На полках стояли книги Тома: Джеймс Болдуин, Уильям Дюбуа, Джеймс Уэлдон Джонсон, Анжела Дэвис. Они помогали Тому понять, каково быть темнокожим в Америке. Вэлери сохранила их для Ксавьера. Он читал фрагменты книг, но не для того, чтобы разбираться в теме, а скорее чтобы понять, каково было быть Томом.
Глядя на фигурки таких же старых деревянных птиц, висевших на окне, он сказал Дашону:
– Если я больше не увижусь с Джунипер, она решит, что я просто плейбой.
– Так повидайся с ней.
Ксавьер поднялся с пола.
– Я же тебе сказал – это была ошибка. И к тому же ей нельзя ни с кем встречаться. Родители заставили ее принять этот нелепый обет непорочности.
– Ну так не встречайся с ней, – Дашон пожал плечами. – Встречайся с кем-нибудь другим. Я знаю штук пять девчонок, которые будут рады, только скажи.
– Не хочу я ни с кем встречаться. Ну то есть хочу, но какой в этом смысл?
– Вот почему ты до сих пор девственник.
– Я не девственник.
– Но ведешь себя именно так.
– Потому что не пытаюсь залезть на любую девчонку?
– В любом случае, – сказал Дашон, – вряд ли ее папаша…
– Отчим.
– Ну отчим. Вряд ли он будет рад, если на его девственную белую собственность кто-то посягнет. К тому же ты черный, если ты не заметил. Вот он-то заметил точно.
– Я наполовину белый.
– Ты сам знаешь, что это не обсуждается.
– Какая разница? Сейчас двадцать первый век. Даже белые девушки могут встречаться с кем хотят. Ей почти восемнадцать, и…
– Эта белая девушка? Мечтать не вредно.
– Я не собираюсь мечтать. Я нравлюсь ее отчиму.
Дашон искоса посмотрел на него.
– Да ну? Это лишь потому, что ты слишком похож на белого. Классическая гитара и… что еще? Не жаришь гриль. Не носишь полуспущенные штаны. Учишься на одни пятерки, – Дашон повернулся и посмотрел на него. – Чувак, да ты белый!
– Угу, значит, черный – обязательно карикатурный отморозок?
– Ну наверное, – Дашон вновь переключился на рисование. – Не я же придумал эти правила.
Ксавьер заглянул ему через плечо, увидел набросок прыгающей пантеры. Сказал: «Очень неплохо». Взял со стола хрустальный снежный шар, встряхнул, встал у окна, стал смотреть, как кружатся хлопья.
– Джунипер… я не знаю. Я понимаю, не надо лезть, но… Мне так нравится ее имя. Мое тоже редкое, но ты когда-нибудь слышал о таком, как у нее?
Дашон покачал головой и начал рисовать медведя, балансирующего на шаре.
– Что оно означает? Какое-то дерево?
– Кустарник, – Ксавьер снова встряхнул шар. – Помнишь, она сказала, что не знает, кто ее отец?
– Ну да – так в чем дело? Ее мать тоже не знает, или это какая-то тайна? Типа он преступник. Или один из Людей Икс.
– Она сказала, что ее имя связано с отцом – вернее, с отсутствием отца.
Ксавьер и Джунипер сидели в темноте, в самом дальнем углу сада, прислонившись спинами к новому забору. Его мать была в доме, с остальными гостями. Он тоже побывал там, и, немного поев, пообщавшись с Джунипер и соседями, сказал Вэлери, что идет домой – что он и сделал, но они с Джунипер вновь встретились у ворот.
Он знал, что не стоило предлагать ей идти в тихое безлюдное место. Но все уже случилось, и он не хотел сопротивляться. Она была стеснительной и в то же время прямолинейной, ему нравилось говорить с ней, и он просто хотел побыть рядом еще немного.
Она была умной, он сразу это понял. И такой красивой. Высокий лоб, широкие глаза, волевой нос, легкая полуулыбка, как у Моны Лизы. Он изучал ее лицо, пока они говорили, стоя на идеальной кухне Уитманов. У нее была изящная шея. Платье цвета лайма подчеркивало глаза, и они казались такими же яркими.
Она принесла из дома пару подушек и положила на траву. Здесь их не мог увидеть никто, кроме жителей соседнего дома, если бы они вышли на прогулку. Но это было маловероятно. Розе и Лайлу Мортонам, которых Ксавьер знал всю свою жизнь, было за восемьдесят, и в такое время, в девять вечера, они уже спали, невзирая на вечеринку. Роза рано вставала, чтобы к шести часам успеть в гериатрический центр, где она играла в маджонг и занималась аквааэробикой. Лайл тоже просыпался рано, чтобы успеть обойти весь Оак Нолл, пока солнце не поднялось слишком высоко. Лет десять назад он победил меланому и больше не хотел рисковать.
Молодые люди сидели на подушках, так близко, что его левое колено и рука почти касались ее правого колена и руки. Луна высоко встала над домом и бросала свет на лицо Джунипер. Тени от ее ресниц напоминали кресты, и Ксавьеру это нравилось. Ему нравилось, что ее волосы заплетены в косички, нравился исходивший от нее запах мыла и легкий мускусный аромат тела, земной, приятный, соблазнительный. Он хотел знать о ней все. Ее любимый цвет – зеленый? Она умеет играть на музыкальных инструментах? Так ли она довольна своей жизнью, как кажется? Давно ли женаты Брэд и Джулия? Брэд относится к ней так же, как к Лилии? Что она любит есть, смотреть, читать, делать? Вопросы о ней распирали его мозг, не оставляя места вопросам самому себе.
Нужно было выбрать один, и Ксавьер сказал:
– Ты совсем не знаешь, кто твой настоящий отец?
– Нет.
– Тебе ничего о нем не говорили? – Его мать рассказала ему тысячи историй о Томе.
– Нет, никогда, – ответила Джунипер. – Мама сказала только, что о нем и говорить не стоит. Думать о нем – только зря тратить время.
– Но ты же думаешь? Разве можно об этом не думать?
– Иногда я задаюсь вопросом, похожа ли я на него, но… – она пожала плечами.
Ксавьер чувствовал тепло ее тела. Наверное, и она ощущала его тепло тоже.
– Так Брэд тебя удочерил?
Джунипер покачала головой.
– Мама поменяла мне фамилию, чтобы все было как положено, и все.
– Тебя это устраивает? Что ты не его законная дочь?
– Мне кажется, когда они поженились, я была слишком взрослой, чтобы воспринимать его как родного отца. Я помню, что мама спрашивала меня, хочу ли я, чтобы Брэд меня удочерил, а я ответила, что он никак не может быть моим папой. Они не стали настаивать.
– Разумно, – сказал Ксавьер. – Теперь я спрошу…
– Полегче, – Джунипер рассмеялась. – Тебе тоже придется ответить на мои вопросы.
– Это мне не так интересно.
– Твои проблемы. Ладно, начну с чего-нибудь простого. Я хочу знать, почему у тебя не черные волосы. Или это очень глупый вопрос?
– Мой папа был белым, вот почему. Моя очередь. Почему у тебя такое необычное имя?
Она вновь рассмеялась.
– Нет уж, отвечай как полагается. Твой папа был белым, так. Но… у Обамы, например, белая мать, а волосы обычные, черные.
– Бывает по-разному, – объяснил Ксавьер. – Мы же не предсказуемая смесь родительских генов. Их не кладут, как ингредиенты в пирог, чтобы на выходе каждый раз получалось одно и то же.
– Понимаю. Но мне нравятся разные пироги. И нравятся твои волосы.
– Многие белые люди пытались меня убедить, что они крашеные. Я даже больше не спорю. Так, теперь ты отвечаешь. Имя.
– Ладно, – сказала она, – но следующий вопрос мой.
Он кивнул, радуясь этой игре, этому моменту, близости Джунипер, от которой его кровь кипела.
– Мое имя означает «можжевельник». Можжевельники – самые стойкие из местных растений, и мама решила, что, поскольку она совсем молодая, бедная и вырастит меня в одиночку, мне понадобится стойкость, а значит, нужно имя, которое будет меня вдохновлять.
– Мне оно нравится.
– И мне. Только люди постоянно его путают. Зовут меня то Дженнифер, то Джупитер. Есть такой город.
– А меня часто называют Завьером. Да еще говорят, что надо терпеть, потому что так всем проще.
– Ксавьер круче. Необычнее, – сказала она. – Ну а теперь ты расскажи о своем отце.
– Это грустная история. Тебе не понравится. – Это был не прием флирта, рассчитанный на то, чтобы его упрашивали. Ксавьеру в самом деле не хотелось говорить.
– Когда его не стало?
– Когда я был совсем маленьким.
Она сжала его руку.
– Очень сочувствую.
– Спасибо.
Все то время, что они сидели рядом, Ксавьер умирал от желания к ней прикоснуться, и случилось маленькое чудо – его ладонь оказалась в ее маленькой, теплой, сухой ладошке. Прикосновение к ее коже электрическим разрядом отдалось в его животе.
Идиот, сказал он себе, склонившись и приблизив лицо к ее лицу, ожидая знака остановиться. Но она придвинулась ближе, и он прижался губами к ее губам. Какой нежный поцелуй… Может быть, ее первый, подумал он. Мысль об этом была приятна – пожалуй, приятнее, чем следовало бы.
– Целовать ее было глупо, – сказал он Дашону. Взяв старую гитару – первую, купленную на собственные деньги, – он сел на кровать, провел рукой по струнам. – Мне сейчас не нужны отношения, я же в августе уеду.
– Ну так не заводи их, – посоветовал Дашон.
– Сказать ей об этом? Или все само рассосется? – Он сыграл гамму в до-мажор, потом в фа-мажор. – Может, я слишком много думаю об этом. Может, мы могли бы какое-то время встречаться, если, конечно, она захочет. Если только ее родители не слишком разозлятся, что она нарушила какой-то там обет. Я же не готов жениться.
Дашон пристально посмотрел на него.
– Ты все лето таким будешь?
Ксавьер поставил гитару на место и рухнул на кровать.
– Просто пристрели меня, – сказал он.
Глава 12
– То, что я вижу, мне не нравится, – сказала Вэлери Алстон-Холт, беседуя с Эллен Дэвис, главой товарищества собственников жилья и своей хорошей подругой на протяжении почти двадцати лет. Они стояли на заднем дворе дома Вэлери и смотрели на ее любимый дуб.
Был во всех отношениях прекрасный день. Не слишком жаркий. Не слишком влажный. Вэлери и Ксавьер встали рано, взяли веревки и колышки, чтобы решить, где лучше разместить пруд. Но сначала Вэлери, верная своим привычкам, поднесла к глазам бинокль и пристально рассмотрела ветви любимого дерева. Увидев то, что увидела, она почувствовала себя так, будто узнала об опасной болезни близкого друга: слабой, несчастной, рассерженной, беспомощной. Она позвонила Эллен, чтобы та ее успокоила.