Он поднялся, прошаркал через всю комнату, исчез за дверью и прикрыл ее за собой.
Летти подняла сумочку на колени, распахнула ее. Пальцы не слушались ее – значит, она здорово набралась. Схватила пульверизатор. В двух бокалах Фитча оставалось вино. Нагнувшись над столом, она прыснула пять раз в бокал, что стоял слева.
Дверь, за которой скрылся Фитч, со скрипом открылась.
Он вошел в комнату, держа в одной руке бутылку, а в другой – два бокала. На лице его играла улыбка.
Еще не подойдя к ней, он поднял бутылку и сказал:
– Это – гвоздь нашей сегодняшней программы. Иди сюда, милая.
И сел на кожаный диван.
Летти стояла, не двигаясь, мысли в панике заметались.
Упустила шанс. Упустила шанс!
Фитч приглашающе махнул ей рукой.
– Сядь со мной!
Поднимаясь, Летти глянула на часы.
7:05.
До встречи с Хавьером у восточной оконечности острова оставалось пятьдесят пять минут.
Летти подхватила один из своих бокалов и бокал Фитча. Она подходила к нему, а он уже вытягивал пробку из бутылки.
– Пока вы ходили, мне в голову пришел замечательный тост, – сказала Летти и попыталась передать Фитчу его бокал.
– Твой тост пойдет под это, – сказал он, показывая ей бутылку, «Макаллан 1926».
– Ой, шотландский виски не совсем по моей части…
– Понимаю, но это – нечто. Не восхититься этим ты просто не можешь.
– Как-то мне боязно…
Ей показалось, что в глазах его что-то мелькнуло – ярость? Но его взгляд тут же смягчился. Фитч поставил бутылку, принял свой бокал и встал перед ней.
Но что сказать?
Летти взглянула на Фитча и улыбнулась, но ни одной мысли в голове не было.
И вдруг ее осенило – этот тост она слышала на свадьбе, которую пришла грабить два года назад. В те времена по субботам Летти тырила подарки невестам и женихам. Она научилась – почище любого рентгена – всего лишь по упаковке определять, где лежит самый дорогой подарок.
Летти подняла бокал.
– Джонни.
– Селена.
– Пусть снизойдет к тебе Господь благословеньем.
– Ха, Шекспир… Прелестно.
Летти смотрела, как он опорожняет бокал с вином до дна. Они сели на диван. Фитч открыл виски и налил каждому в массивные стаканы – на два пальца. Затем обнял Летти за плечи. Она придвинулась к нему. С минуту Фитч что-то говорил, какой редкий напиток им предстоит отведать. Он был изрядно пьян, язык начал заплетаться. В конце концов она попробовала виски. Да, вкусно. Такого виски Летти в жизни не пробовала, но она не соврала. Виски – это не по ее части.
Через некоторое время он сказал:
– Все, что я когда-либо делал, я делал для моей семьи. Селена. Все.
Она сидела с Фитчем на диване, и ее снова будто ударило. Старый, хорошо знакомый недруг. Сожаление. Чувство вины. Укор совести. Если честно, Фитч ей нравился. Хотя бы потому, что перспективу провести остаток жизни за решеткой он принимал достойно. Наслаждался последними часами свободы. Летти даже напомнила себе о людях, которым Фитч причинил боль. Поделом – на стене его камеры не будет картины, которую она собирается украсть.
Но убедить себя она не могла. Выходило как-то неискренне.
Вскоре его голова склонилась к ее плечу.
Он что-то говорил о семье, как делал для нее все, что мог. Глаза его увлажнились. Его разморило, но не от алкоголя, ему будто хотелось спать.
Летти поставила бокал на кофейный столик, освободилась из объятий Фитча.
– Что ты делаешь? – пробормотал он.
Летти поднялась и взяла его за руку. Вытянула его с дивана.
– Идем со мной, – прошептала она.
– Мой виски…
В глазах его была полудрема.
– Успеешь, Джонни. – Летти прижалась к нему, обняла за шею. – Разве ты не хочешь меня, Джонни? – Она поцеловала его, на сей раз страстно – это был затяжной поцелуй в губы. Должно же это взбодрить его, помочь добраться до кровати?
Летти провела Фитча через гостиную.
– Где твоя комната? – прошептала она, хотя помнила план дома и знала, что большая хозяйская спальня должна быть на этом этаже. Он показал в сторону холла, за спиральную лестницу.
Пошатываясь, они прошли по широкому коридору. Стены были увешаны фотографиями семьи Фитча. На одну из них Летти сразу обратила внимание. Снимок был сделан на настиле этого самого дома, лет пятнадцать, а то и двадцать назад – еще вполне молодой Фитч стоит с тремя подростками. Все с обнаженными торсами, загорелые. Тут же госпожа Фитч – в купальнике. За спинами – огромный, пустой, искрящийся океан.
Летти протащила Фитча через порог спальни и захлопнула за ними дверь. Комната была необъятная. На стене напротив кровати висел телевизор с плоским экраном. Книжный шкаф. Небольшой стол, на котором она заметила ноутбук, сотовый телефон, пустой бокал из-под вина. Из окон от пола до потолка была видна пристань. Раздвижные двери открывались прямо на настил. Луны Летти не видела, но видела падающий на воду лунный свет.
– Приляг, – предложила она.
Фитч неверной походкой подошел к кровати.
Стараясь выиграть время, Летти задернула занавески.
– Ты такая… красивая, – едва внятно произнес Фитч.
– Мой папа всегда так говорил. – Сквозь алкогольный туман она почувствовала всплеск адреналина. – Я на минутку в ванную. Сейчас вернусь. Располагайся удобнее.
– Это совершенно не обязательно, – сказал Фитч. – Разве что ты сама хочешь.
Слова прозвучали как-то вяло, скомкано.
Летти вошла в ванную. Закрыла за собой дверь, стукнула по выключателю.
Комната была больше почти любой из квартир, где ей доводилось жить. Она склонилась над раковиной, изучила в зеркало зрачки. Черные, огромные. Села на стульчак и глубоко вздохнула. Да, ей предстоят веселые три четверти часа. Она мысленно провела себя через все этапы. Представила, как все пройдет без сучка без задоринки.
Минуло пять минут.
Она подошла к двери.
Открыла ее как можно неслышнее и проскользнула в комнату Фитча.
Обитые деревом стены светились мягким теплом от свечей на прикроватных столиках. В воздухе висел запах ванили. Половицы ответили легким скрипом, когда она подходила к основанию кровати Фитча.
Старик лежал на спине, широко раскинув руки и ноги. Рубашка застегнута, брюки спущены до колен. Дальше не успел. Он спокойно похрапывал, грудь мерно поднималась и опускалась.
Картина была трагическая.
– Пока, Джонни, – прошептала Летти.
И несколько раз простонала.
Громко, с глубоким хрипом.
Пусть люди Фитча какое-то время держатся подальше от его спальни.
Дверь из спальни открылась без малейшего шума. Летти босиком вышла в коридор. Все двери, мимо которых она проходила, были приоткрыты. В комнатах темно. Там, где холл выходил в основное жилое пространство, Летти остановилась. Впереди была спиральная лестница, но из-за угла доносились приглушенные голоса. Похоже, из кухни. Она замерла, прислушалась. Двое. Едят. Может быть, уничтожают остатки их ужина.
Летти, шагая через две ступени, стала тихонько подниматься по спиральной лестнице.
Когда она была почти наверху, ей мельком открылась кухня. Джеймс и еще один в черном костюме, длинноволосый, его она раньше не видела. Они стояли у кухонной стойки и макали крекеры в фуа-гра.
Она вышла на второй этаж. Налево и направо от лестницы тянулся пустой и темный коридор. Из плана дома следовало, что на этом уровне есть четыре спальни, две ванные комнаты и кабинет. Летти продолжала подниматься, держась за перила. Звуки голосов из кухни становились все тише. Когда она добралась до последней ступеньки, звуки совсем исчезли.
Летти оказалась в куполе здания.
Три стены целиком состояли из окон, и луна била внутрь мощным прожектором.
Летти сорвала парик. Аккуратно провела рукой по волосам, и пальцы нащупали лезвие.
Мягко ступая, она подошла к столу, зажгла лампу.
Часы показывали 7:35.
Она посмотрела на стену над столом.
Что за черт?
Тут должен был висеть Ван Гог – скелет, курящий сигарету. Но вместо этого Летти увидела лошадь, написанную акриловой краской. Какие-то сентиментальные тона. Все пропорции нарушены. В живописи Летти разбиралась слабо, но даже ей было ясно, что это – какая-то мазня.
Она подвинулась ближе и прочитала имя художника в правом углу полотна.
Маргарет Фитч
Летти села на кожаное кресло за столом. Голова кружилась, мысли разбегались. Неужели Хавьер направил ее не туда? Или она каким-то образом неверно его поняла? Нет, это и есть офис Фитча. Под столом должна быть прикреплена скотчем пластиковая труба. В темноте она пошарила рукой под столом. Но, кроме стенки ящичка, ничего не нащупала.
Предположения.
Где-то ее предположение оказалось ложным.
На плане купол был помечен как офис, но что, если офис Фитча – на втором этаже?
Наверное, так и есть.
Она крутнулась на кресле и стала подниматься.
И тут сердце у нее екнуло.
У верха спиральной лестницы стояла тень – и смотрела на нее.
Долгую минуту Летти стояла, не в силах шевельнуться. Сердце в ее груди колотилось, как душевнобольной в комнате с резиновыми стенами.
– Это работа моей дорогой мамочки, – сказал Фитч. – Да упокоит Господь ее душу. – Он показал на висевшую над столом картину с изображением лошади. – Она подарила мне это на Рождество пятнадцать лет назад. Я тогда эту картину возненавидел, причина понятна. Будем откровенны – это просто жуть. И я держал ее в шкафу, доставал только, когда мамочка приезжала. Снимал своего Ван Гога и вешал это чудовище сюда. Пусть видит, что ее творение красуется в моем рабочем офисе.
– Джонни…
– А потом она умерла, и меня как-то пробило. Я продал «Череп с горящей сигаретой» и повесил на эту стену «Мою лошадь Беллу». Она висит тут уже пять лет, и всякий раз, когда я на нее смотрю, вспоминаю мамочку. В каком-то смысле она мне даже стала нравиться.