– Это уж точно. Ты, испорченный тупица, сделал по-своему и женился на девчонке, которую должен был в лучшем случае трахнуть, а теперь еще, заделав этого ублюдка, опозорил нашу фамилию. Холт-Алстон? Омерзительно, – он сплюнул на пол.
– Брукс, прекрати! – вскричала миссис Холт, возмущенная больше словом «трахнуть», чем плевком.
– Омерзителен тут только ты, – Том указал на Брукса. – Такие вот сукины дети и расисты – главная проблема штата и страны.
– Слушай сюда, – Брукс поднялся из-за стола, подошел к Тому и, нависнув над ним, стал тыкать пальцем ему в лицо. – Проблема этой страны – когда такие сопляки, как ты, не уважают таких людей, как я, которые понимают волю Бога и следуют ей, что и тебе бы не мешало.
Том оттолкнул руку Брукса.
– Сядь, старина, – сказал он спокойно. – Все это тебя не касается. Я уеду через полчаса, и можешь продолжать свои ксенофобские разглагольствования, но сейчас, хотя бы из уважения к моей матери, закрой свой поганый рот.
– Закрыть рот? – взревел Брукс, вновь тыча пальцем в лицо Тома. – Ты бы лучше…
Том поднялся.
– Я бы лучше что?
– Томми, – тихо попросила мать, – не надо вестись на его провокации.
Глаза Брукса сузились от злости. Он прошипел:
– Ты никогда не был членом этой семьи. Если бы я не боялся оклеветать твою мать, я сказал бы, что ты родился от заезжего… коммуниста, – он снова сплюнул. – Такого же спесивого любителя черномазых, социалиста паршивого, как ты.
– Социолога, – поправил Том, – и убери руки от моего лица.
– Хватит! – закричала миссис Холт.
Мужчины смотрели друг на друга. Том повернулся, кипя от гнева, не желая больше находиться рядом с этим сукиным сыном. Таких людей победить невозможно, и Том жалел, что позволил Бруксу довести себя до бешенства. На пути к выходу он споткнулся о стул, потерял равновесие и упал, ударившись о шкаф с посудой. Брукс расхохотался. Сверху посыпались тарелки и чашки, разбиваясь об пол.
На шум прибежала Вэлери с Ксавьером на руках. Том поднимался с пола, но очень медленно, прижав руку к голове. Миссис Холт стояла рядом.
– Все нормально? – спросила Вэлери Тома. – Что произошло?
– Твой источник доходов споткнулся о свои светлые идеалы, – сказал Брукс, вернулся на свое место и сел. Вэлери не удостоила его вниманием.
– Прости, мама, – сказал Том, – я заплачу за разбитую посуду.
– Не беспокойся об этом.
– Ты ушибся? – спросила Вэлери.
– Со мной все хорошо. Не считая того, что этот ушлепок – мой родственник.
– Прошу вас, прекратите! – воскликнула миссис Холт. – Вы делаете только хуже!
Том кивнул.
– Прости. Помочь тебе убраться?
– Не надо, а то опоздаете на самолет. Мы сами справимся.
– Ну ладно, – Том повернулся к Вэлери и Ксавьеру, – вы готовы? Тащи его в машину, а я понесу багаж.
Пока Том был наверху, Вэлери попрощалась с миссис Холт, Бруксу не сказала ни слова. Ксавьер, притихший, испуганный, позволил бабушке еще раз его обнять.
– Приезжайте к нам на Рождество, – с трудом выдавила Вэлери, жалея о том, что не может добавить: «потому что ни я, ни мой сын в этом доме больше не появимся». Во всяком случае, пока жив Брукс.
По пути в аэропорт Том говорил очень мало. Вэлери это не удивляло. Она услышала достаточно, чтобы понять: сейчас Том кипит от возмущения и прокручивает в голове разговор с Бруксом, жалея, что не смог вовремя найти более достойных ответов.
Пролетая над Атлантой, Том, перегнувшись через спящего Ксавьера, спросил Вэлери:
– У тебя есть парацетамол?
– Думаю, да, а что? Голова болит?
Он кивнул.
– Я ударился о шкаф с посудой.
Порывшись в кошельке, она нашла таблетки.
– Лучше бы вам двоим не провоцировать друг друга.
– Лучше бы Бруксу никогда не вылезать из своей норы.
– Золотые слова, – сказала Вэлери. – У тебя шишка?
Том пощупал ушибленное место.
– Угу. С гусиное яйцо величиной.
– Сказал бы мне раньше, я бы приложила лед. Или, может, попросить стюардессу принести лед? У них же есть аптечки…
– Все нормально.
В аэропорту Атланты Том попросил еще одну таблетку.
– Не проходит?
– Не-а.
– Нельзя принимать их так часто.
– Ну, две – не смертельная доза.
– Думаю, нет, – Вэлери дала ему еще.
Пересадочного рейса он ждал, закрыв глаза, прижавшись головой к спинке кресла. Вэлери гуляла с Ксавьером неподалеку. Она думала о предстоящей работе: экзаменах, которые нужно было принимать и оценивать, работах, которые нужно было читать и оценивать, оценках, о которых надо было отчитываться. Она думала о Ксавьере и о его питании, о Ксавьере и его начинавшемся насморке, о Ксавьере и обо всем, что лежало в их чемоданах. Она думала о том, какой засранец Брукс, и о том, как ей теперь реагировать на приглашения миссис Холт в гости. В общем, она почти не думала о Томе, которому было немного нехорошо, но в целом он не подавал поводов для беспокойства.
Посреди полета он сказал:
– У меня, наверное, сотрясение. Ты помнишь симптомы?
– Голова болит? – она судорожно пыталась вспомнить все, что об этом слышала. – Мысли разбегаются? В глазах мутится?
– Да, вижу все довольно мутно.
– Повернись, – велела Вэлери, – дай посмотреть тебе в глаза.
Он повернулся, она перегнулась через Ксавьера, вгляделась в лицо мужа.
– Хм. Твой зрачок – правый – расширен. Только правый.
Том закрыл рукой левый глаз.
– Ага. В правом и мутится. Вот блин. Завтра с утра схожу проверюсь.
– Думаешь, стоит ждать до утра?
– Я же не собираюсь торчать всю ночь в приемном отделении со всякими придурками, которых угораздило разболеться в праздники, а не в рабочие дни, как все нормальные люди. От них еще и воняет.
– Ну, пахнешь ты и сам не лучше, – занервничав, Вэлери пыталась шутить. – Так что…
– Ладно, посмотрим, как пойдет, – сказал Том. – Хоть бы голова прошла и нормально заработала.
– Если верить Бруксу, это никак невозможно, – Вэлери улыбнулась, крепко сжала его руку. Том улыбнулся в ответ и снова закрыл глаза.
Наверное, вы уже поняли, к чему шло дело. Но нет, Том не умер в полете. Не умер дома или в приемном покое. На следующее утро он сходил к врачу, тот диагностировал сотрясение, прописал обезболивающие и велел побольше отдыхать. Но голова никак не реагировала на таблетки, боль становилась все сильнее, и когда Вэлери предложила Тому вызвать «скорую», он не стал возражать. Более того: он сам велел ей набрать 911.
Но в короткий период между тем, когда парамедики увезли Тома в больницу и тем, когда Вэлери, попросив Эллен присмотреть за Ксавьером, приехала к мужу, он потерял сознание.
Анализы, сканирование, экстренная, нетипичная, но не выходящая из ряда вон, операция по удалению эпидуральной гематомы, вызванной мозговым кровотечением… и, когда солнце поднималось над деревьями, окружавшими парковку у больницы, и сияло сквозь матовое стекло, слова: «Это все, что мы могли сделать, миссис Холт. Отправляйтесь домой, отдохните немного».
А потом – долгий день, полный ожидания результатов и разговоров с родственниками, краткое посещение палаты, где этот замечательный человек, чудесный отец, идеальный муж лежал в кровати, окруженный трубками и мониторами, и сознание его витало в далеком мире, куда Вэлери не могла добраться. «Когда он придет в себя?» – спрашивала она врачей, и медсестер тоже – они могли знать не меньше, чем врачи, или даже больше. Но все отвечали одно и то же: «Травмы мозга непредсказуемы. Нам остается только ждать».
Следующим утром, в одиннадцать сорок пять, когда Вэлери нервно мерила шагами дом, а Ксавьер в своей кроватке наслаждался счастливым сном неведения, зазвонил телефон.
Том ушел. Ушел глупо, нелепо. Ушел навсегда.
Глава 24
Мы вынуждены признать, что большую часть ДНК Джулия унаследовала от отца, который ушел к двоюродной сестре Лотти, когда Джулии исполнилось четырнадцать. Потому что ее мать, Лотти Корбетт, никогда не выглядела симпатичной, а в старости стала настолько уродливой, насколько вообще может быть человек, неважно, мужского или женского пола. Те из нас, кто смотрел «Властелина колец», сравнивали ее с Горлумом. Низкорослая, почти лысая, она пугала нас выпученными глазами, торчащими ушами и желтыми остатками зубов. По крайней мере, в отличие от Горлума она ходила одетой, и на том спасибо.
Симпатичная внешность Джулии не была ее заслугой; так и уродливость Лотти не была ее виной. Просто плохое стечение обстоятельств, плохое сочетание генов. Несколько событий, изуродовавших ее еще больше, тоже не были ее виной: да, она не пользовалась солнцезащитным кремом, все детство работая на табачных плантациях, поэтому ее кожа покрылась пятнами и морщинами. Да, у нее не было денег, чтобы хорошо питаться, и времени, чтобы заниматься спортом, поэтому ее тело стало неровной глыбой хлипких комков.
Ее виной – во всяком случае, она могла этого избежать – была болезнь легких. Она выкуривала по две пачки в день лет с четырнадцати-пятнадцати, примерно в то же время, как начала работать в баре подпольной винной лавки, которой владел ее будущий свекор. Ей казалось, что с сигаретой она выглядит взрослее. Во всяком случае, она взрослее себя чувствовала. К тому же все вокруг курили; табак растили и сушили прямо через дорогу, ради всего святого!
И теперь эта старая, больная женщина переселилась к Уитманам вместе со своим кислородным баллоном, трубкой, маской, халатами и сигаретами. «Какой смысл бросать сейчас?» – удивилась она, но пообещала придерживаться данного Джулии обещания не курить в доме и любом закрытом помещении.
С сигаретой в одной руке и банкой кока-колы в другой Лотти лежала на солнышке у бассейна и смотрела, как Лилия и Джунипер плавают наперегонки от одного его бортика до другого. Джунипер, будучи намного старше и более опытной пловчихой, усложнила себе задачу, плавая дельфином, то есть держа руки крепко прижатыми к бокам во время плавания, и к тому же давала Лилии фору.