– Быстро, доктор, – ответила она, решив быть благодарной за перемену темы, уступая своим трусливым побуждениям. – Четыре серии – и я отправлюсь в мир иной. Это страшная тайна, конечно. Никому нельзя говорить, пока серия в сентябре не выйдет в эфир, а потом придется повстречаться с журналистами. Это если о неприятном.
– Лето в твоем распоряжении.
– Судя по всему, да. Впервые за десять лет. Уже кое-что.
– Я бы мог взять отпуск. Давай запланируем поездку. Испания. Марокко. Греция. Можем поехать, куда захочешь.
– Ты на это пойдешь?
– Конечно.
У нее не было времени подумать о свободном лете или о том, как хорошо было бы уехать куда-нибудь.
– Мне приходит в голову одно место. Я бы хотела туда вернуться.
– Отлично. Слушаю.
– Хорошо. Потому что сперва мне надо тебе кое-что рассказать.
Глава шестнадцатая
Когда Бен бросил Джульярд, чтобы играть в мыльной опере, все решили, что он спятил. Агент по кастингу увидел его в роли Яго в студенческой постановке «Отелло» и пригласил на прослушивание на роль близнецов – один хороший, второй злодей. Бена взяли.
– Всего на пару лет, – говорил он друзьям о роли, которую ему предстояло играть семнадцать лет, пока дневной сериал не сняли с эфира. – Просто поднакоплю деньжат.
К тому времени у них с Джулианом уже был план создать небольшую театральную компанию. Деньги, которые Бен заработал на мыльной опере, и его желание помочь финансировать компанию были единственной причиной того, что им удалось запустить все это предприятие и как-то его поддерживать. За шесть лет «Хорошая компания» встала на ноги (пошатываясь, но пошла), а родители Бена вышли на пенсию и переселились во Флориду. Теперь Бену не терпелось попробовать воплотить свой проект: один вечерний спектакль в летнем Стоунеме, классическая пьеса. Он хотел задействовать весь участок, создать постановку, в которой, если персонаж говорил, что идет поплавать, актер, играющий его, прыгал бы в пруд и плавал.
Флора до сих пор помнила, как впервые осматривала владения их друга, с кристальной ясностью – с той ясностью, что приходит, когда растишь ребенка в квартирке в Вест-Вилледж, где за одним из окон идет шаткая пожарная лестница.
– Это все твое? – спросила она Бена, стоя рядом со старой Фермой, где изначально жили его прадед и прабабка, глядя на Маленький Домик (маленький только в сравнении с просторной Фермой) у подножия широкого, заросшего травой склона, который вел еще и к пруду, достаточно большому, чтобы поставить посередине плавучую деревянную платформу. У пруда стоял заброшенный амбар. Когда-то он был красным.
– Мое и сестер, – сказал Бен, – но они живут далеко и редко приезжают. Отсюда не видно, но за амбаром маленькое кладбище.
Он перекатился на пятках, бесконечно довольный. «Кладбище».
– Мы не будем ставить «Наш городок»[34], чувак, – сказал Джулиан лишь отчасти в шутку.
Их первая летняя постановка – «Кошка на раскаленной крыше» – была, мягко говоря, хаотичной, начиная с долгих переговоров о том, где всех расселить (как-то совместить Ферму и Домик, и еще ряд палаток на лугу, одолженных щедрыми соседями), кто будет отвечать за питание (Флора, как выяснилось; Руби было пять месяцев, и Флора была счастлива, что может проводить с ней большую часть дня, закупая сэндвичи и пиццу навынос, гуляя, пробуя пальцами ног воду в пруду).
Бен распределил роли еще до того, как все съехались, и единственным его требованием было сняться со всех проектов за неделю до начала репетиций. Все участники «Хорошей компании», не занятые в спектакле, тоже приехали, и еще десяток человек, и за неделю все как-то срослось. Мебель вытащили на веранды и лужайки, чтобы установить декорации. Команда имевших плотницкие навыки построила рядом с Фермой деревянную платформу в качестве дополнительной сцены. Музыканты заняли амбар и принялись сочинять собственные мелодии. Бен поставил на заднем дворе шатер, где все собирались, чтобы репетировать, совещаться, есть и пить.
В день спектакля первыми зрителями стали друзья, приехавшие из города, и кучка любопытствующих соседей. Мэр городка привела пятерых своих детей. С акустикой было неважно. Гриль, который они взяли напрокат, чтобы сделать в перерыве барбекю, постоянно гас. Когда село солнце, налетели комары. Все шло непросто и неровно, но вместе с тем заряжало, как мало что из того, что видела или переживала до сих пор Флора. То был общественный театр, каким его описывал и представлял себе Бен, и он практически левитировал весь вечер. Когда все закончилось, никто не хотел расходиться. Пение, танцы, еда и питье продолжались до глубокой ночи.
– Не думаю, что он еще раз за это возьмется, – сказала Флора Джулиану, когда они легли – уставшие, покусанные насекомыми и пьяненькие.
На следующее утро, поднявшись рано из-за Руби, Флора увидела Бена на веранде большого дома, он сидел за столом с большим блокнотом.
– Делаю заметки, – сказал ей Бен. – На следующий год будет куда легче.
К пятому лету – тому, когда сделали ту фотографию, – Стоунем занимал Бена весь год, к большому раздражению Джулиана. «Хорошая компания» уже не так зависела от денег Бена, потому что они наконец собрали отличную команду, включая умелого составителя заявок на гранты, обладавшего магическими способностями. Джулиан успешно пообедал с несколькими ушедшими на пенсию актерами, которые, когда было необходимо, выписывали чеки, а в ответ их требовалось упоить шампанским на премьере, представить труппе и велеречиво поблагодарить. Джулиану не хватало не столько денег Бена, сколько его участия, его заинтересованности.
Поэтому, когда Бен предложил Джулиану и Флоре поселиться в Домике на все лето – не только на две недели, – это было попыткой смягчить напряжение. Но что бы ни было причиной, Флора пришла в восторг. Они с Джулианом сели и все подсчитали. Джулиану нужно будет возвращаться в город на прослушивания и временами по делам «Хорошей компании», но у него было в запасе немало времени. Флора той весной озвучила первую рекламу, транслировавшуюся на всю страну. Она почти каждую неделю слышала свой голос по телевизору.
– Вы не устали постоянно менять рулоны туалетной бумаги? Попробуйте Soft’n’Tuff! Прочная, мягкая, хватит надолго.
– Флора, все замечательно, – сказал копирайтер из-за пульта после первого дубля, – но можешь попробовать не настолько… героическую мать?
Им нужны были варианты – она накидала им вариантов. Замотанная мать («Вы не устали постоянно менять рулоны туалетной бумаги?»). Обессиленная мать («Вы не устали постоянно…»). Благодарная мать («Прочная, мягкая, хватит надолго»).
– А отец когда-нибудь меняет рулон? – пошутила она в какой-то момент, но никто не отреагировал.
Флора записала, наверное, дублей двадцать и была готова поклясться, что взяли они самый первый, «Героиню с Туалетной Бумагой». Но она бы повторила «прочная, мягкая, хватит надолго» хоть сто раз, если бы это дало ей возможность проводить больше времени с Руби. Если они будут очень экономными (кто знает, как долго продержится реклама), Флора впервые в жизни сможет взять отпуск на все лето.
Она так переживала из-за того, что перешла на сплошную озвучку. Переживала, потому что у нее сердце разрывалось от того, что она просто перестала – перестала ходить по прослушиваниям, петь, выступать перед публикой. Переживала, потому что не возражать же против работы, которая помогает им держаться на плаву, оплачивает медицинскую страховку, дает ей время побыть с Руби, а теперь вот даст им целое лето?
Лето в Стоунеме было бы раем для Руби, безусловно, но и ей с Джулианом нужно было расслабиться и отдышаться. Последние несколько лет были тяжелыми. Умерла мать Джулиана, потом мать Флоры. У них едва ли было время прожить свое горе – в ее случае всеобъемлющее, в его – непростое – со всей работой по разбору и освобождению двух квартир, одна из которых была настоящим свинарником. И Флора, и Джулиан исполняли обязанности распоряжающегося «имуществом», и деловая сторона смерти поглотила их целиком. (Единственный положительный момент: мать Джулиана – совершенно неожиданно – оставила страховой полис, который, после того как они с Вайолет разделили деньги, обеспечивал оплату колледжа Руби. Вот так просто – минус один огромный повод для бессонницы.) Со всеми этими похоронами, бумагами (о боже, эти бумаги), наймом помощников, чтобы все вычистить и избавиться от мебели и вещей, которые никому не были нужны, они оба исчерпались до дна. И в результате все это – скорбь, усталость, тревога – развело их, Флора чувствовала, по разным углам: ее к Руби, его – к «Хорошей компании».