– Да нет, не может быть.
– Может.
– Я этого совершенно не помню. Помню, как она стояла на стуле в шатре, шепелявила. – Марго заговорила тонким голосом, сомкнув перед собой руки: – «Ромео, о зачем же ты Ромео! Покинь отца и отрекись навеки от имени родного»[45]. Она была безупречна. Такая милая и смешная.
– Да. А на следующий вечер не хотела это делать.
Марго подумала минутку и вспомнила. Она нежно уговаривает Руби, а та заливается слезами.
– Точно. Что ж, она устала, наверное. И мы ее не заставляли.
– Нет, просто одаривали вниманием, аплодисментами и капкейками, когда она соглашалась.
Марго вздохнула.
– Поняла. Я чудовище.
– Я не о том. Это было и мило, и смешно, но она от этого устала. Я в тот вечер отводил ее в Домик – в тот вечер, когда она плакала, – и сказал, что, если у нее что-то получается, это не значит, что она должна делать то, от чего хорошо другим.
– Ты так сказал?
– Да.
Марго взяла Дэвида за руку.
– Так что ты ей сказал про медицинский?
– То же самое. Сказал, что кулон был подарком на выпускной, подарком за то, что она уже сделала. И, в общем, что старшекурсники с медицинского не единственные, у кого есть сердце.
Марго покачала головой.
– Ты иногда так бесишь. Ты слишком хороший, Дэвид Перлман. Слишком хороший для таких, как я, это точно.
Марго снова оттолкнулась ногой от пола, запуская качели.
– Руби сказала, что скоро зайдет. Она умирает, как хочет тебя видеть.
Марго встала, подошла к краю веранды, выходившему на Домик, и с волнением почувствовала, как хочет, чтобы там появилась Руби.
– Как думаешь, сколько она знает? – спросила она.
– Честно? Ничего. Но, думаю, скоро мы все выясним.
Глава двадцать пятая
Флора и Джулиан заключили ради Руби благожелательный мир, но близости между ними не было. Прошлым вечером за ужином они так старались не показать Руби ничего дурного, что со стороны могло бы показаться, что они не в себе: слишком много улыбались, слишком натужно смеялись, смотрели куда угодно, только не друг на друга. Как только Руби повалилась в постель, они оба вышли в коридор, прислушиваясь к ее тихому сопению.
Джулиан обнял Флору одной рукой, и, хотя мозг велел ей отстраниться, она, сама того не ожидая, почувствовала, как протаивает в него, с легкостью, вызванной вином и благодарностью, что она под одной крышей с Руби. За десять дней, проведенных в Нью-Йорке, Флора не сосредотачивалась на своем одиночестве. Но здесь, в Стоунеме, стоя на лестничной площадке второго этажа в Домике, она радовалась теплу тела Джулиана, голосам и смеху, долетавшим из-под холма. На больной тсуге горела гирлянда. Бен в тот вечер заставил Руби нажать выключатель и повел во вдохновляющем исполнении That’s Life. И хотя Руби закатила глаза, когда Джулиан сказал, что Бен идет к ним, возобновить церемонию зажигания гирлянды, когда дерево озарилось, ее лицо исполнилось радости.
– Нам надо выключать гирлянду? – спросила Флора, поворачиваясь к Джулиану, и он воспользовался моментом, чтобы ее поцеловать.
Долго, глубоко – и она позволила себе этот поцелуй. Позволила себе смягчиться, не только потому, что было хорошо, но и потому, что проверяла себя. Сможет она? Может быть, именно это их и спасет? Она отстранилась.
– Джулиан, – сказала она. – Я не могу.
– Хорошо, – хрипло отозвался он. – Но, Флора, пожалуйста, больше не уезжай. Останься на спектакль.
Спектакль, спектакль, спектакль. Все всегда крутилось вокруг гребаного спектакля.
– Увидимся завтра, – сказала Флора.
Из спальни она слышала, как Джулиан ходит по кухне. Разгружает посудомойку. Потом он поднялся на второй этаж и достал, как она предположила, простыни и полотенца из бельевого шкафа. Она так устала. Ей хотелось бы и дальше целовать Джулиана. Хотелось бы раздеть его, взять за руку, повести в постель и позволить делать с собой, что захочет. Но сначала надо понять, чего она хочет. Флора заползла в постель и лежала неподвижно, пытаясь сосредоточиться на шумах снаружи, на смехе и пении вдалеке. Насколько другой была бы эта ночь, если бы она не нашла кольцо.
– Я бы всегда выбрала правду, – сказала ей Мод. – Какой бы болезненной она ни была.
Флора почувствовала, что засыпает. Хлопнула сетчатая дверь. Огни на тсуге померкли. Когда дерева в конце концов не станет, из северных окон Домика можно будет увидеть дом Бена. Вид будет таким голым.
Утром Руби спустилась в спортивных шортах и грязной после четырнадцати часов сна футболке. Кудри у нее были примяты с одной стороны, на щеке еще был виден отпечаток подушки. Прошлым вечером они говорили об Иване и о том, как несправедливо, не по-доброму он себя повел. В конце концов Руби вздохнула, уперлась лбом в стол, потом подняла глаза на родителей и сказала:
– Думаю, он знал, что я собираюсь его бросить. – Она встала, зевнула и налила себе воды. – Мы не были по-настоящему связаны, понимаете? Не вот так, – она соединила руки, переплетя пальцы. – Не как вы, ребят. Так что, возможно, все к лучшему.
Руби выпила кофе и сразу ушла на пруд поплавать. Вернувшись, она захотела, чтобы Флора пошла с ней на Ферму, повидать Марго и Дэвида.
– Я так рада, что они здесь, – сказала Руби. – Идешь?
– Может быть, позже, – ответила Флора, стараясь говорить ровным тоном. – У меня кое-какие хлопоты по дому.
– Хлопоты? Не знала, что мы вернулись в прерию, мам.
Флора рассмеялась. Она скучала по дочери.
– Иди без меня. Я потом всех нагоню.
Глядя, как Руби уходит через луг вверх по холму, Флора уже видела, какой женщиной она становится. В ее движениях появилась некоторая грация. Это после Испании? Возможно. Она видела в Руби новую уверенность, какую-то крутизну, которая появляется, когда съездишь куда-то один. Она, конечно, была с семьей Ивана, но не со своей семьей. Флора видела, как Руби начинает решать, чего хочет от мира, от жизни. Она была любопытной и – Флора с радостью видела это в своей дочери – чувствовала себя вправе. Не на то, чего не заработала, а на свои собственные желания.
Возможно, они ее недооценивали. Возможно, Мод была права. Но Флора не могла не вспоминать, как, когда Руби была маленькой, они однажды разговорились о Бейбе Руте[46], и в результате – кто бы мог подумать? – Руби спросила, что бывает, когда умираешь. («Отправляешься на большой бейсбольный стадион Бамбино и пытаешься выиграть флажок для «Янкиз», – отшутился Джулиан, пытаясь сменить тему, потому что, если уж Руби вцеплялась в сложный предмет, ее было не оттащить.) Бесполезно. Руби не желала слышать, что «все умирают», или что Флора и Джулиан проживут долго, потому что здоровы, или что маленьким девочкам о таком беспокоиться не стоит. Она так разволновалась, впала в такую истерику посреди парка на Вашингтон-сквер – по руке у нее стекал таявший вишневый лед, по лицу были размазаны слезы и сопли, – что Флора наконец опустилась перед ней на колени и сказала:
– Хорошо, хорошо. Я тебе обещаю, я не умру.
Еще только произнося эти слова, она о них пожалела, но потом увидела выражение лица Руби. Бесконечное облегчение.
– Вот! – огрызнулась на нее Руби, все еще в ярости. – Это что, было так трудно?
Потом они с Джулианом над этим смеялись, но тот разговор не отпускал Флору. У нее так и звенело тихонько в голове: она пообещала Руби, что никогда не умрет. Она думала об этом, переходя улицу, сидя в метро, за рулем машины по дороге в Стоунем, прощупывая подмышку в душе и думая, не уплотнение ли там. Столько способов умереть, покинуть Руби и нарушить обещание. Она не расслаблялась, пока Руби не подросла достаточно, чтобы напомнить ей о той истории и посмеяться над ней. Рефлекторной реакцией Флоры с тех пор, как она нашла кольцо, было защитить Руби, но почему? Она не собиралась сообщать дочери чистую правду. Не сейчас. Но могла бы отнестись к ней как к дееспособному существу, которым она становилась.
И откладывать разговор с Марго Флора тоже больше не могла. Они должны были скоро увидеться. Флора написала ей: «Хочешь, погуляем?»
Ответ пришел тут же: «Слава богу. Да. Да!»
– Я просто хочу понять, о чем ты думала, – сказала Флора после того, как они несколько минут шли в молчании по длинной гравийной подъездной дороге, прочь от толпы.
Под большим кленом им попались два видавших вида шезлонга, и они уселись. Марго закинула ногу на ногу и нервно теребила шнурок.
– Потому что я поверила Джулиану, когда он сказал, что это была страшная ошибка. Что один раз облажался.
– Ошибка? Ты знала, что это не единственный случай – у Джулиана и Сидни? У них все длилось несколько месяцев.
Марго покачала головой.
– Я не думала, что всего один раз, но не знала, что так долго. Думала, он образумился. И, честно говоря, еще я думала, что ты можешь начать меня винить. За то, что рассказала. Казнить гонца, все такое.
– Я тебя и сейчас могу убить.
– Знаю. – Марго смотрела на свое колено. – Я не знала, что у них это все длилось месяцами. Ужас.
– Все было бы куда проще, если бы ты тогда мне рассказала.
– Да не было бы, – ответила Марго.
Флора посмотрела в небо и покачала головой.
– Флора, сама подумай. Если бы я тебе рассказала…
– Что?
– Думаю, ты бы ушла от Джулиана. Вряд ли мы по-прежнему бы дружили.
Со своего места из-под клена Флора видела лужайку перед Домиком. На веранде репетировали. Она не разбирала слов, но видела, как Джулиан-Лопахин ходит туда-сюда, размахивая руками, как правильный русский.
– Но ты не дала мне даже шанса, – сказала Флора Марго. – Не дала мне возможности понять, осмыслить и простить. Вы все решили без меня, вы с Джулианом.
– Прости. Я с этой стороны не думала.
– Я была как в шорах. За один разговор все, что я думала о своей жизни, просто испарилось.
Марго обернулась к Флоре.