– Да. Я недавно через это прошел; кто поможет тебе справиться лучше меня?
Двадцатишестилетняя дочь Криса, Талия, в конце июня готовилась выйти замуж и покинуть родное гнездышко. Одной из причин, по которой Крис и Вэлери так сблизились, стало то, что они оба воспитывали детей в одиночку. «И он – темнокожий, – отметила мать Вэлери, когда та рассказала ей о Крисе. – Значит, ты усвоила урок».
«Это случайно», – ответила Вэлери, и пожилая женщина только хмыкнула.
– Конечно, ты вырастил Талию, – согласилась Вэлери, – но я не понимаю, как ты можешь помочь мне с деревом.
– Ничем конкретным, пожалуй, не могу, но так что же? – он потянулся к ней через стол, сжал ее руку. – Я с тобой.
Вэлери глубоко вдохнула и выдохнула, подняла плечи почти к ушам и расслабила, еще раз вдохнула и сказала:
– Я выбрала коктейль.
Крис сжал и выпустил ее руку.
– Я хочу… Трудно каждый раз ездить так далеко.
– Мы уже об этом говорили.
К столику подошел официант, Крис и Вэлери заказали напитки, а потом Крис сказал:
– Давай поговорим еще раз.
– И придем к тем же выводам. Может, бросим монетку, пусть судьба решит, кто из нас должен бросить работу и коллег, с которыми связан двадцатью годами? Или сойдемся на том, что у нас и так все хорошо?
– Не хорошо, – заметил Крис, – а кое-как.
Не сказать, чтобы он был неправ. Между ними возникло сильное притяжение, которое оба ощутили при первой же встрече и ощущали до сих пор, даже в разлуке. Более того, они разделяли одни и те же убеждения – оба были идеалистами, активистами, амбициозными и опытными педагогами. Все указывало, что они созданы друг для друга – кроме географии.
Они много говорили на эту тему, и проблема заключалась в том, что Вэлери отказывалась даже рассматривать возможность переезда, хотя и понимала, что причина неубедительна. Виргинский университет был неплох, и она не возражала против преподавания там. Центральная Виргиния ей нравилась – летом там бывало прохладнее, чем в ее родном штате. Но ответ, почему она так не хочет уезжать, звучал просто: дом, друзья и растения. Она глубоко пустила корни. Можно было даже подумать, что все это она ценила больше Криса. Нет, не больше. Но тем не менее.
Хотя, с другой стороны, Ксавьер отправлялся в колледж. Старый дуб умирал.
Может, и ей пора было перелистнуть новую страницу?
– Да, есть еще кое-что, о чем я тебе не сказала. Ксавьеру нравится девочка, с отцом которой я сужусь.
– Это, хм… плохо. Ты знала? До того, как подала иск?
– Он не говорил мне ни слова – может, молчал бы и дальше, если бы не разозлился на меня из-за этого иска и я не выяснила бы почему.
– Да, иск сильно усложнит ему задачу.
– Усложнил бы, если бы она без того не была невыполнимой. Девочке нельзя ходить на свидания.
– С ним?
– Ни с кем. В четырнадцать ее заставили дать обет хранить невинность до брака, что само по себе откровенное насилие. Но если бы она и могла с кем-то встречаться, то уж никак не с темнокожим мальчишкой. Брэд бы явно не обрадовался. Джулия, ее мать, хорошо к нам относится, но, думаю, это только сейчас, пока она не знает об иске. Я понимаю, что надо было дать Брэду шанс, но…
– Но дело касается твоего дерева.
– Именно.
– А ты – не считая дерева – была бы не против их встреч?
– Честно? Мягко говоря, я не в восторге от этой идеи. Девушка мне нравится. Я вообще рада, когда люди решают быть вместе, вне зависимости от цвета их кожи, пола, класса и чего бы то ни было. Но ты сам понимаешь, проблема расизма становится все уродливее и извращеннее, – продолжала она, намазав булочку маслом. – Я сказала Ксавьеру, что эта девушка слишком белая.
– Да уж.
– Я понимаю, Том был белым, и я лицемерю… Но дело не только в этом. Ее родители поощряют сексуальное невежество дочери. Образование и контроль над рождаемостью для таких людей не меняют ничего – уже доказано.
– Но дело здесь не в безопасном сексе, – заметил Крис. – Дело в невинности.
– Да, само собой. Невинность играет ту же роль, что белая кожа. Я уже молчу о бесправии их женщин, которых надо выдать замуж, и пусть босые и беременные стоят у плиты. Давайте вообще вернемся в Средние века, – голос Вэлери становился все громче, – в старые добрые времена, когда люди доживали до тридцати и суды Линча считались в порядке вещей. И что, я должна радоваться, если Ксавьер свяжется с подобными людьми? Уж прости, но я в ужасе.
– Ты хочешь защитить Зая, только и всего, – Крис улыбнулся.
– Это моя главная задача. Точнее, была главной.
– И ты отлично справилась.
– Да что ты говоришь? После нашего разговора он умотал на какую-то вечеринку и с тех пор не проводит со мной больше трех минут. Будто хочет меня наказать.
– Может, так и есть.
– Он сказал, что не станет за ней бегать, но разозлился, когда я с ним согласилась.
– Но он же сказал, что не станет.
– Думаешь, он сказал мне правду?
– А ты как думаешь? Я же совсем его не знаю.
– Мне кажется… он хотел бы, чтобы его слова были правдой. Но у меня предчувствие, что он всерьез увлекся, – она вздохнула. – Черт. Девчонка мне нравится. Вчера заглянула, пока я работала в саду, и мы прекрасно пообщались.
Вэлери переворачивала компост, когда случайно услышала разговор Джунипер с подружкой, которая в основном и говорила. Судя по обрывку разговора, они подозревали у их общей знакомой то ли булимию, то ли анорексию, но, не спросив, понять было нельзя – а как это спросить? Ясно было одно: Хайли слишком, слишком отощала, кожа да кости, да? – и подруга Джунипер считала нужным вмешаться.
Обсуждая этот вопрос, девчонки бросали друг другу надувной мячик. Вэлери слышала мягкие удары по пластику (способному не разлагаться сотни лет), смотрела, как мяч летает туда-сюда через бассейн. Она с любопытством слушала их болтовню, как часто слушала болтовню студентов в коридоре. Сколько этим девчонкам – семнадцать? И никто из них даже не предположил, что нужно посоветоваться со взрослыми. Ничего удивительного – Вэлери помнила себя в этом возрасте, помнила свое разочарование во взрослых. Они только создавали проблемы, а не решали. И разве эти мысли не были справедливы? Были.
Перелетев через изгородь, мяч приземлился в саду Вэлери, и минуту спустя Джунипер вошла в ее сад, подруга вслед за ней. Обе девушки красовались в бикини до того откровенных, что взрослая Вэлери едва не покраснела, но семнадцатилетняя Вэлери с радостью бы в таком прошлась.
Юность! Хотела бы Вэлери ее вернуть? Искушение было сильным. Вновь вспомнить начало ее романа – с живой природой, конечно, с которой ни один мальчишка не мог сравниться; роман с природой был навсегда.
Она помнила день, когда это случилось. Ей было десять, она сидела с семьей в церкви и ожидала, когда начнутся похороны бабушки. Пока взрослые шептались, Вэлери с любопытством рассматривала обстановку. Верхняя часть гроба была откинута, тело бабушки видно до пояса. Нижняя была завалена цветами персика, лаванды, кремовыми розами. Бабушка обожала эти цветы, особенно лаванду, которая, как она считала, подходила к ее волосам.
Еще она любила преувеличивать. Судя по ее рассказам, вся ее жизнь до переезда из Бофорта, что в Северной Каролине, в Мичиган, стала сплошной чередой Великих Депрессий и испытаний, которые не снились даже Иову.
Так вот: букеты, и две урны с теми же цветами на пьедесталах, и три пышные цветочные композиции на подставках. Вэлери обернулась и увидела, что первые четыре ряда скамей усыпаны лепестками. Цветы и похороны: какая между ними связь? Она еще не скоро пришла к выводу, что задача цветов – заглушить запах смерти, ее неприглядность. В то утро ей казалось, что цветы и растения нужны, чтобы улучшить всем настроение. Вот почему их всегда посылают больным. Цветы и растения утешают и радуют – почему?
За этим вопросом последовали другие. Что стоит за взаимоотношениями людей и флоры? Одних и других растений? Растений и животных, растений и насекомых, растений и атмосферы? Почему одно семечко становится цветком, другое – кустарником, третье – деревом?
Вот оно, это чувство: любопытство, радостное волнение, любовь. Любовь была корнем всего (простите за невольный каламбур). Любовь в юности казалась такой легкой…
– Здравствуйте, миссис Алстон-Холт, – сказала Джунипер. – Простите, от нас улетел мячик.
– Ничего страшного, – ответила Вэлери, – с мячиками такое бывает.
– Здрасте, – сказала подруга. – Я Пеппер. А вы, видимо, мама Зая.
– Она самая. Рада знакомству, Пеппер. Хорошо проводите лето, девочки?
– Пока ничего, – заявила Пеппер. – Жду не дождусь, когда поселюсь в пляжном домике Джунипер. Ее родители такие милые! Они разрешили мне там пожить. Гадость какая – торчать тут все лето, а мои предки вечно вкалывают, у них свой ресторан. Я там тоже вкалываю, но меньше их, то есть меньше них. Обожаю пляжи. Вы тоже?
Вэлери с интересом смотрела на Пеппер и радовалась, что ее собственный ребенок работает не на такой бешеной скорости. Эта девочка явно могла заболтать кого угодно. Она казалась полной противоположностью спокойной, наблюдательной Джунипер.
– Да, я люблю пляжи, – ответила она, – но, наверное, по другой причине, чем вы. Я люблю бродить по заросшим берегам. Одна из моих специальностей – экология, но я не эксперт по части прибрежной растительности, так что мне всегда интересно узнать что-нибудь новое. К тому же моя бабушка жила у воды, в Бофорте. Она рассказывала мне множество легенд.
– Я тоже хочу изучать экологию, – призналась Джунипер. – И ботанику, и, может, зоологию.
– Грандиозные планы, – отметила Вэлери. – Удачи!
– Вы не думаете, что это слишком много?
– Я всегда говорю студентам: ваши границы определяете только вы сами. И вы не можете принять стопроцентно верное решение, пока не попробуете.
– А я хочу заниматься дизайном одежды, – заявила Пеппер.
– Мне бы пригодилась помощь дизайнера, – заметила Вэлери, обведя рукой свою выцветшую футболку с Принсом и обрезанные спортивные штаны.