Компания гибкой молодежи вытаскивала всю мебель из гостиной Бена на луг, чтобы создать для пьесы гостиную. Веранда Домика под холмом была превращена в детскую. В день спектакля зрителям предстояло ходить от сцены к сцене с пледами и садовыми стульями.
Когдатошний небольшой навес за Фермой сменил огромный свадебный шатер, где все встречались, репетировали, ели и пили. Внутри шатер тоже был затейливо (безумно?) украшен. Винтажные люстры и пустые птичьи клетки свешивались с проволочек, натянутых между столбами, искусно задрапированными красным и черным шелком. Повсюду были расставлены на длинных арендованных столах подсвечники и самовары. Поверху шли гирлянды. Бар в углу шатра ломился от бутылок с вином и крепкими напитками, кулеров с пивом и лимонадами.
– Кто за все это платит? – спросила Марго Бена.
Не мог же он сам все финансировать; это было бы смешно.
– Многое беру на себя я, но все, кто может, дают деньги, люди жертвуют вещи, так и накапливается от года к году. Мы ничего не выбрасываем; все идет в переработку. Как-то получается.
Каждый вечер за ужин отвечала новая группа, и питание приобрело черты состязательного спорта. Прошлым вечером команда, готовившая ужин, покрыла все люстры и подсвечники искусственной паутиной. По центру столов были выставлены корзины со спелыми фруктами и овощами. Весь шатер был освещен свечами в стаканах. И, как будто украшений на столах было недостаточно, тарелки из кухни в шатер заносили человек десять в причудливых масках зверей, оставшихся от какой-то прошлой постановки. Выглядело все это галлюцинацией. Кубрик на тему банкета у мисс Хэвишем[43].
Не то чтобы Марго не ожидала перемен. Бен ставил спектакли восемнадцать лет, и не было преувеличением сказать, что они приобрели некоторый отблеск легенды. Или, как начала думать Марго через несколько часов после приезда, оттенок претенциозности. Стоунем всегда был несколько манерен, но неужели он всегда был таким самовлюбленным?
Она понимала, что чувствовала себя неуютно отчасти потому, что отвыкла общаться с театральными, забыла, как это – драма. Например, прошлым вечером кто-то упомянул «Американского бизона»[44], и за несколько секунда все, кто когда-либо играл в этой пьесе – примерно девяносто процентов мужчин, – повскакивали на ноги и принялись перебрасываться репликами все громче и назойливее, пока все не засмеялись и не зааплодировали, как будто увидели самое потешное представление в своей жизни.
Марго столько лет провела в замкнутом мире «Кедра», вдали от прослушиваний и нью-йоркского театрального мира, что забыла, как любой разговор сводился к одному и тому же: недавним достижениям, новому осеннему сезону, к тому, кто на что прослушивался, какие пьесы были в работе – и все с единственной целью, ранжировать силы вселенной Стоунема. Где твоя звезда? Насколько ярко она сияет? Марго забыла, с каким снобизмом все относятся к телевидению. Она не предполагала, что они смотрят «Кедр», но половина из тех, с кем она говорила, делали вид, что понятия не имеет, где она была и чем занималась десять лет.
«Прости, я не смотрю телевизор» – эту ложь она слышала по крайней мере дважды в день.
Но потом, прошлым вечером, Марго поймала актриса, игравшая Раневскую, главную женскую роль «Вишневого сада». Марго не очень хорошо знала Хедли Йейтс, но видела ее в паре спектаклей, когда жила в Нью-Йорке, и восхищалась ее игрой.
– Буду откровенна, – сказала Хедли, глубоко затягиваясь сигаретой (так вот откуда у нее этот потрясающий рокочущий голос), – я бы очень хотела получить работу на телевидении. Мы в прошлом году купили второй дом недалеко отсюда. В настоящее время я свободна, и мне не помешали бы настоящие деньги. Насколько трудно получить хорошую арку на сезон? Если я приеду в Лос-Анджелес?
– Уверена, многие сериалы будут счастливы вас заполучить, – сказала Марго, понятия не имея, правда ли это.
Использовать кого-то вроде Хедли на телевидении было непросто. Театральные актеры часто не понимали, как приглушить свою исполнительскую манеру для экрана. Точно так же многие телевизионные актеры терялись на сцене, не давали эффекта. Немногие могли переключаться с одного на другое. Марго было нельзя рассказывать никому о том, что она покинула «Кедр», и это ее устраивало, потому что это известие лишь вызвало бы вопросы о том, что дальше. Вопросы, на которые она не знала, как отвечать.
– Работа несложная, ведь так? По сравнению с пьесой? – спросила Хедли. – Я бы не возражала против нескольких ленивых недель в Калифорнии в ноябре.
– Это сложнее, чем вы думаете, – сказала Марго, стараясь не выдать раздражения. – Я рада, что у меня перерыв. Я готова к переменам, если честно.
– Каким переменам? – прищурилась Хедли, оглядывая Марго сверху донизу.
– К чему-то, приносящему творческое удовлетворение. Я скучаю по Нью-Йорку. С удовольствием вернулась бы на сцену. Деньги – это еще не все, правда?
Смех Хедли точнее всего описало бы слово «карканье».
– Как скажете. – Она допила виски и похлопала Марго по руке. – Давайте свяжемся.
Марго понимала, что ведет себя желчно. И завидует. И немного уязвлена. Она проснулась, когда от Донны пришел мейл с многообещающей темой «ПРЕДЛОЖЕНИЕ РАБОТЫ». Прочитала письмо еще в постели. Застонала и накрыла лицо подушкой. Самая старая судебная драма на телевидении предлагала ей сезонную арку в роли судьи. Со стороны Вселенной шутка была слишком жестокой. Сколько раз они с Чарльзом шутили, что уйдут на пенсию судьями? «Отклонено!» – по очереди произносили они все более драматическими голосами, стуча невидимым молотком. Марго как будто наколдовала это предложение много лет назад, поиздевавшись над ним, и Вселенная положила его в задний карман, дожидаясь возможности подбросить его в самый унылый момент. Она еще не ответила Донне.
Марго казалось, что она видела, как кто-то ходит по Домику. Может быть, Флора и Руби там? Она могла бы туда сходить, но обещала Флоре, что не будет с ней связываться, а уж тем более стучать в сетчатую дверь. Но Дэвид ничего не обещал. Может быть, Дэвид может побыть ее послом, проверить температуру в доме, посмотреть, что там творится…
Стоило подумать о Дэвиде, как он тут же появился – возвращался с пруда, куда ходил поплавать. Он был в отличной форме для человека за пятьдесят, потому что работал над собой. По-прежнему стройный и сильный. Но теперь, глядя на него издалека, Марго не могла не заметить, что его тело становится рыхлее. Хромал он сильнее, чем обычно. Ему всегда становилось хуже, когда нужно было подниматься в гору, бороться с гравитацией. И он устал. Он не очень хорошо спал в старинной кровати, которая была ему коротка. Надо было им остановиться в городе, в одной из гостиниц, которых не существовало, когда они впервые приехали в Стоунем. Марго была близка к тому, чтобы попросить Дэвида остаться в Лос-Анджелесе, потому что отчасти хотела отправиться в эту поездку одна. Теперь то, что он приехал, было таким облегчением. Пока он подходил, Марго ненадолго задумалась, можно ли пошутить, спросив, не нашел ли он в пруду кольцо Джулиана. Когда она в тот день в его кабинете рассказала ему всю историю – как нашла кольцо, как вернула его Джулиану, как промолчала об этом, – он в основном смутился, не понимая, почему она не доверилась ему.
– Я не хотела тебя вовлекать, – сказала Марго. – Не хотела говорить тебе то, чего ты не хотел бы, чего я сама не хотела.
Дэвида это обидело. Скорее всего, они еще не дошли до стадии шуток.
– Как жизнь? – спросил он, подойдя к ступеням веранды.
– Размышляю. Пытаюсь понять, всегда ли это место меня так бесило.
Он рассмеялся.
– Ну не знаю. Мне нравится. Ты только посмотри, – он обвел рукой панораму. – Впечатляет.
– Наверное, – ответила Марго.
После удара он совсем потерял способность к сарказму. Марго к этому так и не привыкла.
– У меня просто стервозное настроение.
Дэвид сел на качели и похлопал рядом с собой рукой.
– Иди сюда.
– Как поплавал? – спросила Марго, устраиваясь рядом.
– Замечательно. Видел Руби, – ответил он.
– Руби? Где?
– У пруда. Она пришла окунуться.
Марго удержалась и не спросила: «Она обо мне спрашивала?»
– О чем говорили? – спросила она.
– О том, как она съездила.
– Развеялась?
– Иван ее бросил.
– О нет. В Испании?
– Судя по всему. Она, если честно, вполне жизнерадостна. Рассказывала мне, где побывала. В полном восторге от своего фотоаппарата, постоянно снимает. Ей не терпится показать нам фотографии.
Марго с облегчением прислонилась к Дэвиду. Руби хотела показать ей фотографии!
– Поговорили про «Прадо», – сказал Дэвид.
– Ей понравились «Менины»?
– Ей понравились «Менины».
– Конечно, еще бы. А Гойя?
– Кое-что понравилось, но не весь Гойя.
– Оно и понятно. Гойи много. – Марго оттолкнулась мыском кроссовки, и качели тихо закачались взад-вперед. – Вряд ли вы говорили о…
– Нет.
Какое-то время они помолчали, слушая скрип качелей.
– Руби переживала из-за кулона, который я ей подарил, – сказал Дэвид.
– Переживала? Почему?
– Потому что поняла в Испании, что не хочет быть врачом.
Он повернулся к Марго, улыбнулся, и они рассмеялись.
– Бедная зайка, – сказала Марго. – Она еще пять раз передумает, кем быть, до выпуска. Что ты ей сказал?
– Напомнил о времени, когда она была маленькой, о последнем лете, когда мы с тобой тут были. Помнишь? Когда она выучила твой текст?
– Да разве такое забудешь? Она сидела с куклами на веранде, вон там. «Мой дом был холоден». Мы с Флорой чуть не попадали.
– Да. И потом ты разучила с ней кусочки из других своих монологов.
– Она так хорошо запоминала, идеальная маленькая подражательница, каждый вечер за ужином давала представление.
– И терпеть это не могла.
Марго остановила качели и всем телом повернулась к Дэвиду.