Ничего плохого не случилось.
А вдруг это не минутная слабость, а что-то другое? Вдруг, если она никому не скажет, Брэд со временем переключится на Лилию?
Нет, это глупость; какое отношение его влечение к Джунипер имеет к инцесту?
Эти мысли совершенно ее запутали. Обсудить их с матерью было бы естественным, будь они близки (и, конечно, если бы на месте Брэда оказался кто-то другой). Но опыт подсказывал Джунипер, что Джулия – последний человек, который станет защищать ее интересы. Учитывая, как она предана Брэду (или лучше сказать – обязана?), Джулия запросто могла обвинить во всем дочь.
Встретив Ксавьера, Джунипер впервые в жизни поняла, что значит сексуальное влечение. Как трудно держать под контролем желание касаться кого-то, желание, чтобы он касался тебя. Как оно огнем обжигает низ живота.
Она могла простить Брэда, потому что церковь Новой Надежды учила ее, что мужчины хуже справляются со своими страстями, чем женщины. Брэд был всего лишь мужчиной. Спящая в соседней комнате пустого дома юная девушка влекла его, как огонь – мотылька. Покажите мужчине девушку в бикини, и он будет вести себя ничуть не лучше, чем ее озабоченный одноклассник. Конечно, было бы здорово, если бы отчим не воспринимал ее в таком ключе, но, может, она хотела слишком многого?
И все же это отвратительно.
Она не стала рассказывать ничего даже Пеппер. Зачем портить веселый отдых такими неприятными подробностями? Потом приехал дядя Джефф с детьми, и держаться подальше от Брэда стало проще. Теперь оставалось лишь держаться от него подальше до декабря, а потом у них с Пеппер был план.
Они все обсудили, лежа на пляже. Они обе досрочно сдадут экзамены и покончат с Блейкли, а в декабре уедут из дома и станут вместе снимать квартиру; денег, заработанных за лето и подаренных им на дни рождения и другие праздники, должно хватить. Потом Джунипер постарается поступить в колледж в Сан-Франциско или где-нибудь поблизости – в какой угодно, – а Пеппер останется здесь, продолжит работать в ресторане родителей и откроет свой филиал, а может, бакалею, заодно торгующую футболками, фартуками и полотенцами с логотипами фамильного бренда; дизайн она придумает сама.
Джунипер планировала в ближайшее время поговорить с родителями о Ксавьере. Она решила внять совету Брэда и просто попросить того, чего хочет. А может, лучше пока держать Брэда в неведении и поговорить с матерью? Она убедит Джулию, что встречаться с Ксавьером – не такая уж плохая идея, а потом Джулия убедит в этом Брэда.
Ей казалось, такой вариант лучше всего. Оставалось лишь выждать…
Пока Джунипер размышляла, приехал почтовый курьер. Джунипер увидела его в окно, смотревшее, как и окно Брэда, на вход.
Бренда, секретарша, которую нанял Брэд, когда Джулия стала его женой, взяла почту. Курьер что-то сказал ей, она встала и пошла к кабинету Брэда.
– Письмо с уведомлением, – сказала она, – вас просят расписаться.
Брэд поднялся, вышел в вестибюль, расписался за получение толстого конверта. Вернувшись в кабинет, закрыл дверь, так что Джунипер, которая говорила по телефону с женщиной, чей вентилятор не работал, не слышала его слов:
– Вэлери Алстон… Что? Она, мать ее, издевается?
И несколько минут спустя, вчитавшись в детали:
– Невероятно, мать вашу! Из-за сраного дерева!
Глава 29
Ксавьер сидел в машине, припарковавшись в тени высокой магнолии, и ждал Джунипер. Уже двенадцать двадцать пять, а они договорились встретиться в парке ровно в полдень.
Общаться вне работы было трудно. Ни сообщений, ни звонков, кроме как в перерыв, когда она брала телефон у Пеппер. Ни социальных сетей. Они обменивались записками, подкладывая их под дворник – не особенно информативно, но Ксавьеру нравилась непривычность ситуации. Он любил романтику. Любил получать маленькие клочки бумаги, исписанные ее почерком. Она писала аккуратно, тонким пером; мелкие буквы походили на птичьи следы. Ее записки всегда были теплыми, порой забавными. Самую новую Ксавьер складывал в квадратик и носил на руке, прижатую циферблатом наручных часов.
Середина июля означала жару, влажность и внезапные грозы. Ксавьер опустил стекла машины. Он чувствовал аромат мимозы, волшебных розовых пушистых паутинок, окруженных нежными листьями, которые прозвали ушными раковинами. На закате цветы закрывались.
Вдалеке грохотал гром. В детстве, года в три, Ксавьер считал, что гром ворчит – воображение рисовало великана по имени Гром, который топочет где-то в лесу. Великану Грому не нравилось, что небо затянули тучи, что вот-вот начнется или уже начался дождь; он любил играть на улице.
Пятеро маленьких латиноамериканцев гоняли и пинали футбольный мяч, а их матери сидели рядом на одеяле. Из портативного магнитофона играла музыка. Вокруг одеяла были расставлены пластиковые контейнеры с едой. Ксавьер с жадностью смотрел на них. Он был голоден. Джунипер предложила принести еду; она сказала, что в автокафе, которое каждый день приезжает в индустриальный парк, просто невероятные эмпанады[17], и она хочет, чтобы он их попробовал.
На другой стороне парка стояли два ряда тележек под балдахинами – ярмарка поп-арта была в разгаре. Ксавьер подумал, не пройтись ли там после свидания, может, купить что-нибудь для Джунипер. Если она, конечно, придет.
Два тридцать пять.
– Где она? – вслух спросил самого себя Ксавьер, и сам себе ответил: – Может, передумала?
Вряд ли. С чего бы?
Он продолжил разговор уже про себя.
Если она не пришла, твое предчувствие тебя подвело.
Может, это оттого, что я слишком люблю эмпанады, пошутил он, чтобы снизить ощущение тревоги. Она придет. Между нами химия.
Химия? Ты чего, бро? Так уже никто не говорит.
Ретро всегда в моде.
Химия. Она не знает времени, она решает все. Если она есть, это самое прекрасное, что может случиться. Если ее нет, ничего не выйдет.
Ну, еще сочинение об этом напиши, ботаник.
Сам такой.
Размышления Ксавьера о химии заслуживают отдельного рассмотрения (хотя, может, для сочинения и не годятся), особенно в отношении его самого и Джунипер.
Два человека внезапно чувствуют сильное притяжение друг к другу. Мы называем это притяжение химией, но какова его природа? Какова биология сексуального влечения, та же она, что и биология романтической любви, и как называлось то, что испытывали друг к другу наши герои? Может, находясь рядом, и даже острее – находясь в разлуке, они ощущали то и другое, а может, ничего подобного и не было, просто глупое детское увлечение?
Пожилым, как многим из нас, людям свойственно обесценивать чувства молодых, какими бы сильными ни были эти чувства. Они думают – это всего лишь гормональная буря. Мы помним, каково быть молодыми. Мы знаем, что такое желание и голод. Но вспомните, как желание дважды привело Ксавьера к интимной близости. И вспомните, какой была его реакция. Он не хотел продолжать общение с теми двумя девушками. Не хотел, чтобы они писали ему сообщения, чтобы вновь предлагали секс. Если бы кто-то из них оставил записку под дворником его машины, он не стал бы складывать ее в крошечный квадратик и прятать под циферблатом наручных часов, чтобы она касалась его кожи, и чувства, скрытые за ее словами, проникали в его тело, и он становился ближе к адресату.
Почему?
Химия. Вот ответ на вопрос. Мы считаем, что химия не равна половому влечению, хотя она естественным образом его порождает.
Мы согласимся с тем, что, когда двух людей тянет друг к другу, между ними возникают искры. Они не видны глазу, но мы именно так их воспринимаем. Так, может, химия любви сродни электричеству?
Электрохимический процесс – реакция, при которой электроны перемещаются между электродами в электролите. Это уже, по сути, физика, а, не считая бывшего жителя Оак Нолла Джека Мартиндейла, который устроился на работу в НАСА, никто из нас особенно не разбирается в науке. Мы только знаем, что некая сила, столь же реальная, как и те, которые могут быть обнаружены и измерены наукой, объединяет людей, даже когда они рационально понимают, что такое взаимодействие не в их очевидных интересах. Они беспомощны перед этой силой. Да, конечно, они могут ей сопротивляться, но не могут перестать чувствовать ее притяжение.
Достоевский сказал: «Что есть ад? Страдание о том, что нельзя уже более любить»[18]. Страдание о том, что нельзя, будучи отвергнутым, запретить себе это чувство. Те из нас, кому отказали в любви – настоящей любви, не мимолетной страсти, не воображаемому увлечению, которое в большинстве случаев безответно, – то есть побывавшие в аду, понимают, что Достоевский прав.
Шелест шин по гравию прервал размышления. Это была она, в своем блестящем белом «лендровере». Ксавьер вышел из машины и подошел к Джунипер, сияя улыбкой, пока не заметил выражения ее лица.
– Все хорошо? – спросил он, когда Джунипер открыла дверь машины и протянула ему тяжелый, божественно пахнущий бумажный пакет с едой.
– Со мной – да. А вот о Брэде этого не скажешь.
Ксавьер нахмурился.
– Что с ним? Надеюсь, не заболел и не попал в аварию?
Джунипер вышла из машины, закрыла за собой дверь.
– Ты знал, что твоя мама подала на него в суд?
– А, – ответил Ксавьер, – ты об этом.
– Так, значит, ты знал.
Он кивнул.
– Я сказал ей, что это глупо.
Джунипер молчала.
– Я должен был тебе рассказать, я знаю. Я просто… я боялся, что ты разозлишься на меня… ну, не на меня лично, а на мою маму, и я буду ассоциироваться у тебя с ней. Может, теперь так и получилось.
Джунипер молчала целую минуту, самую долгую минуту в его жизни. Подняла с земли опавший цветок магнолии, стала обрывать лепестки.
– Я… Это не твоя вина, – наконец ответила она. – И может, на твоем месте я бы тоже боялась тебе рассказать. Так что…