Я хочу открепить лист от мольберта, но она останавливает меня, говорит, что я забыла кое-что.
– Что, простите?
– Художник должен всегда подписывать свою работу.
Я смотрю на нее, она подмигивает, слегка подталкивает меня локтем, и я почему-то не испытываю никаких неприятных чувств, как бывает, когда меня касается Джун. Подписываю рисунок, но велю себе быть внимательнее в будущем – я едва не написала «Энни».
Я уже собираюсь уйти, когда она говорит:
– Не беспокойся из-за девочек, я держу их под наблюдением. Я велела им отчистить и отмыть палитры. Они раскаиваются в том, что натворили, и я уверена, что ничего подобного не повторится. Может, возьмешь с собой пачку бумаги и коробку с углем, дома порисуешь?
Я ухожу с теплым чувством в груди. Добрый волк наелся досыта.
В коридоре тишина, можно идти, не опасаясь наткнуться на девочек. Иду через школьный двор в раздевалку за папкой, которую там оставила, на полдороге звонит телефон. Номер незнакомый.
Вспоминается ухмыляющееся лицо Иззи, ее вопрос: «Звонков каких-нибудь странных не было?»
Не следовало бы отвечать, но любопытство берет верх. Любопытство меня погубит.
– Слушаю.
– Милли?
Голос низкий. Хрипловатый.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Я звоню по объявлению.
– Какое объявление?
– На открытке.
– Какая открытка?
– Перестань, красотка, не скромничай.
– Откуда у вас мой номер?
– Из объявления, говорю же тебе. Послушай, ты это всерьез или нет?
– Возможно.
– Тебе нравится играть в разные игры? – спрашивает он.
Голос меняется. Становится настойчивее. Я догадываюсь, что это значит.
– Это зависит.
– От чего?
– От того, выигрываю я или нет.
Нажимаю отбой, несколько секунд смотрю на телефон и выхожу из школы. Хотя в подземке утром было тепло, по вечерам холодает, руки у меня зябнут. Я кладу телефон в карман блейзера, руки заняты папкой и пачкой бумаги, которую дала мне МК. Чувствую бедром вибрацию телефона. Сообщение. Я не останавливаюсь, чтобы прочесть его, через несколько минут буду дома. Повернув на дорожку к дому, вынимаю из кармана телефон, на экране снова незнакомый номер.
У меня стоит торчком жду встречи
Перечитываю еще раз, пытаюсь понять, что меня оскорбляет больше – содержание или отсутствие знаков препинания. Деревенщина неотесанная. Сообщение исчезает с экрана, поступает новый звонок. Теперь я узнаю номер – тот же самый, что и в первый раз. Не могу удержаться, чтобы не ответить. Это даже забавно.
– Да?
– Ты что, трубку бросила?
Я пристраиваюсь в углу, прислоняюсь спиной к стене, снимаю тяжелый школьный рюкзак.
– Допустим.
– На тебе сейчас школьная форма?
– Откуда ты знаешь, что я хожу в школу?
– Судя по фотографии – на тебе юбка или платьице?
В его голосе мне явно слышится возбуждение. Мне всегда было интересно – у мужчин оно проявляется так же, как у женщин, или по-другому. Так же.
– Когда мы встретимся? Я плачу хорошо.
Даю отбой. Два ноль, лузер. Меня хотят, и я наслаждаюсь властью. Поворачиваю на подъездную дорожку, слышу свист. Морган. Она свистит сквозь пальцы, как работяга или охотник, который подзывает собаку. Я улыбаюсь, она кивком зовет меня подойти, потом прячет подбородок за ворот своей куртки на «молнии», так что видна только верхняя часть лица. В руке она держит что-то. Я подхожу. Синяк под глазом стал меньше, но, когда открывается все лицо, вижу, что губы у нее искусаны, в крови. Она жует их, как нечто съедобное. Как закуску.
– Привет.
Она не отвечает, отворачивает голову, кусает губу, отрывает от нее кусочек кожи. Выступает свежая капля крови, как будто она ест ягоды, какую-то вкуснятину. Она слизывает кровь, вытирает губы рукавом куртки. Мне удается разглядеть, что в руке она держит открытку, но какую – не видно.
– Из школы вот иду.
Она пожимает плечами.
– Глаз у тебя лучше.
– Ага, до следующего раза.
– А что случилось-то?
– На косяк налетела, как говорит моя мать, – ухмыляется она.
А с мамой спорить не полагается, верно?
– Тебя зовут Милли, так, что ли?
– Да.
– Нашла вот какую-то фигню. Подумала, что это твое, потому что тут твоя фотка. И имя вроде твое написано. М-И-Л-Л-И.
Она читает по буквам, с усилием выдавливая каждый звук из своих покусанных губ.
– А почему ты так странно читаешь?
– Да потому, что у меня дислексия, блин.
По ее лицу пробегает гримаса стыда. Мне тоже стыдно, что ей стыдно из-за меня, я отвожу глаза.
– Да тут можно вообще ничего не читать, и так все понятно. – Она протягивает мне открытку.
Очень профессиональная работа, качественный цвет, ламинирование. Я представляю, как ее печатали, потом пустили по типографии, как жирные парни фыркали в свои кружки с чаем, передавая ее из рук в руки.
– Откуда это у тебя?
– Нашла вчера вечером в телефонной будке, справа возле арки на Лэдброук-гроув. Мой телефон сломался, а у матери на телефоне нет денег.
Знаю я это место. Грязный угол, заваленный мусором, залитый мочой, там можно видеть коллекцию таких объявлений. И мое лицо среди них. Новое лицо в ассортименте. Добро пожаловать, свежее пополнение. Целая галерея сисек, открытых ртов, искаженных дикой страстью женских лиц. И вот вам, школьница. Фотография та же, что была на плакате в раздевалке. Текст другой.
ШКОЛЬНИЦА МИЛЛИ ОБОЖАЕТ СОСАТЬ, ЗВОНИТЕ ПО УКАЗАННОМУ НОМЕРУ
Туалет в естественно-научном корпусе. Иззи. «Я никогда не прошу дважды». Мой телефон вибрирует, из левого кармана раздается жужжание. Краткий момент, когда могу насладиться популярностью. Почувствовать себя звездой. Возбужденные кретины обрывают мой телефон.
– Без обид, но ты не похожа на такую.
– Я не такая.
– Так с чего вдруг?
– Кто-то пошутил.
– Видно, кого-то ты здорово допекла, шутка уж больно гадкая.
– Две девочки из моей школы и еще одна, у которой я живу.
– Та наглая сучка, что ли, блондинка?
Морган машет в сторону нашего дома, я кошусь через плечо. Пара окон выходит в эту сторону. Я хочу сохранить Морган в секрете.
– Да, она.
– Кто-нибудь тебе уже звонил?
– Да, вот только что.
– Блин. Как ты собираешься ее проучить?
Да уж что-нибудь придумаю.
– Не знаю пока, может, так оставлю. Как ты думаешь, сколько времени это провисело?
– День или около того, не знаю точно. Ты недавно сюда приехала, да?
– Да, я живу в приемной семье, – киваю я.
– Нас тоже чуть не забрали в опеку, когда мать загремела, да бабуля приехала, присматривать за нами.
– Так ты сейчас без мамы?
– Да ее не было несколько недель. Дура, зачем- то связалась с моим дядькой.
Она снова кусает губу. Меня так и подмывает ударить ее по руке, помешать ей заниматься этим. Она сползает со стены, встает на землю. Я спрашиваю, не хочет ли она как-нибудь потусоваться. Почему нет, отвечает она. С некоторым подозрением. Вот и хорошо, мне хочется сказать.
– Можно встретиться в дальнем конце сада. Пройдешь через синюю дверь, обычно она заперта, но я открою ее. Моя комната – та, что с балконом, она одна такая.
– А чего тебе вздумалось со мной тусоваться?
– Не знаю. Тяжело быть новенькой, особенно когда у тебя такая приемная сестра.
Она кивает. У меня впечатление, что ей тоже одиноко.
– Что ты об этом думаешь? Нравится тебе моя идея? – спрашиваю еще раз.
– Я же сказала – почему нет? Ты назначаешь встречу в саду, значит, не хочешь, чтобы другие знали, что мы дружим, да?
– Не в этом дело. Все из-за той наглой сучки, с которой я живу. Ты сама ее так называешь.
Мы обе улыбаемся, когда я это говорю.
– Если она узнает, наверняка все испортит, наябедничает отцу или еще что-нибудь, – объясняю я.
– Да уж наверняка, держу пари. Вот тупая корова.
Мне нужно чем-то скрепить договор. Подарки открывают все двери, с их помощью легче завоевать доверие, я видела сотни раз, как ты проделывала этот трюк с детьми в приюте. СООБРАЖАЙ, ЭННИ, СООБРАЖАЙ. Твой голос звучит у меня в голове. Телефон, который начинает вибрировать в кармане, наталкивает на мысль. Я вынимаю его, показываю Морган, спрашиваю, разбирается ли она в этих штуках.
– Конечно.
– Как ты думаешь, что можно сделать сейчас, когда мне начали звонить по объявлению?
– Ну, не знаю, номер сменить.
– Я не могу. Мне придется просить приемного отца, он догадается, что это неспроста.
– Может, выбросить его?
– Это последняя модель, глупо выбрасывать. Можно сказать ему, телефон потерялся, только он дико рассердится.
– Кто его знает, у них же, у этих засранцев, денег куры не клюют, что для них какой-то телефон.
– Ты права, но все же мне не хочется выбрасывать его. Ты сказала, что твой телефон сломался. Вот и возьми пока мой, поменяй номер или придумай там что-нибудь.
– Не, плохая идея. Я тебя даже не знаю.
– Тогда мы могли бы созваниваться, если захотим встретиться.
– А с меня чего за это?
– Ничего. Я же сказала, хочу от него избавиться, ты меня выручишь.
Она некоторое время жует губу, смотрит на ноги, поднимает глаза и говорит – о'кей, по рукам. Она берет телефон, обещает, что даст знать, когда сделает новый номер, потом спрашивает, как поступить с открыткой.
– Там была только одна?
– Я видела только одну.
– Делай что хочешь. Сожги.
Она кивает, идет прочь. Я смотрю ей вслед, очень довольная собой. Твои уроки, твой голос помогают мне. Иногда.
Дома тихо, когда я прихожу, дверь не заперта, значит, кто-нибудь есть, скорее всего Саския: она вечно забывает запереть дверь за собой. Радиатор радом с нишей для обуви издает шепчущие звуки, от усилий, которые он предпринимает, чтобы обогреть холл, перенапрягаются его древние трубы. На полу замечаю пару незнакомых кроссовок, для женских очень большой размер.